Книга алхимика
(Роман) - Уильямс Адам - Страница 76

И снова ему не удалось договорить до конца. На этот раз его прервал крик Джанифы. Ефрем, съежившись, стоял у стены рядом с дверью. Неожиданно он рванулся вперед и схватил Айшу, которая бежала мимо него, протянув руки к Паладону. Прижав ее к себе, словно щит, он заломил девушке руку, а к ее горлу приставил кинжал.

— Прошу вас, — проскулил он, — умоляю…

Его рот открывался и закрывался, губы кривились в знакомой льстивой улыбке. Ефрем весь трясся, отчего дрожали и синие ленты, вплетенные в пейсы, и его аккуратно подстриженная бородка.

— Я никогда не желал вам зла… Поймите меня правильно… Я не имею к этому никакого отношения… Я человек мирный… купец… смиренный советник по делам казначейства… Если вы меня отпустите, я буду рад дать вам… Прошу тебя, Самуил, я всегда был твоим другом. Ты знаешь, я человек состоятельный… Уверен, мы сможем прийти к согласию…

Паладон подобрал меч Азиза и, насупившись, медленно подошел к Ефрему. Встав напротив него, мой друг впился взглядом в кривящееся лицо. Именно так порой он смотрел на камень, из которого собирался высечь изображение ангела. Он глядел только на Ефрема, будто не замечая Айши.

— Отойди! Отойди от меня! — вжавшись в стену, голосил Ефрем.

Паладон замялся на мгновение, но все же сделал шаг назад.

— Убери свои грязные лапы от моей жены, — тихо сказал он.

— Предупреждаю тебя… — затараторил Ефрем. — Я не желаю ей зла, но если ты меня хоть пальцем тронешь, я…

Паладон сделал выпад с точностью и решительностью скульптора, который с резцом в руках приступает к изготовлению нового шедевра. Удар был такой силы, что меч, вонзившийся в левый глаз Ефрема, прошел череп насквозь, пригвоздив советника к стене. В тот же миг Паладон подхватил Айшу, выскользнувшую из рук Ефрема. Обняв ее, он прижал девушку к груди. Некоторое время Ефрем бился в судорогах, словно вытащенная на берег рыба, а потом затих, оставшись висеть на вогнанном в стену мече. Одна из синих лент, срезанная мощным ударом Паладона, беззвучно упала на пол в лужу крови, которая сбегала по стене и медленно впитывалась в ковер.

Неподвижно застыв, мы в ужасе молча уставились на пригвожденное к стене тело. Потом перевели взгляды на Паладона, который шептал что-то успокаивающее на ухо Айше. Заметив, что мы на него смотрим, мой друг произнес:

— Простите, госпожа Джанифа, но мне пришлось его убить. Впрочем, исходя из того, что я слышал от Самуила, вряд ли эмир станет скорбеть о смерти Ефрема. Не станет о ней печалиться и Мишкат. Однако, пролив кровь в вашем доме, я злоупотребил вашим гостеприимством и добротой, о чем искренне сожалею.

Паладон повернулся к Саиду, который, вытаращившись, смотрел на него, лишившись дара речи.

— Как Азиз? Жить будет? Хорошо. Будем надеяться, что теперь, со смертью Ефрема, эмиру удастся вернуть принцу здравомыслие. Спасибо, что спасли мне жизнь… Да и вообще, спасибо за все… Вы обратили меня в мусульманство, но, боюсь, это не сделает вам чести. Только что я убил человека. Не самый лучший способ начать новую жизнь в исламе… Да и в браке тоже…

— Дорогой мой, ты защищал жизнь своей жены, — мягко возразил Саид, — и при этом сослужил прекрасную службу нашему эмирату. Мне надо свериться с хадисами. Ну а пока советую тебе с Айшой как можно быстрее убираться отсюда. Надеюсь, у тебя есть на примете укромное местечко, где вы можете на время затаиться.

Паладон повернулся к старой служанке, вытиравшей лоб Джанифе. Сестра эмира, не отрываясь, смотрела на труп Ефрема.

— Азиз с Ефремом говорили кому-нибудь, что собираются сюда?

— Перед… перед тем как мы вошли сюда, Ефрем велел своему помощнику бежать во дворец и привести солдат.

— Тогда нам с Айшой лучше поторопиться, — промолвил Паладон, — как и вам, госпожа Джанифа. Хорошо бы, пока вас никто не опередил, притащить Азиза к эмиру и рассказать, что произошло. Самуил, ты можешь ей помочь? Прости, что должен тебя покинуть, но я буду в бегах, пока не получу от эмира официального прощения. Мне надо отвести Айшу в безопасное место. Нас никто не увидит. Я облазал тут все вдоль и поперек и знаю каждую тропинку. Я передам тебе весточку. — Он обнял меня, прижавшись щекой к моей щеке. — Мой верный друг… У меня нет слов, чтобы описать, как я тебе благодарен. Я перед тобой в неоплатном долгу. Бог тебе в помощь.

— И тебе, Паладон, — едва выговорил я, преисполненный чувств.

— Теперь меня зовут Ясин, — улыбнулся он.

Паладон задержался лишь для того, чтобы накинуть на Айшу плащ и выдернуть меч Азиза из стены. Труп Ефрема с отвратительным глухим стуком рухнул на пол. Кинув на нас последний взгляд, Паладон, поддерживая Айшу, которая все еще не пришла в себя от пережитого потрясения, исчез за дверью.

Саид достал из-за пазухи листок пергамента:

— Ну дела! Я забыл дать им на подпись брачный договор!

Тут из-за двери раздались крики и звон мечей, и мы поняли, что все пропало.

Первым вошел командир дворцовой стражи. Он бесцеремонно швырнул Айшу на ковер, и она упала рядом с Джанифой, Комната заполнилась воинами, лязгающими доспехами. Меня зажали в углу, там, куда была сдвинута вся мебель. В мою грудь уперлось сразу три копья. Саида скрутили.

— Уважаемый, — обратился наш учитель к командиру, — вам совершенно не обязательно применять силу. Если вы ищете визиря, то он здесь. Не беспокойтесь, он…

Закованный в железо кулак врезался в лицо Саида, и наш учитель, обливаясь кровью, повалился на пол. Солдаты принялись бить его ногами, а потом стали избивать и меня.

Мы с Саидом пришли себя в застенках под дворцом. Мы были прикованы к стене вместе с обвиненными в измене христианами.

Прошло много месяцев, прежде чем я узнал, что случилось с другими. Еще до того, как эмир обо всем узнал, Джанифу отвели в дом Салима и посадили под замок в бывших покоях Айши. С ней оставили лишь одну служанку — Марию. Это была единственная милость, оказанная ей Азизом.

Айшу держали в комнате, примыкавшей к кабинету брата. За ней постоянно велось неусыпное наблюдение, чтобы она не свела счеты с жизнью. Потом, когда Азиз отправился на встречу с Юсуфом, он забрал ее с собой, пригрозив, что если она хоть что-нибудь скажет будущему супругу, то нам с Саидом и Джанифой тут же отрубят головы. Ее молчание стало платой за наши жизни.

Естественно, никакого брака между Айшой и Паладоном не было. Эмиру сказали, что Джанифа с Айшой заманили Азиза и Ефрема в потайную комнату под дворцом, чтобы их там прикончить. Абу не составило труда поверить в эту ложь, ведь убийство родственников в его семье было обычным делом. Как-никак сестра эмира некогда уже участвовала в заговоре, закончившемся смертью Яхьи, а Айша приходилась дочерью сообщника Абу — отцеубийцы Салима. В любом случае эмир, как обычно, был бессилен что-либо сделать.

А как же Паладон, которого я считал погибшим? Он исчез.

Убив двоих солдат, он прорвался наружу. За ним кинулись в погоню. Прежде чем скрыться, он сбросил еще одного солдата с утеса. Его искали, весь город перевернули вверх дном — тщетно. Один из рабочих донес в сыскную службу, что видел, как Паладон бежал к мечети на скале, одетый в заляпанную кровью белую джеллабу — ту самую, которая была на нем во время церемонии бракосочетания. Солдаты обыскали мечеть. Поскольку все боковые тоннели в пещере давно замуровали, из мечети можно было выбраться только через главные врата, но рабочий клялся, что Паладон, забежав в мечеть, так больше из нее не выходил.

Он просто исчез.

ПЕРЕГОВОРЫ

Андалусия, 1938 год

«Все-таки я правильно сделал, что занял себя чтением. — Закрыв книгу, Пинсон убрал ее в карман. — Пусть ответов на вопросы не получил, но хотя бы отвлекся».

Параллели между событиями прошлого и настоящего были очевидны и навевали грусть. Когда Пинсон отправился с Лоркой и бродячим театром по захолустью, мечтая построить новую Испанию, они были точно такими же идеалистами-мечтателями, как Самуил и Паладон, решившие создать в пещере храм. Мечеть, которая могла стать символом терпимости и человечности, породила бездумную ненависть — совсем как Республика. В описании кровопролития, последовавшего за казнью Иакова, Пинсон узрел знакомую картину, являвшуюся порождением чудовищного коктейля: мешанины из добрых намерений, некомпетентности, людской злобы и честолюбия. Раскол общества в Мишкате и последовавшие за этим погромы мало чем отличались от того, что происходило по всей Испании в самом начале войны. Причем заканчивалось все всегда одинаково. На самый верх выбивались люди, которых отец Марии называл кровавыми палачами. Они, короли навозных куч, и становились душителями свободы. Полицейские государства, которые фашисты и сталинисты считали идеалом, ничем не отличались от детища Ефрема и Азиза. И тогда, и сейчас первыми гибли самые лучшие и благородные. Рауль сложил голову в Барселоне, Паладон исчез. И что в результате? Балом правят всякие Огаррио и Элдрики.