Золотой берег - Демилль Нельсон - Страница 76

Но американцы не эмигрируют, по крайней мере, их абсолютное большинство. А тот, кто эмигрирует, не находит счастья за океаном. Мы создали свою собственную страну и культуру, и просто-напросто не вписываемся в чужой пейзаж; даже в стране своих предков мы — чужие люди. Там нас могут вытерпеть недели две, когда мы приезжаем в отпуск. По правде говоря, хотя я и восхищаюсь Европой, я нахожу европейцев ужасными занудами, особенно тогда, когда они начинают рассуждать о нас, об американцах.

Поэтому мы не стали пересекать Атлантику и не удалились в эмиграцию, зато получили массу удовольствия, проведя весь уик-энд в море под парусами и при хорошей солнечной погоде.

Встав на ночь на якорь в Хэмпстед-Харбор в пятницу вечером, мы на рассвете отплыли в сторону Коннектикута и зашли в порт Мистик, чтобы прогуляться по городу и по магазинам. Но примерно час спустя после начала прогулки Сюзанна объяснила Эдварду и Каролин, что она должна вернуться вместе со мной на яхту, чтобы забрать забытый там бумажник. Каролин и Эдвард улыбнулись с таким видом, словно все поняли. Я был немного смущен. Сюзанна сказала, что мы встретимся в ресторане «Моряк» через три часа.

— Через три часа? — переспросил Эдвард, продолжая улыбаться.

Конечно, неплохо, что ваши дети знают о вашей активной сексуальной жизни, но совсем не обязательно создавать у них впечатление, что вы не можете обойтись без этого пару дней. Сюзанна холодно отреагировала на улыбки Эдварда, сказав ему:

— Да-да, через три часа, смотрите, не опоздайте.

Я вынул свой бумажник и дал каждому из детей денег и только в этот момент осознал, что вся история с забытым бумажником выглядит теперь уж совсем нелепо. Но наши дети как воспитанные люди не стали заострять на этом внимание.

По дороге к причалу я все-таки заметил Сюзанне:

— Надо признаться, для меня это было неожиданностью.

— О, ты очень хорошо с ней справился, вот только с бумажником промашка вышла. — Она рассмеялась.

— Ну, они и так все поняли, — произнес я. — Помнишь, мы всегда отправляли их спать, а сами забирались на крышу рубки и занимались любовью?

— Я помню, как ты объяснил им, что если они услышат шум на крыше, то пусть не пугаются, это папа с мамой занимаются гимнастикой. Встать-сесть.

— Вперед-назад.

Мы рассмеялись.

Итак, мы снова отчалили на нашей яхте и вышли за пределы трехмильной зоны, туда, где уже разрешены сексуальные излишества. Мы нашли место, где поблизости не было других яхт.

— Ну и что ты задумала? — спросил я Сюзанну.

Она, оказывается, задумала спуститься вниз. Когда же она поднялась на палубу, на ней уже не было никакой одежды. Мы продолжали идти под парусами, я стоял у руля, а она вытянулась передо мной и доложила:

— Капитан, старший матрос Синтия явилась для отбывания наказания.

О Боже. Я смотрел на эти кошачьи зеленые глаза, сверкающие на солнце, на эти волосы, развевающиеся на ветру. Я люблю ее тело, ее длинные ноги, ее шелковистую кожу и роскошный куст рыжих волос внизу живота.

— Явилась для отбывания наказания, — повторила она.

— Хорошо, хорошо. — Я на мгновение задумался. — Тебе надо будет отдраить палубу.

— Слушаюсь, сэр.

Она спустилась вниз и вернулась с ведром и щеткой в руках, затем перегнулась за борт и зачерпнула в ведро морской воды. Она встала на четвереньки и начала ползать по палубе у моих ног.

— Не вздумай капнуть мне на ноги, — предупредил я, — а не то велю надавать тебе по заднице.

— Да, сэр… о-о-о! — Она опрокинула ведро и залила водой мои мокасины. Думаю, она это сделала нарочно.

Сюзанна встала на колени и обхватила меня за ноги.

— О, капитан, пожалуйста, простите меня! Пожалуйста, не бейте меня! — И она уткнулась головой в низ моего живота.

Знаете, для женщины, которая в реальной жизни имеет характер оторвы и даже точнее — стервы, у Сюзанны есть какое-то странное второе «я». Я имею в виду, что наиболее желанные и возбуждающие роли для нее — это роли забитых и беззащитных женщин. Когда-нибудь я спрошу у моего знакомого психиатра, что это может значить, не называя при этом, естественно, имен.

Итак, я заставил Сюзанну убрать паруса и бросить якорь, чтобы примерно наказать ее. Я привязал ее за запястья к мачте, и она получила дюжину ударов ремнем пониже спины. Нет нужды пояснять, что эти удары были всего лишь легкими похлопываниями, но Сюзанна при этом стонала и умоляла меня остановиться.

Вот так мы провели весь следующий час. Сюзанна исполняла множество моих поручений все в том же голом виде — приносила мне кофе, полировала медные части корпуса, чистила палубу. Дома я не могу заставить ее даже раз в году почистить тостер, а в голом виде она готова исполнять роль рабыни целый день. Ну что же, это полезно для нее и, совершенно очевидно, для яхты.

Примерно через час она сказала мне:

— Пожалуйста, сэр, позвольте мне одеться.

Я сидел, прислонившись спиной к рубке, и потягивал из чашки кофе.

— Нет, — запретил я. — Ты должна теперь встать на четвереньки и раздвинуть ноги.

Она сделала все, как я велел, и терпеливо ждала, пока я допью свой кофе. Я тоже встал на колени, расстегнул брюки и вошел в нее сзади. Оказалось, она уже истекала соком, и не прошло и десяти секунд, как она кончила, а через пять секунд настал и мой черед.

На обратном пути в Мистик Сюзанна, уже одетая, была задумчива. Казалось, ее мучает какая-то неразрешимая проблема. На протяжении всего последнего месяца на нее то накатывали приступы чувственности, то она пребывала в состоянии крайней задумчивости и отстраненности. Я привык с годами к причудам ее характера, но на этот раз случай был явно особый. Как верно заметила Каролин, Сюзанна была сама не своя. Но, к слову сказать, и я не находил себе места.

Когда мы причалили, я сказал ей:

— Возможно, ты права — нам стоит уехать. Мы могли бы спуститься на яхте до Карибского моря и исчезнуть на несколько месяцев. К черту цивилизацию.

Она помолчала, потом произнесла:

— Тебе следует уладить свои проблемы с налогами, пока не завели уголовного дела.

Она была права. Как и большинство американцев, я чувствовал, как правительство вторглось в мою жизнь, и, сказать по правде, ощущение было не из приятных.

— Ладно, — кивнул я, — но, как только я разделаюсь с этим, мы уедем.

— Тебе не кажется, что ты в долгу перед Фрэнком? — вдруг спросила она.

Я посмотрел на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты же обещал ему, что будешь защищать его в суде по делу об убийстве. Когда ты разговаривал об этом с Эдвардом и Каролин, ты дал понять, что еще не принял окончательного решения.

Я ничего не отвечал, разглядывая линию горизонта. Ненавижу, когда лезут в мои дела или напоминают мне о том, что я когда-то сказал. Кстати, я не припоминаю нашего разговора с Сюзанной, в котором я бы поведал ей о моем обещании быть защитником Белларозы.

— Вы же решили оказать друг другу взаимные услуги, не так ли?

— Да, возможно, так, — сказал я и добавил: — А тебя это разве касается?

— Я считала, что ты сам сделал этот выбор. И не исключено, что опыт защиты по уголовному делу окажется для тебя полезным.

— Ты действительно так думаешь? А ты понимаешь, что после этого процесса мне придется покинуть контору «Перкинс, Перкинс, Саттер и Рейнольдс»? Защиту главаря мафии мне никто не простит. Я уже не говорю о том, как на это отреагируют наши знакомые.

Сюзанна пожала плечами.

— Мне на это плевать, Джон, да и тебе, признайся, тоже. Ты и так уже давно выкинул эту чушь из головы. — Она сделала паузу. — Так что выполняй свое обещание.

— Хорошо. Можешь не переживать на этот счет.

Во второй половине дня в субботу мы отплыли из Мистика и направились к югу вдоль побережья Лонг-Айленда, обогнув Монток-Пойнт при сильном ветре и сложных течениях.

Примерно милях в десяти к юго-востоку от Монтока мы увидели в море стаю китов. Мы повернули к ним, но они не дали нам приблизиться и уплыли. Говорят, что увидеть китов — это добрая примета, а в последние годы они встречались довольно часто. Но час спустя нам довелось лицезреть уже не столь приятное зрелище. Всего в пятидесяти ярдах от нашей яхты из глубин моря всплыла башня огромной черной подводной лодки, она была похожа на гранитную скалу, и волны, разошедшиеся после ее всплытия, раскачали яхту. На башне имелись только цифры, никаких надписей, и Эдвард выдохнул: