Ненужная крепость (СИ) - Альба Александр - Страница 44

Странной была эта война, без битв и врагов, но с разоренными и сожженными поселками. И все же тогда Усерсатету удалось укротить гнев и ярость царя. Он собирал удвоенную дань, о чем сообщил Его Величеству, и усладил Его Величество самыми прекрасными девушками Куша и Вавата. Великий дом уже принял царицу Тиаа как великую жену царскую, но красавиц оценил благосклонно и щедро поделился ими со своими ближними военачальниками и придворными, следующими за царем. И вместо войны и разорения в ожидании дани войско проводило время пируя, развлекаясь и устраивая состязания. Не повезло только первым, кто пошел в утоление ярости Мощного Быка, Великого мужеством[128]. Кроме того, князь Усерсатет смог увлечь царя строительством и мыслью увековечить свой поход и победы. Князь уже почти закончил храм в Амаде. Стройка началось еще при Величайшем, и храм посвящался богу Хору, хотя в нем также почитались культы Ра-Хорахти и Амона. Работы, как только Его Величество заинтересовался стройкой, не продвинулись. Наоборот, с удвоенной скоростью до приезда царя работники стали разбирать стены — по приказу князя Юга и втайне от всех прочих в свите. Когда Их Величество Аахеперура[129] изволили прибыть на стройку и остаться на ней для надзора, это позволило почти мгновенно закончить начатое, ибо все детали, пронумерованные и отмеченные, ждали лишь установки на место. Царь был горд, что при нем работы столь ускорились. Он решил оставаться до полного завершения строительства, повелел своему главному строителю Минмосу, сменившего одряхлевшего великого архитектора своего отца, Пуэмра, долнительно украсить храм и приказал установить здесь памятную стелу о военной кампании третьего года своего правления с текстом, славящим его: «Бог благой Аахеперура, возлюбленный Хором и Сетом и дающий жизнь. Воссиял его величество в Нэ-Аммоне[130] на троне, дабы провозгласить чудеса своего войска победоносного, стойкого в борьбе. Поход успешен и угоден богам. Все великие жалкого Куша, вся их знать стоит в присутствии Его Величества и кладет дань южных стран перед благим богом. Придворные воздают хвалы, и войско молится его величеству. Говорят они: «Велика мощь твоя, о бог благой, богатый памятниками. Добыча эта более, чем то, что в иных землях. Не видели такого во времена предшественников, не делали этого те, кто был прежде, но сделал это владыка наш».

По правде сказать, дань собрал Усерсатет и Великие и вожди Куша, которым он подробно описал, что может случиться, если ярость владыки не угасить. Повешенный сирийский князь весьма помог, наглядно подтверждая правоту Усерсатета. Дань воистину была велика и обильна и умаслила сердце Великого дома. Число того, что было в дани этой:

Те, кто был нагружен золотом — двести пятьдесят человек.

Те, кто был нагружен аметистом — сто пятьдесят человек.

Те, кто был нагружен гранатами — двести человек.

Те, кто был нагружен слоновой костью — двести пятьдесят и ещё сто сорок человек.

Те, кто был нагружен эбеновым деревом — тысяча человек.

Те, кто был нагружен всеми видами ароматов южных стран — сто и еще двадцать один человек.

Те, кто был нагружен колесницами — пятьдесят человек.

Те, кто был с живыми пантерами — десять человек.

Те, кто был с собаками — двадцать человек.

Те, кто был с длиннорогим скотом и короткорогим скотом — четыреста человек.

Итого, те, кто под данью — две тысячи пятьсот сорок девять человек.

Это великолепие удостоилось также того, что все было сочтено и записано на камне, и тут, в Куше, и в Великом храме столицы. Пантеры были на золотых цепях, а псы — особой породы для охоты на львов и буйволов, весь скот — с позлащёнными рогами. Носильщики все были сильны и прекрасны и после стали царскими маджаями.

Глава 23

Богатый и могущественный, севший на трон в Фивах[131]изволил отбыть в Город[132]. Войско, словно сытый удав, было отягощено всякой данью, прекрасной и обильной. Кроме того, пришла добрая весть, что Великая царская жена разрешилась от тягости и подарила владыке сущего первенца. Царь, желавший скорее увидеть наследника, с малой свитой закаленных походами и боями гвардейцев, бросив всех царедворцев, устремился к столице. Глаза бога Ра[133] сменили друг друга трижды и ещё дважды, но царская барка не остановилась и не пристала к берегу нигде, к великой печали губернаторов и управителей Абу, Бехдета и Небта. Гребцы сменяли друг друга, и иногда за весло садились главнокомандующий и сам Благой Бог, пока шесть шемов[134] между Амадой и Уасет[135] не остались позади. Свита безнадежно отстала, двигаясь величаво, но медленно. Третьим караваном, отстав от царя, но опередив свиту, двигался Князь и Хранитель Юга с данью.

Все мужья, и даже те из них, кто носит корону, сталкивались с удивительным превращением жен своих после рождения ребенка. Они, конечно, готовы были к тому, что на первом месте теперь у матери будут не они, а младенец. Они были не готовы к тому, что их место теперь станет не вторым, а никаким. И все супружеские пары проходят через это потрясение по-своему. Но Тииа слишком хорошо помнила участь гарема Величайшего и слишком хорошо знала своего мужа, чтобы позволить себе охладеть к нему или, еще хуже, допустить его охлаждение к себе. Она была все так же чарующе ласкова и внимательна к владыке. Но раздражение, охватившее её, нужно было куда-то девать, и оно обрушилось на ближних царя. Усерсатет ранее прекрасно ладил с царицей. Кроме того, он не был тогда женат и собственный опыт не мог его приготовить к перемене в царице. Возвращаясь на Юг, он не понял ещё, что нажил себе врага вблизи уха Владыки, точнее, понял душой, но не умом. Но он понял, что должен стать совершенным правителем Куша, дабы не впасть в немилость. И он с удвоенной силой украшал край, обогащал и обустраивал его, обогащая и Владыку. К седьмому году правления все раны края от ярости царя были залечены, новые храмы росли один за другим. Еще со времен похода царского у князя Юга сложились прекрасные отношения с главным надзирателем за работами царскими Минмосом. Великий Дом по сравнению со своим Величайшим отцом строил мало, и в Нэ, и в Ипет-Сут[136], в великом храме Амона, и в самих дверях Великих Врат. Зато в Куше к услугам Минмоса всегда были места для стройки по его планам, люди для работ и прекрасный камень для зодчества, статуй и монументов. Конечно, дани нужно было все больше, и, дабы не истощать страну и не доводить до крайности, такие большие храмы, как начатый ещё при Его Величестве Мен-хепер-ра[137] храм Хора в Амаде, достроенный Усерсатетом и украшенный Минмосом, возвооить не получалось. Но то, что строилось, было прекрасно и соразмерно, прославляло Та-Кем и царя и несло свет и любовь к ним в душах людей Куша и Вавата. Храмы в Каср-Ибриме и Сенме, и заново отделанный храм в Калабще — боги Куша и Настоящей земли срастались воедино, как и срастался воедино народ Куша. Все больше поселений из ремесленников и крестьян, все больше домов шнау усилиями Усерсатета возникало за порогами. Все выше становились урожаи и доходы. Разливы Хапи при нем начали тщательно замерять и сопоставлять с записями в Абу. И все больше детей не могло бы сказать кто они — египтяне или нехсиу, ибо народ перемешивался, как олово и медь в тигле, давая бронзу — людей Куша. Все больше вернувшихся из Та-Кем детей царей, князей и Высших становилось чиновниками в прекрасных строениях Домов золота и серебра, Домах всякого скота и прочих приказах, построенных тем же Минмосом. Города вокруг новых центров возникали небольшие, но очень удобные для жизни и приятные глазу, продуманные для сбора дани и быстрого хождения товаров. Как только жизнь украсилась и стала приятной, появились даже купцы из чужедальних стран, вплоть до Кедема. Впрочем, царский сын Куша не жаловал волосатых азиатов и не позволял им широко размахнуться — не было ни одного храма Ваала и прочих богов, и постоянно жить им в Куше не дозволялось. И все больше нехсиу не только говорили, но и писали на Настоящем языке, а в сенет играли уже и вовсе дикие простецы.