Огонь сильнее мрака (СИ) - Герасименко Анатолий - Страница 55

Телепортация заслужила славу весьма небезопасной магии. Бывали случаи, когда замечтавшегося телепортера уносило в неведомые края. Кроме того, при активации вокруг шарика возникала сфера перемещения – замкнутое пространство диаметром около трех ре. Всё, что попадало в эту сферу, переносилось на новое место – воздух, пыль, насекомые, почва из-под ног – а всё, что не попадало, оставалось на месте. Поэтому, телепортируясь из пункта «А» в пункт «Б», не стоило размахивать руками или прыгать, иначе руки или голова могли остаться в пункте «А» – ровно, чисто срезанные… Но, при всех опасных неудобствах, работали шарики быстро и безотказно – что и требовалось для самозащиты. Кроме того, они были одноразовыми, рассыпались после использования, а это было удобно в смысле общения с полицией: нет улики – нет и преступления. Джон испустил долгий свистящий вздох и бережно переместил шарики в боковой карман с клапаном. Якорь! Где бы взять якорь? Взгляд облетел комнату и остановился на подоконнике, где стоял в треснувшем глиняном горшке чахлый, вопиющий о поливке фикус. После недолгих раздумий фикусовый листик был присоединён к шарикам в кармане. Теперь всё стало как надо.

Джон закрыл сейф, повесил картину на место и вышел из дома.

В «Пьяном коне» посетителей оказалось, по раннему времени, всего четверо. Один сидел за стойкой, уставившись в незримые для остального мира дали, и время от времени отхлебывал из стакана. Другой устроился за столиком у окна и пристально изучал винную карту. Третий и четвертый о чем-то тихо препирались в углу. Никто из этой четвёрки не походил на бывших подопечных Хонны Фернакля, поэтому Джон позволил себе расслабиться. Место у входа было не самым уютным, зато отсюда просматривался весь зал. Заведение и впрямь оказалось дорогим, бродяга не ошибся: на полу вместо грязных опилок лежали коврики, откуда-то тихо гнусавил патефон, а барменша – за стойкой обреталась крупная тетка лет сорока – была затянута в белую сорочку и носила на шее крохотную бабочку. Как только Джон занял столик, подошел официант в переднике – чистом и даже, кажется, накрахмаленном. Репейник заказал пастуший пирог, запечённые в фарше яйца и светлое пиво.

Еду принесли быстро. Джон не спеша расправился с ужином, поглядывая на развешанное по стенам старинное оружие. Здесь были длинные пехотные двуручники, многократно запрещённые и столь же многократно разрешенные фламберги с волнистыми клинками, раскрашенные щиты, по которым ни разу не били мечом, а также пара настоящих боевых магических жезлов, выщербленных и местами обуглившихся. С жезлов, разумеется, сняли все зарядные кристаллы, так что остались одни стержни – живописные, но совершенно безвредные. За то время, пока Джон ел, кабак постепенно заполнялся посетителями. Каждый раз, когда кто-то входил, мелодично звякал колокольчик над дверью, и Репейник поглядывал на вошедшего, но ни Хенви Олмонда, ни его соратников так и не увидал. Закончив трапезу, Джон подозвал официанта и спросил коктейль «чернобурку». Официант сокрушенно покачал головой. Такого коктейля здесь отродясь не смешивали; вот если бы добрый человек сказал ингредиенты… Парнишка был молод, от силы лет двадцати, и не знал всех тонкостей бизнеса. Джон повторил название, прибавив, что барменша наверняка знает, о чем речь. Официант недоверчиво сморгнул, редкие усики над пухлой губой задрожали, но он пересилил себя и ушел к бару. Там, облокотившись на стойку, перекинулся парой слов с барменшей. Та, подумав, кивнула, после чего официант ушел на кухню, а барменша достала шейкер и принялась его артистично трясти.

Джон положил на стол деньги, встал и подошел к стойке.

– Полиция? – буркнула, не поднимая глаз, барменша.

– Сыщик, – сказал Джон.

– Гильдия?

– Нет, – сказал Джон, – я сам по себе.

– Тогда ладно, – сказала барменша. У неё было круглое лицо с крестьянским носом-шишкой и пухлыми губами. Над левой бровью виднелся розовый шрам. Открыв шейкер, барменша налила прозрачной жидкости в высокий стакан. Джон порылся в карманах, отсчитал пятнадцать серебряных форинов и, сложив монеты столбиком, звякнул ими о стойку.

– Однако, – заметила барменша. Всё так же не поднимая глаз, она ловким округлым движением сгребла монеты.

– Если сговоримся, будет ещё, – посулил Джон.

– Да как скажете, – ответила барменша. – Лишь бы не из полиции.

– А что, легаши уже про «чернобурку» знают? – удивился Джон.

Его собеседница только махнула рукой.

– Я вам верю, – сказала она.

«Ещё бы, – подумал Джон. – Полицейский шпик бы тебе небось денег не дал, а предложил в отделение пройтись или пригрозил санинспекцией. А ребята из Гильдии сроду пятнадцать монет не отвалят – у них расходы казённые, за каждый форин отчет держать надо». Он отпил из стакана. В стакане была чистая вода.

– Меня зовут Ульта, – сказала барменша.

– Джонован, – представился Репейник.

– Что у вас? – спросила Ульта.

Джон вынул из кармана сложенные вдвое гравюры и бросил на стойку. Барменша смела гравюры таким же точным и незаметным жестом, как до этого – деньги. В это время к бару подошли трое молодых клерков – шумных, с расстегнутыми воротничками, только-только со службы. Ульта отошла их обслужить. Минут десять она разливала пиво из краников с разноцветными эмблемами, принимала деньги и выдавала сдачу, вежливо улыбаясь остротам молодежи. Освободившись, она вернулась к Джону, вынула гравюры из-под стойки и стала рассматривать, подолгу держа в отставленной руке и дальнозорко щурясь. Закончив, вернула бумаги Джону – все, кроме одной.

– Только одного знаю, – сказала она категорично, – вот этого.

Уверенно хлопнув ладонью, она выложила последнюю гравюру на стойку. Это был портрет Хенви Олмонда.

Джон удовлетворенно качнул головой.

– Давно заходил? – спросил он небрежно.

Барменша пожала плечами.

– Да каждый день тут обедает. Порой ночной колпак пропустить заскакивает. Хотя… Вроде бы, вчера не появлялся. Да, точно, вчера не был. Но позавчера – зашел, спросил тёмного эля и орешков, посидел, еще заказал, еще посидел… расплатился, чаевых дал. Часов в одиннадцать ушел.

«Позавчера!» – эхом отдалось в голове у Джона.

– Сегодня, может статься, придет, – продолжала Ульта.

Джон оглядел зал. Облюбованный столик у окна пока никто не занял. В планах была поездка в Ганнвар, обыски домов, но все это стоило начинать с завтрашнего дня. А сегодня... Репейник достал часы. Семь-двадцать, хм. Отчего бы не провести вечер в военных декорациях, посматривая на благородную публику и потягивая доброе пиво?

– Знаешь, Ульта, – сказал он, – налей-ка мне того самого эля, который он пьёт, да насыпь орешков. Я вон там посижу.

Он подождал, пока барменша нацедит в кружку тёмного пива, бросил на стойку ещё пять форинов и вернулся на старое место. Устроившись за столом, тщательно, не торопясь, свернул тугую самокрутку, чиркнул спичкой о ноготь. Дым слоями поплыл к потолку, Репейник вытянул ноги и собрался с мыслями. Хотелось поразмышлять о деле: о двух дюжинах ученых со всех уголков света, о таинственных исследованиях и нелегальной лаборатории, о меценате Фернакле, о его странной и, пожалуй, опасной способности – читать того, кто читает… Но, как только Джон подумал о чтении, сразу пришла на ум Гильдия, скандал и обида, а меценат Фернакль скрылся за этой обидой, как лодочка за айсбергом, и тут же был забыт. Говнюки они все, подумал Джон. Прошел целый год, Репейник раскрыл три дела – хорошие, заковыристые были дела, и за них хорошо заплатили, больше, чем он заработал бы в Гильдии – но говнюки остались говнюками, а обида – обидой. Кто же настучал, в тысячный раз спросил себя Джон. Ни на минуту не раскрывался, ни своим, ни чужим, работал себе и работал… А кто-то пронюхал и сдал. Уж точно не Баз Клифорт, он был к тому времени уже год как мёртв, отправился к богам следом за своей полоумной мамашей. Значит, кто-то из Гильдии.

Ведь мог узнать – кто. Вместо того чтобы развернуться и дверью хлопнуть – мог тогда, в кабинете шагнуть вперед, к Донахью, схватить за руку, прочесть шефа (бывшего шефа), узнать всего одно имя. Да что толку? Ну, знал бы доносчика. И что с ним делать? Морду бить? Драться на рапирах? Застрелить в потёмках? Глупо. Карьеру не вернёшь. Да и Донахью злить не стоило, он ведь уже в курсе был, зачем я прикасаюсь к людям. По сути, неплохо он со мной обошёлся. «Я тебя понимаю, Джонован, и ты пойми. Это ж безумие – ублюдка в деле держать. Сегодня про тебя двое знают, я в том числе, а через неделю будет шептаться вся Гильдия. А что заказчики скажут? Прости, но… Выхода другого нет. Со своей стороны обещаю: буду молчать до смерти, через меня никто не узнает. Не хочу тебе жизнь портить». Я злился, глядел волком, а он треснул кулаком по столу и выпалил: «Да ведь сам уйдёшь! Сбежишь, вернее! Не выдержишь, с тобой за руку здороваться перестанут, будут, как чумного, сторониться!» Ну, я и ушел. Встал, ушел. Дверью хлопнул. Да.