Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София - Страница 13

Сейчас саботировать было нечего. Он уступил Эльстер кровать и лег спать на полу, несмотря на ее возражения.

Свободных комнат у Хенрика не осталось.

Уолтер потянулся, пытаясь снова почувствовать свое тело. Почувствовал, что под лопатку, кажется, за ночь вбили гвоздь. Усмехнувшись, он поднял одеяло и машинально начал скатывать его в рулон.

Эльстер спала, свернувшись клубком где-то в самом углу кровати, прижавшись к стене.

«Кажется, можно было не соблюдать приличий», — усмехнулся он, садясь на край кровати, чтобы зашнуровать ботинки. И замер, глядя на спящую. Что-то было не так.

Ему потребовалась почти минута, чтобы понять, что его встревожило. Эльстер дрожала под тонким одеялом.

Уолтер нахмурился. Развернул одеяло, которое держал в руках и накинул на нее. Подоткнул края.

Она, не просыпаясь, обняла угол одеяла и затихла.

«Итак, она боится, мерзнет во сне, ест, ей нравится кофе, она хитрит, радуется и манипулирует. Кажется, я догадываюсь, что она не хочет мне рассказывать, и да проснется Спящий, если это так!» — мрачно подумал он.

Ему не нравилась игра, в которую его втягивали. Но отказаться участвовать в ней он не мог, особенно если все было так, как он догадывался.

Уолтер мало знал о механических птицах. Зато много знал о молодых, амбициозных и честолюбивых ученых, которые видя цель забывали о средствах. Несколько десятилетий назад один из таких ученых, Эрих Рейне набрал группу добровольцев среди нищих Нижнего Альбиона. Он искал калек, меняя надежду на исцеление на их участие в экспериментах. Сборник его дневников «Механические птицы не поют» был настольной книгой Джека. Уже на корабле, на пути в Лигеплац Уолтер от корки до корки прочел труд, вдохновлявший его брата, пытаясь найти ответы на свои вопросы. Книга ответов не дала.

Зато теперь Уолтер знал, как родилась идея совместить человека и механизм. Как писал сам Рейне: «Мы унизительно несовершенны. В лучшем случае нашу жизнь обрывает старость, в худшем — болезни, насилие, истощение, роковые случайности. Скорее всего меня переживут мои часы. Мои часы, если я буду следить за ними, перейдут к моим детям, и от них — к их детям. Шестеренки крутятся, пока действуют законы физики или пока не случится роковая случайность. Я верю в шестеренки больше, чем в Спящего».

Уже в Лигеплаце Уолтер прочитал еще одну книгу: «Ночной кошмар механической птицы». Ее написал один из первых Инженеров, работавших над производством протезов. Это была книга-разоблачение, попытка создать сенсацию. Он писал, что Рейне лично калечил людей для своих экспериментов, и что, прежде чем прижился первый протез, не один десяток безвестных нищих умерли в мучениях. Но книга не имела успеха. Протезы к моменту ее выхода были общедоступны. Многочисленные ветераны Войны Журавлей тогда первыми получили их. Героям, спасшим страны Объединения, куда входили Кайзерстат, Альбион, Флер и Гардарика от угрозы с Востока, от людей с лицами, закрытыми белыми масками и с танцующими журавлями на мундирах, были не только выплачены щедрые премии, Эрих Рейне вернул им потерянные руки, ноги и даже глаза. Говорили, что первые монокуляры были болезненны в ношении и выглядели безумно, но зато они позволяли видеть. Эрих даже пытался работать со шрамами от взрывов, и тогда на улицах стали появляться люди с бездушными масками вместо лиц и настоящими глазами.

Спустя двадцать лет, уже стариком, Эрих Рейне представил миру Иви — первую механическую женщину.

Уолтер так и не понял, что в этой истории свело с ума Джека. Но к механическим куклам испытывал противоречивые чувства.

В лице спящей Эльстер тоже не было ответа на его вопрос. Горько усмехнувшись, Уолтер подоткнул одеяло и тихо вышел из комнаты.

Спустившись, он обнаружил, что проснулся совсем рано. Заспанный Хенрик вяло салютовал ему кофейной кружкой размером с пивной бокал. Уолтер кивнул ему в ответ и вышел на улицу.

В воздухе чувствовалась прохладная морская сырость. Пахло солью, йодом и камнем. Уолтер сделал глубокий вдох, чувствуя, как море издалека тянется к нему, разливаясь в крови теплой дрожью. Запахнув поплотнее шинель, он направился на пляж.

Город спал, подернутый сероватой рассветной дымкой, совсем не похожей на мутный и тяжелый альбионский смог. Красные черепичные крыши, серые мощеные улочки, резные ставни на больших окнах с широкими подоконниками — все они спали, убаюканные далеким мерным шумом волн. Звуки шагов Уолтера терялись в утреннем тумане, не тревожа этого сна.

Скоро он вышел к пустому пляжу недалеко от порта. Именно сюда он ходил каждый день по утрам здороваться с морем и ни разу никто не нарушил его одиночества.

Но сейчас у самой кромки воды стоял человек.

Уолтер сначала досадливо поморщился, но потом одернул себя — неужели человек, пришедший смотреть, как встает солнце над волнами может быть дурной компанией?

Сначала ему показалось, что это девушка, но подойдя поближе, Уолтер понял, что ошибся. Мальчик лет двенадцати, высокий, ростом почти ему до плеча, стоял у самой кромки воды, заложив руки за спину и смотрел, как перекатываются волны у самых носков его ботинок.

Уолтер хотел отойти и не мешать, но мальчик вдруг оторвал взгляд от воды и посмотрел на него. И улыбнулся:

— Этим вечером я усну, — просто сказал он.

У него были огромные, темно-серые глаза, цветом не отличавшиеся от волн, на которые он только что смотрел. Волнистые каштановые волосы до плеч, несколько веснушек на бледном лице, длинный нос, тонкие губы — Уолтер безошибочно различил его аристократическое происхождение, но мятый темно-зеленый шерстяной сюртук и старая рубашка с потрепанными манжетами говорили скорее о бедности.

— Зачем? — тихо спросил его Уолтер.

— У меня никого не осталось. Фрау Лецки, моя мать, вчера перестала сниться Спящему.

— Да увидит он ее в следующем сне, — машинально отозвался Уолтер.

Мальчик только кивнул и отвернулся к морю. Уолтер остался стоять.

В храмах Спящего во всех странах были особые служители, называвшиеся Сновидцами. Клирики говорили, что, когда человек засыпает, его душа отправляется в путешествие. Можно увидеть будущее и прошлое, можно увидеть другие миры и встретить тех, кого ты никогда не встретил бы в обычной жизни. Иногда находились те, кто поднимался по ступеням храма и навсегда закрывал за собой его двери. Они выпивали какое-то зелье, состав которого держался в строжайшем секрете, после чего навсегда засыпали. Говорили, их лица во сне оставались безмятежны, а дыхание никогда не нарушалось, но Уолтер еще на Альбионе убедил приходского клирика отвести его в комнату Сновидцев. Тогда он всерьез рассматривал для себя такой путь. Он увидел кровати, стоящие вдоль стен в темной комнате, и бредящих людей на них. Они что-то говорили, иногда взмахивали руками, а один мужчина надрывно выл, вцепившись зубами в край подушки. «Спящий дал ему тяжелую судьбу», — сказал Уолтеру клирик.

Клирики говорили, что Спящий направляет души к тем, кто в них нуждается. Что это способ помочь, изменить чью-то жизнь, обрести ее истинный смысл. Но Уолтер никогда не слышал, чтобы Сновидцами становились дети.

— Ты уверен, что хочешь этого?

— Нашу усадьбу продают за долги. От матери у меня остался только портрет и ее последние слова о том, что море поет колыбельную отчаявшимся душам. Смотрите, — сказал мальчик, доставая из кармана фотокарточку.

Мальчик был похож на мать. У нее было такое же бледное лицо, такой же нос и такие же губы, но линия подбородка была гораздо мягче, а скулы ниже.

— Но если… послушай, тебя ведь не отправят в работный дом, у нас есть хорошие приюты для…

— Я могу кому-то помочь, герр. Сделать чью-то жизнь лучше. Наш клирик, патер Родерик, говорит, что Спящий посылает душу Сновидца к тем, кто тонет в темноте.

— А ты религиозен?

Мальчик только горько усмехнулся:

— Хочу верить в то, что вечный сон окажется более осмысленным, чем эта жизнь. Я только надеюсь, что в том мире, где я окажусь, будет море. Но на всякий случай… пришел попрощаться.