Муравейник Russia. Книга первая. Общежитие (СИ) - Шапко Владимир Макарович - Страница 45

<p>

 </p>

     «Зови меня Ларой», – говорила Палова. Во время поцелуев взяла манеру стонать, вскрикивать. А потом и вовсе – взвизгивать! Как включающаяся милицейская мигалка! На весь двор и прилегающую улицу! Сперва это удивляло,потом стало пугать. Серов, ошарашенный, оглядывался во дворе. Когда опаздывал – рыдала. Серов, обняв, удерживал. Был – как гипсовый памятник.Постукивал успокаивающе загипсовкой. Была картина. Стал избегать встреч,прятался. «Тебе звонили», – говорила Офицерская Жена. На вскидываемые актерски брови игриво расшифровывалась: «Твой интерес…» Согласно жанру, Шишов подкарауливал по переулкам, в темноте, с оравой вахлаков, с пудовыми своими кулачищами… Бежал от них, наматывал. Да Шишов вам всем брат! Да вместе с Паловой вашей! Боялся только одного – упасть. Разбить,рассыпать руку…

<p>

 </p>

     Все удивились, когда сдал экзамены в Политехнический. В августе приёмные были, в начале. Явился сначала трусовато, весь нашпигованный шпорами.Целый месяц строчил. Чуть ли не через лупу. Микроскопически… Не понадобились. Ни одна. Вбил, оказывается, всё в голову, когда переписывал, выжимал из учебников. Оказывается – верный способ. Сдавал почти всё на пять. По-английскому только четвёрка. Балов набралось – с головой!.. Офицер и Жена Офицера испереживались. Прямо похудели. На встревоженный вопрос Офицеровой Жены, сдал ли, как, на сколько, зачем-то с удручением отвечал, что сдал, но плохо, только на тройку. Да, только на три. Сосредоточенный, серьёзный, проходил к себе в комнатёнку. Он полон решимости, он ещё поборется. Супруги в столовой возбуждённо бубнили. В другой раз, после «ну как, как, Серик, сколько, сколько?», уже в полном удручении ответил, что – три, тётя Галя. Опять только три. Уныло свесил рожу, пронёс мимо. Решимость его пропала. Всё. Конец. Сдавать дальше бессмысленно. Офицер качался в кресле-качалке. Тум-пу-пу-пум! Хлопал себя помочами. Тррум-пу-пу-пум! «Домино-о, домино-о!» – дребезжала Жена, лихорадненько протирая тряпкой статуэтку из Каслей «Олень». Через неделю, за обедом, положил на клеёнку справку. Двумя пальцами, как рожками, подвинул. Офицер набросил очки. Словно разучившись читать, жевал губами. Жена заглядывала. То с одной стороны, то с другой. И села. Во все глаза глядя на Серова. Серов спокойно ел. «Стало быть, армия теперь побоку…» «Стало быть, так, дядя Лёша…» – Серов из сотейника взял себе самый большой кусман хека. «А как же… тройки ведь? Были?.. Говорил…» – хватался за соломину Офицер. Хотелось вмазать им козырями. Выложить им всё. Но удержал себя. В полнейшем уже удручении— каялся. Не помогли тройки. В провале. Недобор везде. По всем институтам. Год такой. Чего ж теперь? Пришлось взять им меня. Даже с тройками… В глазах у Офицера словно начали махать красными флагами. Он готов был потерять сознание. Серов поспешно заверил, что уйдёт в общежитие. «Что ты! Что ты! Мы разве об этом?» – В глазах Жены бегали самоедные мышки. Забывала слова на губах: «Мы… разве…мы об этом?» А о чём же? Серов поглядывал на них, ел. Через три дня, видимо, после звонка Жены Офицера, пришла оборванная перепуганная телеграмма: «Серёжа мы тебя… Бабушка Мама дядя Жора». Дядя Жора был новый муж Мамы.

<p>

<a name="TOC_id20249210" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20249212"></a>28. Несчастный случай

     Широко расставляя ноги по мокрым, не принимающим снега ступеням подземного перехода, Кропин взбирался наверх. Наверху перед ним расстелилась довольно большая площадь, на заднике которой, под солнцем, стояло характерное крематориальное здание с флагом. Ночью в Москве был большой снег, с утра солнце морозно жгло, но ветерок всё ещё бегал по площади, вытягивал из искристых сугробов козлиные бороды вьюг. Весь в снежных радугах – гонял снега большеколёсный трактор.

     В левой стороне площади, уже очищенной, курясь парком, обширно ленилось стадо чёрных машин. Проходя, Кропин видел в стеклах сытые, совсем закинувшиеся в шапки рожи холуев, потрясывающихся на работающих моторах точно на матрасах. Съехались. Слетелись. Пленум очередной. Важное заседание. Пастухи заседают. Эти – ждут.

     Делая вид, что не знают друг друга, вдоль остеклённого фасада внимательно ходили двое. В одинаковых серых полупальто с каракулем и почему-то оба в старомодных подвёрнутых бурках. Похожие от этого на приехавших председателей колхозов или охотников. С оттопыренными взрезами боковых карманов, вставив в них свои большие кулаки, они ходили и смотрели на крыльцо, и, казалось, сквозь крыльцо. Напряжённо, но мельком взглянули на Кропина. Кропину не положено было с парадного. Кропину нужно было, как писали раньше, На Чёрную. На чёрную лестницу. С другой стороны здания. В райсовет. «Проходите, проходите, гражданин! Не топчитесь здесь!..»

     В тесной приёмной, отделанной панелями и деревянными людьми на стульях, пытался ходить. Потом стоял. Сердито боролся с застенчивостью.Как верблюд с горбами. Тишина давила. Посетители забывали про дыхание свое. Внезапно застрекотала на машинке секретарша. Вздрогнули. Позволили себе пошевелиться, перевести дух. Резко оборвала секретарша треск, выдернув листок. И снова все сидели как загипнотизированные ею. Как в ЛТП каком. На сеансе антиалкогольной терапии. А она, откусывая от шоколадной конфеты, спокойно разглядывала подопечных… Потом достала коробочку с зеркальцем. Длинные ресницы свои осматривала, как осматривают вздрюченный татарник. Кисточкой начала взбивать его ещё выше. Прорвись сквозь такую. В кабинет Кропин втолкнулся только через полтора часа.

     В кабинете начальника сначала бросились в глаза мелконькие черепные ленины. Рядком расставленные за стеклом. В полированной стенке. А потом и сам хозяин коллекции. Откинувшийся в кресло, улыбающийся. Мода у этих начальников, что ли, теперь такая пошла – отрядами Ленина выставлять?

     Хмуро Кропин объяснял суть дела. Выкладывал на стол начальнику все бумаги. Сверху положил жёлтую уже,почти истлевшую справку Кочерги, из которой можно было узнать, что он, Кочерга Яков Иванович, являлся тем-то и тем-то, побывал там-то и там-то, в таких-то и таких-то годах…

     – А вы… кто ему? – Сняв очки, попытался наладить себе душевность начальник, зовущийся Валерием Петровичем.

     – Да как сказать?.. Друг. Просто друг – если этого мало… Я, как видите, на ногах пока что, а он… Словом, сами понимаете. Нужен уход… Нам ведь много не надо… Не найдётся двухкомнатной – в полуторку пойдём… Прошу посодействовать.

     Начальник Валерий Петрович смотрел в окно. Отстукивал время карандашом. И вроде бы заквасившийся в классического москвича – с заученной установочкой, нацеленной на постоянные подвижки, но… но так и оставшийся за этим столом в тоскливенько бодрящейся своей природной недоделанности, неудачливости… Тоже усвоенные, точно любовно подвязанные у рта на тряпочку, трепыхались у него пять-шестьМосковских, ходящих сейчас слов: Помеха… Котировка… Переиграть…и так далее. Квартира Пришла. Но наверху Переиграли. Создали нам Помеху. Ваша Котировкане подойдёт.Слабо у васС Котировкой.СейчасКотируются– сами знаете кто… Словом,Создали Помеху…