Книга алхимика
(Роман) - Уильямс Адам - Страница 17

Однажды именно там, в библиотеке, он познакомился с мусульманским философом, который взял отца под свою опеку, невзирая на то что мой родитель был иудеем, — уж очень впечатлил он мусульманского книжника своими познаниями. Некоторое время отец занимался изучением трактатов, не имевших отношения к нашей вере. Быть может, это и стало причиной появления у него впоследствии достаточно странных идей.

Мало кто подозревал в то время, что дни халифата сочтены. Дети аль-Мансура и в подметки не годились своему великому родителю. Они утратили власть над войсками наемников, состоявших из берберов, которые были родом из Африки, а также бывших рабов-славян, называвшихся сиклабами. И вот в один не слишком прекрасный день все рухнуло.

Вся семья моего отца, все его друзья сгинули в погромах и последовавшей за ними резне, учиненной в Кордове после смерти последнего халифа. Отцу удалось уцелеть исключительно благодаря дружбе с мусульманским философом, укрывшим моего родителя в своем доме. Так он оказался под защитой, когда берберы и сиклабы, лишенные вождя, стали нападать и друг на друга, и на простой народ. Армии наемников не раз и не два предавали город разграблению, силясь возвести своего ставленника на престол Омейядов, который уже мало что значил. Всякий раз наемники, вторгавшиеся в город, устраивали избиение жителей, чьи родственники, в свою очередь, из чувства мести вырезали семьи захвативших Кордову воинов, насиловали их женщин и грабили их дома. Фортуна улыбалась то одним, то другим.

Страна погрузилась в хаос и междоусобицы, в которой не щадили никого, тем более иудеев. Нас резал всякий, кому удавалось захватить власть. Мы гибли от рук и берберов, и сиклабов, и разъяренных арабов-горожан, с которыми долгие годы жили по-соседски бок о бок. Триста лет мирной жизни в халифате избаловали евреев Кордовы. Мы оказались плохо приспособлены к таким бедствиям и потому гибли, словно агнцы на заклании.

Прошло несколько лет, и наступил момент, когда мусульманский философ уже больше не мог защищать отца. Власть вновь оказалась в руках берберов, которые не щадили даже ученых мужей. Мусульманский философ обнял отца, после чего отправился к себе в кабинет стоически дожидаться смерти среди столь милых его сердцу рукописей и книг. Моему родителю больше негде было укрыться, и потому он решил покинуть город, который многие поколения его предков считали своим домом. Отовсюду неслись крики предаваемых мечу несчастных людей, а небо сделалось красным от пламени горящих домов и дворцов.

Именно в тот страшный час, по словам отца, ему впервые явился пророк Илия. Пока мой родитель шел по залитым кровью улицам, на которых неистовствовали захватчики, он был укрыт плащом-невидимкой, дарованным ему пророком. Ведомый Илией, отец, зажмурив глаза и шепча строки из Торы, прошел весь город, и его никто не остановил. Пророк довел моего родителя до берега реки, у которого покачивалась на воде небольшая лодка. На ней отец и уплыл. Плащ, дарованный пророком, словно зеркало, отражал в себе свет горящих домов, и это спасло отца от берберских стрел. По крайней мере, именно так утверждал мой родитель.

Много дней он провел в лодке, сражаясь с сильным течением Гвадалквивира. Думается мне, отцу пришлось несладко. Будучи юным книжником, он не отличался физической силой и куда ловчее обращался с книгами и рукописями, нежели с веслами. Родитель уверял, что ему помогал грести пророк, — в каком-то смысле, наверное, это правда. Хотя осмелюсь предположить, что силы отцу придавали в первую очередь отчаяние и страх. Так или иначе, когда он сошел на берег где-то под Гранадой, плащ-невидимка, подаренный ему Илией, уже утратил свои волшебные свойства. Измученного, ослабевшего, голодного отца вскоре заметил разъезд берберских конников, которые тут же взяли его в плен. Само собой разумеется, мой батюшка решил, что настал его смертный час. Прямо на песчаном берегу он рухнул на колени и принялся сладкозвучным голосом, который я неоднократно слышал в синагоге, нараспев читать плач Иеремии, равно как и другие сообразные данным обстоятельствам выдержки из Священного Писания. И тут, к его удивлению, командир отряда — грозного вида мужчина, закованный в кольчугу от головы до пят, — подхватил молитву отца. Воин владел нашим наречием и знал Священное Писание ничуть не хуже, а то и лучше моего родителя.

Так мой отец познакомился с Самуилом Нагидом — книжником, философом, наставником, поэтом, государственным мужем и воином, подвиги которого вошли в анналы истории еврейства. Незадолго до встречи с отцом, Самуила назначили на пост главного советника, или, иначе говоря, визиря, клана Зави — берберского племени, которое, воспользовавшись междоусобицей, решило основать в Гранаде свой эмират. Эмир Хаббус разглядел в Самуиле, занимавшем изначально должность простого секретаря, редкие таланты и потому возвысил его. Доверие к Самуилу было столь велико, что эмир поставил его во главе своего войска. Не будем забывать, что иудеи не занимали должностей полководцев с тех пор, как римляне разрушили Храм Соломона. Самуил показал себя выдающимся тактиком — за всю свою долгую жизнь он участвовал в полусотне военных походов. В тот самый момент, когда Нагид встретил отца, он как раз возвращался после решительной победы над одним из претендентов на гранадский престол. Волею судеб отец прибыл в город, которому предстояло стать для него новым домом, в составе триумфальной процессии. Мало кто из раввинов может похвастать подобным. Судите сами, всего несколько часов назад отец был бездомным одиноким бродягой, и вот теперь, едва не падая с лошади, уже скачет в Гранаду вместе с воинами-победителями.

Этим и ограничилось знакомство моего родителя с воинскими почестями и славой. Самуил пригласил его к себе домой, проговорил с ним несколько часов и, весьма удивленный ученостью моего отца, предложил ему место раввина в новой синагоге, которую как раз строили в городе. Следующие двадцать лет отец жил тихо, в почете и уважении. Он взял в жены девушку по имени Эсфирь, родом из Эльвиры. Она подарила ему двух сыновей и дочь. Опасаться батюшке было нечего, ведь ему неизменно покровительствовал сам Самуил Нагид! То время считается золотым веком еврейства Гранады. Мало кто из иудеев сосредотачивал в своих руках такую власть и пользовался таким почетом. Все это помогало Самуилу защищать и опекать свой народ, не давая нас в обиду.

Отец, будучи человеком умным, старался, в отличие от других представителей нашего народа, не злоупотреблять благорасположением влиятельного покровителя, ибо там, где власть, там и зависть, а где несколько наследников, там и вражда. Отец лишь единожды посетил дворец, когда Нагид пригласил его на свадьбу одного из своих племянников. Родитель с ужасом рассказывал о торжественном пире, ибо там он впервые в жизни увидел пляски полуголых рабынь и услышал песни менестрелей, которые счел развратными и срамными. Закончилось все тем, что мой отец в смятении ушел, когда понял, что миловидный юноша, прислуживавший ему, был подарком Нагида. Самуил послал его с наказом ублажать моего батюшку всю ночь, если у того возникнет подобное желание. Потом, сам оказавшись при дворе, я с улыбкой вспоминал рассказ отца, ибо сам никогда не был обременен подобными предрассудками. Впрочем, сейчас, оглядываясь назад, я задаюсь вопросом — быть может, отец в своем целомудрии был куда мудрее меня?

Я не верю в предопределенность судьбы. Из своих изысканий я вынес глубокую убежденность в одном: Бог желает, чтобы человек сам писал книгу своей жизни. Однако порой необоримая сила обстоятельств оказывается столь велика, что разум пасует, не в состоянии объяснить происходящее иначе как вмешательством Высших сил. Отец полагал, что злой рок, преследовавший его в юности, вновь обрушился на него, будто бы желая отомстить за те годы, что мой родитель прожил счастливо и не зная бед. Спокойной, полной радостей жизни внезапно настал страшный конец.

Когда эмир Хаббус скончался, а его наследник был убит, визирем стал сын Самуила Иосиф, занявший должность отца, ибо великий Нагид к тому времени тоже отошел в мир иной. Иосиф, человек достойный и талантливый, не смог смирить волну ненависти, поднимавшуюся в среде арабов и берберов к иудейскому семейству, правившему городом. Сочиненный неведомо кем стих, преисполненный яда и злобы, стал искрой, от которой занялось пламя пожара. Озверевшая толпа разорвала Иосифа, когда он шел через рыночную площадь. За этим последовал погром. Страшную судьбу семейства Нагида разделили их единоверцы. О случившемся хронисты оставили в летописях лишь несколько строк, но для нас эти события были чудовищными испытаниями, жуткие воспоминания о которых передаются из поколения в поколение. Именно с этими событиями и связано безумие отца.