Долг и верность (СИ) - "Малефисенна" - Страница 7

Никто ничего не услышал. Я аккуратно опустил обмякшее тело и пригнулся удостовериться, что те двое, сидевшие в позе лотоса, продолжали тихо, но настойчиво спорить друг с другом. Если попытаюсь убить одного, другой поднимет тревогу.

Среди оружия воина был лук, но за годы рабства я забыл, как им пользоваться. Другое дело — метательные ножи, которые запрещала арена, но частенько использовали гладиаторы. Я мог бы убить их одновременно. А потом попробовать прибить к земле того низкорослого, который тщательно расчесывал лошадиную гриву. И тогда нас станет поровну. Ту женщину я не считал.

Тихо срезав с конечностей лошадей веревки, я осторожно потянул за вожжи и направил гнедую в сторону моей цели. Поначалу они не обратили внимания, потом стало поздно. Для двоих смерть наступила мгновенно, но третий, что ухаживал за животным, оказался юрким и вовремя пригнулся, не забыв при этом закричать так громко, что его не могли не услышать. За беспокойным ржанием послышался чей-то голос, и я обернулся. Женщина стояла там же, всего в тридцати метрах, и смотрела на меня. Ее черные, как смола, волосы растрепались и падали на широкие плечи. А лицо… На нем не было ни одной эмоции, я не успел поймать ни гнев за то, что прервал ее развлечение, ни страх из-за того, что так легко убил ее людей. В этих почти черных глазах под такими же черными бровями не было ничего. Как будто она даже не видит меня и не понимает, что я бросил вызов. Или раб просто не достоин какой-либо реакции, как недостоин ее вереск, колышемый ветром.

Неожиданно для себя я понял, что не знаю, куда бежать. Добить того, кто увернулся от моего ножа или отразить удары двоих солдат, которые уже бежали мне навстречу, обнажив безупречно начищенные мечи. Левой рукой я поднял украденный, такой же безупречный, что можно было разглядеть свое отражение. В правой оставался последний кинжал. Я вновь поднял глаза на нее. Кажется, что время тянулось медленно, а я, наоборот — стал двигаться быстрее. С такого расстояния я мог бы и промахнуться, но невольник за ее спиной уже почти поднялся на ноги. Даже после порки он сможет довершить начатое, если не выйдет у меня.

Не теряя больше ни секунды, я замахнулся и выпустил из руки кинжал, почти в то же время скрестив в обороне мечи с подоспевшим врагом. Ненависть требовала крови, и нет ничего более действенного, чем пролить ее в поединке. Особенно когда убеждаешься в том, насколько противник слаб.

Эвели

Я не была готова услышать его крик. Задушенный и еще сдерживаемый, но крик. Неужели его тайна стоила этой боли? Вслед за еще одним ударом Киан дернулся вперед и выгнул спину, уже только со стоном. И я ударила снова. Пот лился по спине, но не тронул лицо. Как назло, чтобы ничто не мешало видеть последствия своих решений.

Я остановлюсь. Как только он закричит по-настоящему, я опущу руку и выброшу окровавленный кнут как можно дальше от себя. Коснусь его плеч и узнаю то, что мне необходимо знать. А потом холодно отдам распоряжение промыть раны, как будто этот раб, как и принято, не имеет для меня никакой ценности.

Как только воображение нарисовало эти картинки, исчезли все мысли. Я просто делала то, чему научилась за эти годы лучше всего: причиняла боль.

Предостерегающий вскрик заставил меня остановиться и вернуться из состояния прострации. Кричал не Киан. Сработала реакция, и я быстро повернулась кругом, надеясь найти источник звука. Вместо этого около повозки я увидела три трупа. В том, что мои люди мертвы, можно было не сомневаться. Достаточно было столкнуться взглядом с их убийцей. Сколько там было ненависти, в ней можно было бы захлебнуться, но я часто ловила в свою сторону подобные взгляды. Вот только редко раньше могла так же сильно возненавидеть в ответ.

Он их убил. Не раздумывая и не спрашивая причин. Они присягали Службе, участвовали в допросах и не знали жалости, но он не мог знать об этом наверняка: на нашей одежде не было солнечной символики. И все-таки убил. От воспоминания о том уважении, которое я ощутила к нему во время Боя, стало противно. Убийца не заслуживает ничего, кроме насилия.

На секунду мне захотелось высказать ему это в лицо, но полетевший в мою сторону нож заставил перейти от мыслей к действию. Поздно, — мелькнула мысль, но как-то слишком сухо для момента объявления собственной смерти. Вот только я никак не ожидала помощи. Киан схватил меня за предплечье и толкнул, помогая увернуться. И это после ран, которые я нанесла ему собственной рукой?

Нет, неправильные мысли. Сейчас не до этих мыслей. Быстро я вытащила из-за спины оба меча и, пользуясь отсутствием внимания моего врага, присоединилась к троим моим людям. Один был сильно ранен, но пытался еще что-то противопоставить. Лекс. Лицемерный ублюдок, получивший пригретое место по наследству и отправленный в эту ссылку за свои похождения. Хотел постоять за гордость, но, если не остановится — умрет. Пришлось оттеснить с дороги.

Кажется, раб только сейчас меня заметил. И это секундное замешательство стало мне лучшей форой. Да, Тайная служба сделала меня не только палачом, но и воином. Тремя мечами мы разбили его ослабшую защиту. Он мог бы попытаться использовать свободную руку для блока, но от вертикального удара по цепи оков и параллельного — по ногам — ему было не уйти.

Заключенный обездвижен, трое моих человек мертвы, а одна лошадь до сих пор поднимала пыль по линии горизонта. Чертов борец за справедливость! Я сделала два шага вперед, возвращая один меч в заспинные ножны и опуская другой на вздымающуюся обнаженную грудь, наполовину пересеченную моей тенью.

В висках стучала кровь, но зрение не подводило, я хорошо видела тот вызов, который пламенем жгучей ненависти читался в глазах гладиатора. Я надавила сильнее, пробивая острие под кожу, и по его груди потекла кровь. Но лицо не исказилось, его потрескавшиеся и запекшиеся губы сжались в тонкую полоску. Не от боли. Этим взглядом он хотел сказать другое: «Ты никогда меня не сломаешь».

Что ж, посмотрим.

***

Очень жду обратную связь))

Глава 5. Клятва

Ариэн

Просчитался. Не ждал, что может стать на одного нападающего больше. Одежда скрыла от меня результаты ее физических нагрузок, и я просчитался. Ничего не вышло, и я с большим трудом не позволял отчаянию завладеть мной, пока она так открыто изучала меня. Поверженного и распластавшегося на спине. Я делал то же самое, пытаясь предугадать ее слова и действия. Но она молчала, и на лице снова была только маска. Эти аристократические черты не могли принадлежать человеку, который делал то, что делает она. Но принадлежали. И уже за эту обманчивость я ее возненавидел.

Мелькнули догадки о том, как она наверняка продолжит наказание, которое я прервал. Но пусть не думает, что я так же покорно встану рядом. Острие ее меча проникло под кожу, но больно еще не было. Намного больше болела — почти горела — спина от того, что мелкие крупицы каменной пыли попали в открывшиеся раны после моего резкого падения. Но я терпел. Если покажу слабость сейчас, мне конец.

Усилия, направленные на то, чтобы держать лицо, едва не полетели, когда я услышал приближающиеся шаги и надрывное дыхание. Тот невольник, быстро подойдя к нам, замер и тревожно взглянул вначале на женщину, а потом на меня. Я чуть было не открыл рот от изумления. Только тревога. Не боль или ненависть, какую испытывал бы любой раб к дрессировщику, не накатившая безнадега после упущенной свободы, а эта совершенно неуместная тревога. Обида наверняка отразилась на моем лице, и незнакомец отвел взгляд.

Если бы я просто оседлал лошадь, возможно, успел бы оторваться. Но я рискнул свободой, чтобы помочь, и будто снова получил удар в спину. Сам виноват: он не просил меня вмешиваться. Но легче от этого вывода не стало.

Недалеко от нас послышался стон, и я невольно улыбнулся: значит, нанес напоследок глубокую рану. На лице женщины (кто же она такая?) дернулась жилка, у самого виска. И это все проявление участия, на которое я мог рассчитывать.