Трактат о любви & Зазнавшееся млекопитающее - Протопопов Анатолий Ильич - Страница 45

Полагаю, что сама по себе женская техника вождения принципиально не отличается от мужской; во всяком деле по мере накопления опыта вождения различия нивелируются. Сущность же отличий – в различном поведении на дороге. Лично по мне стиль парковки в гораздо большей степени говорит про пол водителя, чем стиль вождения – перегородить всю улицу, чтобы получше рассмотреть шляпку в витрине, при этом чистосердечно не замечать тех проблем, которые этот поступок создаёт для окружающих – это очень по дамски.

Особо стоит ещё раз сказать о жалобах женщин на непочтительное отношение к ним водителей мужчин. Должен здесь заметить, что пол водителя снаружи вообще говоря, не виден; по крайней мере – он виден гораздо менее уверенно, чем пол отдельно стоящего человека. Но поскольку среди водителей мужчины преобладают, да и исторически вождение сложилось более как мужское занятие, то другие водители «по умолчанию» предполагают любого водителя мужчиной. И относятся как к мужчине! То есть – с возможными элементами силовой борьбы и даже агрессии. Чем вызывают искренние обиды водителей-женщин, полагающих себя жертвами половой дискриминации. Ведь к женщине вне автомобиля мужчины относятся к ней гораздо более почтительно, и даже временами по джентльменски, но вот когда она за рулём – так сразу сплошные грубости! Да, но ведь за рулём женщина фактически находится в мужской шкуре, и соответственно – испытывает на себе все «прелести» мужских взаимоотношений, к которым она разумеется не привыкла в своей неавтомобильной жизни.

Этологические миниатюры

Все люди равны. Но некоторые – равнее

Первобытной иерархией буквально пропитано практически любое общество. В относительно чистом виде её мы можем наблюдать во многих детских коллективах, когда разум ещё просто не созрел, особенно в детских домах. Стадность, некритичная подверженность влиянию своих авторитетов – вот не сдержанные рассудком инстинктивные программы поведения. К слову, в детские дома редко попадают дети порядочных родителей, так что специфическое детдомовское поведение в существенной степени предопределено генетически. По воспоминаниям очевидцев, в годы отечественной войны в детских домах психологический климат был существенно менее примативен, и это представляется закономерным – ведь в те времена туда попадали не только дети «неблагополучных» родителей, но и вполне благополучных, но разлучённых с детьми в силу специфики военного времени.

Вызывающее антиобщественное поведение подростков (и не только их), немотивированная жестокость, травля «омег» (объективно – не самых плохих детей), являются проявлением их иерархической борьбы. Низкоранговый ребёнок занимает в уличной иерархии отнюдь не лучшее место, а стало быть, никакого рационального смысла участвовать в ней для него нет. Низкопримативный ребёнок так и сделает – он будет от этой иерархии дистанцироваться. Высокопримативный так сделать не может – инстинкт властно требует соучастия в этой иерархии, как бы плохо ему в ней не было. Был великолепный фильм Р. Быкова – «Чучело», где первобытные отношения показаны чуть ли не с научной точностью. Жаль, концовка фильма неправдоподобна – на практике такого раскаяния иерархической верхушки не могло быть.

Кроме иерархического инстинкта, побуждающего генерировать «вызовы на поединок», антиобщественное поведение, выражающееся в стремлении ломать, пачкать и осквернять доступные места пребывания вызывается также и территориальным инстинктом, подсознательно побуждающим стремление «оставить метку» – дескать я здесь был, и застолбил эту территорию.

Дерзновенность подростков со взрослыми объясняются тем, что подростку приходится пробиваться в иерархии снизу вверх, а это очень сложно – занявшие верхние ярусы иерархии взрослые свой ранг стремятся сохранить. Совершая антиобщественный поступок, человек тем самым заявляет окружающим: «Я – альфа, я выше общества, я не намерен вам подчиняться, а вы сами должны подчиняться мне. Или докажите, что ваш ранг выше». То есть, антиобщественное поведение (противопоставление себя окружающим) имеет глубочайшие инстинктивные корни, столь же глубокие, как и стремление к образованию иерархий.

У взрослых иерархичность хорошо видна в условиях, когда гражданские права так или иначе ограничены. Это, например, тюрьмы; наши, увы, вооруженные силы с их дедовщиной; компании лиц с низкой культурой, и особенно – криминальные, прежде всего оценивающие каждого человека с позиций его ранга, и крайне нетерпимые даже к намёкам на неуважение.

Характерным для высокоранговых (особенно – эгоцентриков) является также неспособность к раскаянию. Именно неспособность, и именно ощутить. Образно говоря, в их мозгах нет тех извилин, в которых рождается ощущение своей вины; под давлением логических доказательств он может на словах согласиться с обвинениями (если не удастся отмолчаться), но ощущения вины он не испытает. Ярким пример – И. Сталин. Не упуская возможности совершить ошибку, он был искренне убежден, что в ней виноваты «враги», и эта его убеждённость гипнотически передавалась почти всей стране. Сталинский эгоцентризм, разумеется имел уже характер патологии (известно, что Бехтерев диагностировал у него паранойю), однако патологичность лишь высветила эти особенности предельно наглядно, у эгоцентриков, психически вполне нормальных, наблюдаются примерно те же самые особенности характера, лишь в менее резкой форме. В психиатрии указанная неспособность к раскаянию нередко называется признаком психопатии, то есть – болезни (на что указывает окончание «-патия») однако я не полагаю саму эту особенность патологией – для патологии это явление слишком широко распространено, и к тому же не мешает его обладателю жить, и более того – помогает, ибо есть проявление высокоранговости. Нельзя же считать патологией высокоранговость или низкоранговость! Вредит безраскаянность отдельных граждан лишь всему социуму, но избыток таких граждан – это болезнь не гражданина, а социума. Сказанное разумеется не означает, что я отрицаю патологичность психопатий, но отрицаю отнесение безраскаянности к психопатиям.