Властители ночи - Дембский Еугениуш (Евгений) - Страница 82

— Пусть расскажет! — тонко выкрикнул левый и захихикал.

Второй пропищал то же самое. Уиттингтон молчал. Я тоже.

— Говори, — пискнул правый.

Неизвестно почему, мне не хотелось над ними смеяться. Уиттингтон, хладнокровный старый сукин сын, был у них лишь исполнителем. Что это могло значить? Правый показал пальцем на Монти и проквакал:

— Со-ба-ачка!

— Гав-гав! — подхватил его брат.

Я ничего не понимал. Может, это были сыновья шефа? Когда я начал обдумывать возможность подобного варианта, левый близнец бесстыдно сунул руку в трусы и начал копаться у себя между ног. Я отвел взгляд, но наткнулся на промежность второго. У него не было гениталий, там, в тесных обтягивающих трусиках, не могло быть ничего, что напоминало бы мужские половые органы; не знаю почему, но у меня возникла уверенность, что там нет и женских. Самое большее какая-нибудь дырка для мочеиспускания.

Господи, с кем я общаюсь? Мне всё труднее было сохранять на лице безразлично-пренебрежительное выражение. Я поднял бровь и вопросительно посмотрел на Уиттингтона.

— Не беспокой их, — тихо сказал он. — Говори.

— Я? Я должен говорить? Шутишь! — фыркнул я. — О чем? Об убийствах свидетелей, об этой… как ее там?.. Лейше Падхерст? Где вы ее похоронили? — Я шел ва-банк, решив, что, если завалить Уиттингтона лавиной информации, потом легче будет маневрировать им и данными. — Или мне рассказать, как ты застрелил агента ААД Скотта Хэмисдеила и его напарника Григория Страстного? И своего сообщника Фирстайна, после того как тот, в свою очередь, разнес башку своему коллеге по баскетболу Донелану? С тобой покончено, Уиттингтон, если это, конечно, ты, поскольку и тут тоже есть сомне…

Он явно забеспокоился, но отнюдь не выглядел испуганным. Зато мои слова его явно заинтересовали.

— Что-нибудь еще?

— Еще много. Мно! Го! — повторил я, специально для близнецов.

Наступила тишина. Левый близнец вытащил руку из трусов и тщательно ее обнюхал. У меня подступил комок к горлу, что случалось со мной довольно редко. Я с трудом подавил тошноту.

— Обязательно демонстрировать мне этих дегенератов? — спросил я Уиттингтона, но вдруг понял, что мне не хватило смелости, чтобы показать на них подбородком. Черт побери, что такое?

Он бросил взгляд на карликов, потом на меня.

— Похоже, ты еще жив только потому, что они давно не видели собаки, — довольно загадочно сказал он.

Что это значит? Их держат взаперти? Зачем? Кто они? Кто тут главный? Что за спектакль тут разыгрывается?!

Левый близнец откинул назад голову, свалился на спину и протяжно завыл. Правый злобно посмотрел на меня и начал гладить брата? сестру? по животу. Тот еще немного повыл, потом сел.

— Что это значит? — сказал он. — Их держат взаперти? Зачем? Кто они? Кто тут главный? Что за спектакль тут разыгрывается?!

— Кто они? Кто тут главный? Что за спектакль тут разыгрывается?! Что это значит? Их держат взаперти? — подхватил второй.

Я облился холодным потом, потом горячим и снова холодным.

— Взаперти! — завопил один, подпрыгивая на толстой заднице.

— Что это значит? Что это значит? Что это значит? Чтоэтозначитчтоэтозначитчтоэтознааачит?!

Боже, да они сумасшедшие. Сумасшедшие телепаты. Телепаты-кретины.

— Кретины! — неожиданно взревел правый. Левый перестал подпрыгивать и пищать.

— Кретины, — повторил он вслед за братом.

Он сунул палец в нос и сосредоточенно им повертел, наверняка добравшись до мозга, но даже не поморщился. Похоже, у меня включился какой-то другой участок сознания, еще не ошеломленный, предохранявший основную часть разума от перегрузки, — неожиданно меня охватило спокойствие и даже появились бесстрастные, комментирующие происходящее мысли. «Ну да, — была первая из них, — в мозгу нет нервных окончаний. Поэтому можно выесть у живой обезьяны мозг…»

— У обезьяны мозг… — повторил ковырявший в носу, из-за чего его голос звучал не слишком отчетливо.

— Доиграешься! — предостерегающе прошипел Уиттингтон.

Похоже, он не хотел моей гибели. По крайней мере сейчас.

— Спокойно, Оуэн, — произнес вслух второй близнец.

Естественно, он сказал именно то, о чем я только что подумал.

Нужно было прервать эту сцену, в которой я не играл никакой существенной роли.

— Может, пронумеруем их, а? — предложил я Уиттингтону. — Черт побери, я никак не могу отличить, кто из них глупее. А мне хотелось бы…

— Номера, — рассмеялся правый. Однако у него изменился голос, став более глубоким, мужским. — Меня зовут Ен. А это Ал. — Он погладил брата по руке, потом перевел на него взгляд, заметил чирей и осторожно до него дотронулся. Я таращился на них, словно загипнотизированный. Близнец с фурункулом на виске смачно чмокнул и вынул палец из носа, но, к счастью, не стал его облизывать. — Ал хочет знать, зачем ты сюда приехал.

Он улыбнулся. Пухлые щеки приподнялись, почти закрыв глазницы, нос тоже задрался вверх, как у поросенка, вынюхивающего корыто с аппетитными помоями, собранными за последние шесть дней.

— Меня сюда не приглашали, — сказал я. — Меня сюда притащил силой этот ваш лакей.

— Я его так не называю, — услышал я.

Это было что-то новое. Никто из нас не раскрывал рта, и уж наверняка не Уиттингтон и не его отвратительное отродье, но я услышал прямо у себя в голове отчетливый голос, словно мне вставили в каждый слуховой канал наушники высокого качества, по крайней мере четвертого поколения. Я не смог удержаться и потряс головой.

— Он мой исполнитель, — продолжал голос в моей голове. — Реализатор. Естественно, он мне подчиняется. — Уиттингтон пошевелился. Неужели и он слышал то же самое? — Он исполняет мои желания.

— Кто ты? — рявкнул я.

Близнец Ен встал и подпрыгнул на своих кривых толстых ножках. Его брат захихикал и, лежа, толкнул его. Ен свалился на подушки, и карлики, не обращая на нас внимания, начали лупить ими друг друга, а потом вдруг замерли и сели. Потом тот, что поактивнее, Ен, придвинулся ближе и вдруг поцеловал своего брата, а тот ответил ему таким же страстным поцелуем. Я хотел закрыть глаза, но не мог. Похоже, та же самая сила, что звучала в моей голове мгновение назад, теперь сковала мои члены и, видимо, все мускулы. Нет, не все, ведь я дышал. Близнецы оторвались друг от друга, Ал вдруг протяжно вздохнул и уткнулся головой в грудь брату, а тот, никак не предупреждая о своих намерениях, неожиданно прильнул губами к чирью на его виске и высосал его.

Из меня хлынуло содержимое моего желудка. Пока я блевал, близнецы, весело попискивая, забрались в свою тележку и уехали, и их совершенно не беспокоило, что очередной фонтан из моего рта прошелся по тележке и им самим. Я болтался на своих веревках минуты три, самые отвратительные три минуты в моей жизни.

Я откашлялся и сплюнул в сторону двери.

Уиттингтон сидел неподвижно, он даже не посмотрел на меня, уставившись в стену за моими плечами. Я немного подождал.

— Что это за исчадия ада? — прохрипел я.

Я еще раз сплюнул на пол. Стивен поднял голову и посмотрел на меня своими холодными голубыми глазами. Теперь в них не было ничего, кроме усталости.

— С меня хватит, — вдруг сказал он.

Я не мог сейчас ничего сказать, чем-то помешать. Что-то в нем надломилось, и нужно было этим воспользоваться.

Уиттингтон встал и прошел за мою спину. Там что-то пискнуло, раздался стук по клавишам. Откуда-то сзади, позвякивая, появился пылесос. У него возникли проблемы с преодолением связывавших мои ноги веревок, Уиттингтону пришлось их временно ослабить, а я воспользовался мгновением относительной свободы и сразу же об этом пожалел — застывшие в неудобной позе мышцы тут же свело болезненной судорогой. Я изо всех сил стиснул зубы, но Уиттингтона происходящее со мной совершенно не волновало. Он провел пылесос через веревку, потом проделал еще несколько сложных маневров, пока в конце концов я не оказался развернутым лицом к другой половине помещения, которой до этого не видел.