Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна - Страница 82

– Лё… – Ярка, вместо того, чтобы радоваться дальше, наморщил лоб, что-то вспоминая. – Лё. А ведь Чаёку говорила, что иллюзию их маги разглядят. Поэтому и накладывать ее не стала.

Восторг Лёльки потух, как костер под водопадом.

– В рот компот…

– Опозоримся… – уныло пророчествовал тем временем Ярик, – и палками забьют… или еще чего похуже придумают… Может, обратно сделаешь всё, как было, пока?..

И тут Лёльку прорвало:

– Да перестань ты конить! Тут ради него стараешься, ночи не спишь, голову ломаешь, чары накладываешь, с ног валишься, а он – обратно сделать! Да ни в коем разе!

– А если узнают?..

– А это мы проверим! – девочка азартно воткнула руки в бока. – Завтра сначала на Чаёку испытаем, а если она не разглядит, то надо будет обязательно с каким-нибудь Вечным повстречаться, и посмотрим, увидит он или нет!

– А если увидит?..

– Хуже не будет, – загробным голосом проговорила девочка. Брат побелел ее лицом – но не выдержал и прыснул.

"А когда я смеюсь, я симпатичная и даже обаятельная. Это можно будет как-нибудь когда-нибудь использовать", – с этой мыслью и в обнимку с Тихоном Лёлька и заснула.

Первая проверка первого заклинания Лёльки началась, едва открылась дверь.

– Доброе утро, Ори-сан, Яри-сан… А отчего вы кроватями поменялись? – недоуменно приподняла брови Чаёку.

Лёлька едва не завопила от восторга, но вовремя прикусив язык, плаксиво – как представляла себе Яра в худшие времена – произнесла:

– Я хотел с Тихоном спать, а он с кровати Лёлечной уходить не пожелал. Сколько ни брал я его – обратно возвращался. Вот и пришлось…

– А я-то удивляться хотела, отчего он не с Ори-сан сегодня почивал. Может, он считает, что кровать Ори-сан – его кро… А что случилось с зеркалом?!

На лице ее отразилась тревога, не соответствующая масштабу происшествия. Но и на это у Лёльки был готов ответ.

– Я пошел ночью попить, но кувшин выскользнул из рук и ударился об него. Я не знал, что оно так разбилось! Темно было… Извините меня, пожалуйста.

Осколки предусмотрительно разбитой приземистой широкогорлой посудины, именуемой здесь кувшином, валялись у шкафа в луже воды.

– Разбилось?.. – глаза Чаёку медленно округлились. – Но… оно не могло разбиться от удара кувшином, будь он хоть медным!

– Почему это? – насторожилась Лёка.

– Потому что… – испуганно пробормотала дайёнкю, – потому что оно серебряное!

– Ну и… – начал было княжна – и вспомнила. Это у них дома зеркала были тарабарские, стеклянные, с серебряной основой. А тут… Ну вот кто знал, что эти дикие люди до сих пор не додумались экономить на серебре!

Никогда Ивановичи не были так близко к провалу.

– Ну… а отчего тогда? – бросилась девочка в омут разъяснений как в далеком детстве, пойманная за игрой с мамиными метательными ножами, трогать которые – как и всё оружие – ей настрого запрещалось. – Не от этой же птицы, которая влетела в окно?

– Какой птицы? – Чаёку настороженно оглядела их, потом снова зеркало, потом снова ребят.

– Большой такой, – для наглядности княжна развела руками, показывая что-то вроде орла, но вовремя сообразив, что орел в их окошко не пролетел бы, и даже стервятник, легким движением руки уменьшила воображаемые крылья до размера ястреба. – Я ведь отчего кувшин выронил? Оттого, что испугался. Стою, никого не трогаю, и тут бац! – мимо ка-а-ак просвистит что-то!..

– Но ставни закрыты, – Чаёку на всякий случай подошла и потрогала добротные створки.

– Это я открывал…ла, – торопливо вмешался Ярик, видя, что самое интересное проходит мимо. – Душно ночью стало, вот и открыла.

– А я потом снова закрыла…закрыл.

– Что? – не поняла девушка.

– Из-за крыл, говорю, это всё! Уж очень здоровые были! – Лёлька расширила глаза честным-пречестным образом и растопырила руки, судя по размаху изображая уже не орла, а дракона. – И сам птиц – большущий, как не знаю что! И у меня кувшин-то в зеркало с перепугу ка-а-ак отскочит! И птиц тут же в зеркало тоже ка-а-ак врежется!.. И шуму не было, словно оглох я, а всё кругом ка-а-ак затрясется, ка-а-ак задрожит! Я еще подумал, что если бы зеркало стеклянное было, наверняка сломалось бы!

– Когда это было? – на хорошеньком личике дайёнкю отразилась паника.

– Ночью, – Лёлька пожала плечами. – Темно было. Но ночник догорел уже. А то бы я эту ворону получше разглядел.

– Это была ворона?!

Кто сказал, что глубже паники состояния не бывает?

– Да нет, может, сова, может, вообще мышь летучая – кому еще по ночам-то летать, – не понимая происходившего с Чаёку, девочка тем не менее поспешила ее успокоить.

Увенчалась ли ее попытка успехом, было неясно, но легкий румянец прилил к щекам дайёнкю.

– Л-ладно, – она изобразила на лице что-то близкое к приступу судороги губы. – П-подумаешь, з-зеркало. Ничего с-ст-трашного. П-повое н-навесим. Овайте д-д-додеваться.

– Ага, – княжичи, ошарашенные странным воздействием своей истории, принялись за утренний туалет. Чаёку же, обычно им помогавшая, выхватила из-за пазухи амулет, зажала в кулаке и заметалась по комнате, размахивая свободной рукой, словно призывая остановиться проезжую телегу.

Ребята переглянулись. Кажется, невзначай они разворошили что-то интересное и даже опасное, и каждый из двух мог по глазам прочитать мысли другого[138].

Когда они умылись, Чаёку отвлеклась от своих экзерцисов, чтобы позвать отряд служанок, поджидавших в коридоре с подносами и посудой, и снова принялась обшаривать комнату, делая круг за кругом то ползком на коленях, то едва не подпрыгивая.

Во время завтрака у Ивановичей проколов не было: они заранее договорились, кто что ест, чтобы не вызывать подозрений[139]. Потом, поблагодарив каждый раз изумлявшихся и тушевавшихся в ответ служанок, они направились к тренировочной площадке, где их уже поджидал Отоваро-сенсей. А Отоваро-сенсея, как оказалось очень скоро, там поджидал сюрприз. Когда "Ярик" уронил "Лёльку" в первый раз, Иканай счел это случайностью. Во второй – упрекнул княжну за то, что поддается. В третий…

Облако беспокойства, накрывшее обычно безмятежное лицо учителя, было размером с Запретный город.

– Ори-сан? С вами всё в порядке? – склонился он над Яриком. – Вы плохо себя чувствуете? Вы больны?

– Н-нет, н-нормально всё, с-спасибо. Тьфу, тьфу, тьфу! – "Лёлька" сплюнула три раза – то ли от суеверности, то ли от полного рта песка.

– Если вы не можете продолжать тренировку…

– Могу! – мужественно поднялся Яр и занял исходную позицию. И был повержен головой в песок в четвертый раз.

– Что ты делаешь! – прошипел он присевшей рядом Лёльке. – Он же догадается!

– Я придумала! Скажи, что ты приболел! – протараторила шепотом та в ответ. – Надо, чтобы хоть один Вечный посмотрел на тебя!

– А если он начнет меня ощупывать?!

– Очень хорошо! Лучше сейчас, чем завтра!

– Как она? – обратился сенсей отчего-то к "Ярику", а не к поверженной "княжне".

– Говорит, что голова кружится и слабость, – сочувственно тараща глаза, доложила Лёка.

Лицо Отоваро отразило такую тревогу, что Лёльке стало мучительно стыдно за свои проделки – но другого выхода не было. Приходилось идти до конца.

– Чаёку как-то говорила, что Вечный Тонитама хороший врачеватель, – бросаясь как в омут с вершины скалы – и не зная, действительно ли там внизу, в тумане, он имеется, проговорила девочка. – Я так боюсь за свою сестру!

Иканай задумался ненадолго и приказал:

– Оставайтесь тут. Ори-сан, отдыхайте в тени. Яри-сан, тридцать кругов вдоль ограды, выполнить ката полностью столько же раз, и отработка пятнадцатого и шестнадцатого движений как единого. За это время я найду Чаёку.

В следующую секунду самурай перемахнул через ближайшую стену и пропал из виду.