Новые сказки (2-е издание) - Бехштейн Людвиг - Страница 22

— Это кушанье совершенно испорчено! Вкус его отвратительный, — скажи, чтобы блюдо не передавали другим, и позови сюда кухарку!

Кухарка вошла в великолепно убранное зало, и король сердито сказал ей:

— Как ты осмелилась испортить мое любимое кушанье! Ты испортила мне удовольствие, ты даже не посолила любимого моего кушанья!

Кухарка кинулась к ногам короля и сказала смиренно:

— Смилуйся, великий государь, прости меня! Как же я могла осмелиться положить соли в кушанье, для тебя предназначенное? Ведь я же своими ушами слышала из уст одного великого короля: соль не нужна, соль не есть самое необходимое; соль доказывает только образ мыслей, годный для крестьянки, а не для королевы!

По этим словам король догадался, что перед ним не простая кухарка, а его отторгнутая дочь. Он поднял ее и прижал к своему сердцу. Объяснив всем гостям, что произошло между ними раньше, он посадил свою младшую дочь рядом с собою. И тогда только началось веселое пиршество, король был счастлив, чувствуя, что все три дочери любят его.

Да, если соль и не так необходима, она все же полезный, святой дар Всевышнего!

Неблагодарность удел сего мира

ил-был бедный, но честный и трудолюбивый подмастерье-булочник, который поссорился со своим хозяином за то, что тот находил тминные булочки и постные крендельки его приготовления слишком великими. Наконец неблагодарный хозяин сказал:

— Я господин в своем доме, — вот тебе Бог, а вот и порог! — Слушаюсь, — ответил парень со вздохом, связал свои пожитки и отправился прочь.

Прошел булочник несколько шагов и видит, как, тяжело ступая и согнувшись в три погибели, идет ему навстречу какой-то путник; булочник поклонился ему и спросил, кто он и куда держит путь. Тот ответил:

— Ах, друг мой! Я несчастный, старый осел. Долгое время служил я у мельника верно и честно; таскал мешки, носил рожь на мельницу, а муку с мельницы. При этом был бит, во что ни попало, а оттого состарился раньше времени и потерял силы; вот мельник и прогнал меня, — неблагодарность удел сего мира.

— И моя судьба не лучше твоей, несчастное существо с длинными ушами, — сказал булочник. — пойдем же странствовать вместе! Я служил в булочной, ты — на мельнице, значит, мы и принадлежим одному месту; да притом вдвоем, как известно, легче переносится всякое горе.

Не успели оба товарища сделать несколько шагов, как им повстречалась старая Султанка, жалобно визжавшая; она тряслась всем телом и чуть не умирала от холода и голода. Она еле могла двигаться и взглянула на обоих путников своими тусклыми, но прямодушными глазами.

— Тебе тоже, кажется, неважно живется, старая Султанка, или как там тебя звать иначе. Вид у тебя такой, точно твой последний конец пришел! — обратился булочник к собаке.

— Ах, если бы твои слова были правдой, — вздыхала собака, — только бы не умереть голодной смертью, напоследки перекусить бы хоть кусочек хлеба! Много лет сторожила я дом своего господина, спасла его даже ценой собственной жизни из рук разбойника и убийцы. Теперь же, когда мой голос от постоянного лая стал слабый и хриплый, а мои зубы притупились, он выгнал меня с побоями, — неблагодарность удел сего мира!

— Эх, ты, бедняга! — пожалел булочник собаку, подавая ей кусок хлеба. — Пойдем с нами, у нас у всех одна судьба.

Поевши хлеба, собака набралась немного силы и примкнула к обоим путникам.

Шествуя все трое вместе, они заметили в стороне, на проселочной дороге, презабавную парочку и удивленно посмотрели на нее. Это была старая, хромая кошка и старый петух, в хвосте которого уцелело лишь одно перо. Оба были страшно усталые на вид и еле двигались.

После обоюдных приветствий и поклонов кошка, страдавшая по-видимому сухоткой, стала рассказывать о своем горе. Помяукав жалобно, она начала так:

— Прилежно и старательно ловила я мышей в доме своей госпожи. И вот, когда все мыши были пойманы, а я стала стара, пришла моя госпожа к такому рассуждению: кошка может питаться одними мышами, — и перестала давать мне хотя бы несчастную крошку хлеба. Когда же раз в своем отчаянии я попробовала слизнуть капельку молока, текшего по горшку, госпожа моя поймала меня; в ужасе, без всякой предвзятой мысли, я толкаю горшок и опрокидываю его. Тотчас же госпожа моя, вне себя от злобы, бросается на меня и беспощадно бьет меня железными щипцами. Только тем спаслась я от верной смерти, что прошибла стекло в окне и выскочила на улицу… Ах! — заключила кошка свою речь, — неблагодарность удел сего мира!

После этой печальной истории следовал такой же грустный рассказ петуха: он был постоянно весел, бодр, неустрашим и верен своему двору; куры больше не повиновались ему, лентяи-слуги не вставали вовремя, — во всем виноват был петух, и хозяин завел другого, молодого. Затем кухарка объявила, что старого петуха следует зарезать, хотя мясо его и будет такое жесткое, что не прокусишь зубами, но суп сварить можно.

— Тут уж я решил утекать, — прибавил петух, — по дороге, близ нашей деревни наткнулся я на кошку, мою теперешнюю подругу. Мы посетовали вместе на свою судьбу и, вздыхая, часто повторяли: неблагодарность удел сего мира!

Печальная участь всех этих животных растрогала доброго булочника, и он вздумал оставить их у себя, заботиться о них и посмотреть, не будут ли животные благодарнее людей.

Так как меньшие животные были все плохи на ноги, то булочник, желая помочь им, стал упрашивать осла посадить собаку на спину.

— Пожалуй, — согласился осел, — собака все же не так тяжела, как три мешка ржи, даже полегче одного мешка.

И так, собака взобралась на спину осла и в первый раз, после долгого времени залаяла от радости.

— Ну, а ты должна нести кошку, — сказал булочник собаке.

Последней это не слишком-то понравилось, — вообще собаки к кошке относятся недружелюбно; она почесала правой передней лапкой за левым ухом, но все-таки сказала:

— Пусть садится ко мне на спину, только хорошенько спрячет свои когти.

Тут петух захотел взлететь на кошку. Та, было, заартачилась, но булочник уговорил ее взять петуха. Так что вышло, — когда в товарищах есть согласье, дело их пойдет на лад: осел нес собаку, собака — кошку, кошка — петуха, и было отрадно видеть, что все четверо вели себя, как один.

Между тем настала ночь; о голоде и жажде наши путники уже давно заявляли, но нигде не было видно гостеприимной кровли, под которую они могли бы завернуть, чтобы подкрепиться; дорога шла лесом. Вдруг кошка навострила уши и вскричала:

— Я слышу издали шум, словно где-то справляют веселую пирушку.

Тогда собака потянула носом воздух и сказала:

— Я даже чувствую, как пахнет жареным мясом!

Тут и осел подтвердил общее предположение:

— Я уж предвкушаю добрый ужин и сладкий сон ночью!

Тогда петух слетел со спины кошки на дерево, обрадовался, что опять может покричать и запел:

— Кикерики! Я вижу дом: окна его освещены, в нем наверно справляют пирушку. Кикерики!

— Отлично! — вскричал булочник, — туда мы и отправимся.

Петух опять быстро занял место на спине кошки, и осел потащился тихим шагом со своей пирамидой животных к дому, который видел петух. Это была одиноко лежащая, неуютная на вид, лесная гостиница. Но голодный много не расспрашивает, уютно ли то место, где его могут накормить. В гостинице и правда справляли пир, шла страшная кутерьма: лисицы праздновали свадьбу и пировали вовсю; во всевозможных жарких и прочих яствах недостатка не было, также не было недостатка и во всеобщем веселье. В какой же ужас пришли все свадебные гости, когда среди них появилась наша компания! Все бросились улепетывать и через двери и через окна.