Слово чести - Демилль Нельсон - Страница 58

58

Старуха улыбнулась, обнажив ряд неровных больших зубов с красно-коричневым налетом от ореха бетеля. Она знаком пригласила его войти в темную прихожую, а чуть погодя провела в гостиную.

Свое оружие он поставил на пол, прислонив его к буфету, сам сел в отдающее плесенью кресло с потертой домотканой обивкой, на которой резвились вышитые серебряные рыбки. Кресло это – единственный предмет мебели, – казалось, сработали европейские краснодеревщики еще до второй мировой войны. Ящерица юрко взобралась по пропыленной штукатурке стены и исчезла за дешевой иконой девы Марии. Зазоры между неровно уложенными керамическими плитками тоже покрывала зеленовато-черная плесень, несмотря на то что пол находился в идеальном состоянии. Тропики, подумалось ему, неохотно принимают человеческие существа. И то, что в этой разрушенной стране еще что-то находилось в целости и сохранности вопреки сорокалетней войне, не переставало удивлять его.

Тайсон не услышал, как она вошла в комнату, но увидел скользнувшую по стене тень. Он встал и обернулся. Девушка оделась в белое длинное платье с разрезами до бедер, под которым виднелись традиционные шелковые шаровары. Ему показалось, что она была смущена его появлением в монастыре. От этой мысли Тайсону тоже стало неловко. Война оправдывала многое, но мужчина, зашедший к женщине, должен иметь для этого основательные причины. Он замялся, пытаясь придумать более веское основание для своего появления, потом, запинаясь, произнес по-французски:

– Je suis entrain de venir...[18]–Он подумал, что если добавит «зашел мимоходом», то это прозвучит банально как на французском, так и на английском. Он все еще колебался, потом поднял коробку с пола и поставил ее на буфет. – Pour vous... et pour les autres sceurs. Bon Noel[19].

Она краем глаза взглянула на коробку, но ничего не сказала.

Тайсон не решался уйти, но и докучать своим неожиданным визитом ему не позволял ее социальный статус. Он знал, что если бы его окрыляли чистые помыслы: любовь к ближнему, христианское милосердие и дух Рождества, то он бы сейчас не чувствовал такой неловкости. На самом же деле у него на уме было совсем другое.

Сестра Тереза, шагнув к буфету, дотронулась до коробки изящными длинными пальцами.

Вынув нож, Тайсон ловко вспорол обертку и поддел крышку. Мыло, канцелярские принадлежности, консервированные фрукты, тальк, бутылка калифорнийского вина и другие товары, назначение которых, возможно, следовало объяснить, лежали аккуратно сложенные в коробке.

Сестра Тереза, подавив смущение, достала кусок мыла в золотистой фольге. Она пытливо изучала обертку и картинку на ней, потом понюхала, и невольный восторг озарил ее лицо.

Тайсон изо всех сил старался оказаться полезным, рассказывая о применении различных даров. Она поблагодарила его и положила мыло в коробку. Они неловко замолчали. В смущении Тайсон сказал:

– Jе vais maintenant[20].

Она спросила на его родном языке, услышав который, он от неожиданности вздрогнул:

– Не могли бы вы... меня подвезти?

Тайсон улыбнулся.

– Куда?

– В аптеку.

– Нет ничего проще.

Сестра Тереза направилась к двери. Он последовал за ней мимо того самого садика, роскошного своей изнеженной южной растительностью. Помог забраться в джип, потом обошел машину, проверяя, все ли на месте, не прибавилось ли чего, возбуждающего подозрения. Удовлетворенный осмотром, Бен сел за руль и включил зажигание, затем нажал на кнопку стартера. Джип, как ни странно, заурчал, но не взорвался. Ненавистный вьетконг и местные хулиганы проспали свою работу. Тайсон пришел к выводу, что страна эта, в конце концов, не такая уж и плохая.

Они ехали молча вдоль канала Фукам, пересекли мост ан Куу и направились по улице Дуй Тан. Постройки здесь в основном были двухэтажные, деревянные с узкими фасадами, дощатые настилы заменяли тротуары, а живописные аллеи тянулись по обеим сторонам улицы. Это удивительно напоминало типичный городок старого Запада.

Здесь, в Саут-сайде, располагались университет, центральная больница и стадион, почтамт и муниципальные органы, разместившиеся в особняке французского провинциального стиля. Ни одного из этих учреждений в старой части города не встретить, однако французы аккуратно застроили южный берег реки в то время, как императоры роскошествовали в уединении царственных покоев цитадели. Но здесь более не правили ни император, ни французы – никто. Сферы влияния в городе поделили военное и гражданское правительство, католическая и буддийская иерархии, студенчество и европейцы. Подобная феодальная раздробленность озадачила американцев, и Хюэ по этой причине оставался единственным городом во Вьетнаме, куда Штаты не ввели свои войска. Небольшая территория штаба военачальников Вьетнама чем-то напоминала неприступный императорский дворец – укромная и праздная обитель. Везде, в любой точке города, в каждом правительственном учреждении, в любой школе и пагоде, в любом доме чувствовалось незримое присутствие коммунистического духа, порожденного и взлелеянного городом, настойчиво разлагавшего умы своей вездесущей пропагандой, начиная с мсье Бурнара и кончая комиссаром полиции. И вопреки этому все чего-то ждали. Ждали.

Тайсон набрал скорость, поглядывая в зеркала дальнего обзора и стараясь двигаться по середине дороги, подальше от сумасшедших мотоциклистов. Он считал, что на Хюэ тратит больше сил и энергии, чем на походы по джунглям. Он вскользь посмотрел на сестру Терезу, безмятежно сидящую рядом с блаженной улыбкой и сложенными на коленях руками. Он озабоченно осведомился:

– Вьетконг вас больше не тревожит? В школе, я имею в виду?

Оставаясь в том же положении, она отвечала размеренно и чинно:

– Нас оставили в покое.

– Почему?

Пожав плечами, монахиня так же невозмутимо ответила:

– В Хюэ все оставляют друг друга в покое.

– Поговаривают, что в городе шалят вьетконг п его сторонники.

– В Хюэ много разумных людей.

– Также говорят, что Хюэ сильно настроен против американцев.

– Европейцы, живущие здесь доброжелательны к американцам.

Тайсон улыбнулся.

– Хюэ против войны.

– Весь мир против войны.

– Хюэ напоминает мне Гринвич-Вилледж, город такой. Даже люди там одеваются одинаково.

Она посмотрела на него.

– А где это?

– В Америке.

Чуть наклонив голову вбок, сестра Тереза скептически заметила:

– Америка предается разгулу.

– Так говорят. – Тайсон почувствовал себя оторванным от какого-то знакомого мира, ставшего теперь ирреальным, и от поистине чуждого мира, который становился понятным. Существует поверье, что тот человек, который полностью поймет Восток, сойдет с ума.

Джип резво подъехал к церкви Жанны д'Арк – желтоватому дому с колоннадой при входе и впечатляющих размеров колокольней. Невдалеке стояли школа и плохонькое зданьице, отмеченное Красным Крестом. Сестра Тереза сказала:

– Дальше я пойду пешком.

Тайсон подрулил к обочине оживленной улицы. Сестра Тереза, не двигаясь с места, робко спросила:

– Когда вы уезжаете?

Тайсон отрапортовал:

– Не позже семнадцатого апреля, а может, и раньше.

Легкое движение прелестной девичьей головки вызвало у Тайсона прилив нежности.

– А почему вы спрашиваете?

Она повела плечом – очень характерный для галлов жест, подумал он. Его распирало от любопытства, кто же из ее родителей уроженец Франции. Он осторожно поинтересовался.

– У вас семья в Хюэ?

– Да. У меня есть только мать. Мой отец парашютист.

– Французский солдат. Десантник?

– Да.

– Он во Франции?

Она повторила тот же жест.

– Я никогда его не знала.

– А во Франции были когда-нибудь?

– Нет. Я была только в Дананге – в монастырской школе.

вернуться

18

Я просто зашел...

вернуться

19

Для вас... и других сестер. С Рождеством.

вернуться

20

Я пойду.