Он, она и три кота (СИ) - Горышина Ольга - Страница 7

— И почему развелись?

— Опять двадцать пять! Потому что мы женились только ради ребенка. Но мы даже кольца не носили. Сняли сразу после регистрации. У меня пальцы опухли, а потом кольцо сваливалось… И это же придумали люди. Государству нужны штампы в паспорт. Окружающим — кольцо на пальце. Это же все для других, не для пары… А пара — это он и она и Вселенная.

— Значит, муж все же есть, только неофициальный? — уточнил Савелий с какой-то странной опаской. — Из принципа, типа. Переть против общества? Одни венчаться через десять лет брака бегут, другие разводиться…

— Можно сказать и так. Но сейчас муж все равно не дома. Дома — коты, а это куда страшнее мужа. Так что мне не страшно пригласить совершенно незнакомого молодого человека на рюмку коньяка. Прости, водку в нашем возрасте пьют уже по другим поводам.

Он кивнул.

— Я понимаю. У меня сейчас тоже в каком-то роде похороны. Старого меня. Но можно и коньяком помянуть…

Он хихикнул. Вот именно что хихикнул. На смех его не хватило.

— Коньяк всегда можно… Ты только маме позвони. Скажи, что в порядке и с другом решил посидеть, за жизнь перетереть.

— Зачем?

— Мама волнуется.

Они этого не понимают. Не понимают…

Глава 4.4 “Опасный коньяк”

— А мужа у вас все-таки нет, — вынес Савелий приговор, окинув взглядом мою квартиру.

Очень внимательным. И я вдруг тоже увидела ее чужими глазами — можно даже предположить, что глазами этого самого мальчика. Лешка бы никогда не согласился на белый цвет. Как и его дочь. Будучи женой и мамой, я тоже не сумела бы поддерживать частоту в белоснежном доме. Всю жизнь пуская слюни на картинки в журналах, я перекрасила стены, как только Оливка решила жить отдельно. Повесила жалюзи и полностью убрала из квартиры занавески. Мебель тоже стала белой, и даже кухонная — зато я взяла за правило сразу убирать со стола. В этом помогла ещё и перепланировка: квартира советского типа давила на меня со всех сторон, но если потолок не смогли бы поднять даже Атланты, то арочки в стенах мне прорубили простые работяги.

И теперь, развалившись на диване, я могла видеть весь срач, оставленный на кухне: зрелище не из приятных, поэтому с последствиями готовки я разбиралась моментально, даже если предполагалось ужинать в одиночестве. Так что за порядок в квартире мне никогда не было стыдно. Если только за шерсть. На полу еще с замужних времен лежала темная шахматка: я тогда ещё не знала, что у меня появится белый кот.

А вот Оливка предполагала, что скоро вернётся к маме и не позволила тронуть свою комнату — имела на это право. Я никогда не требовала квартиру в полную собственность: мы с Оливкой делили ее пополам официально, потому что отец переписал свою долю на дочь, когда я запретила покупать ребенку отдельную квартиру: нос не дорос. И так Лешка исполнял любой каприз дочери за красивые папины глаза…

Но о дочери в тот момент я думала меньше всего — тогда у нее был в личной жизни порядок. Может, не такой, как мне бы хотелось, но я решила раньше времени не влезать в шкуру тещи и молчала в тряпочку. Год, два, три… Столько не встречаются с парнем, если не думают о совместном будущем… Или мы с ее отцом просто были неправильными изначально. Но и о Лешке я тогда не думала, потому что хотела всего-навсего предложить молодому человеку рюмку клюквенной и час своего свободного времени для задушевной беседы — ничего более серьезного, абсолютно ничего…

Коты не вышли нас встречать: во-первых, в звонок не звонили, поэтому Люцию не было никакой необходимости нестись к двери в надежде, что это бывшие хозяева пришли наконец забрать его от непонятной тетки, и во-вторых, коты обиделись, что я уходя запустила робот-пылесос, которого оба ужасно боялись. Причем, Барсик начал привыкать к шуму и к тому, что кто-то, кроме него, пытается пролезть под диван, но сейчас трясся на спинке дивана с белобрысым за компанию — страх, как говорится, объединяет даже врагов. А сейчас их объединила обида на меня и интерес к гостю. Гости в моем доме были редкостью.

— От меня собакой пахнет, — смутился Савелий.

— Собакой их не испугаешь…

А вот переизбытком туалетной воды — да. В машине мой нос как-то не обратил на это внимание. Впрочем, меня это даже устраивало — уж лучше задыхаться всеми ароматами Франции, чем вдыхать один единственный аромат юношеских нервов. Но не котов — они за нами не пошли, и я не стала ещё сильнее раздражать их обоняние, зажигая цитрусовую свечку в центре обеденного стола. Я даже прикрыла баночку деревянной крышечкой и достала из-за зеркальной дверцы две рюмки, а из нижнего темного шкафчика бутылку клюквенной на коньяке.

— Муж у меня все-таки есть. Только приходящий. Ты сейчас в его тапочках и твой пиджак висит на его плечиках. И пить ты будешь из его рюмки, но не его коньяк. До Хеннесси ты еще не дорос. Мужик говорит, что приучаться к коньяку следует лет так с семи, по глоточку…

— Какой мужик так говорит? Ваш муж?

Я улыбнулась, глядя, как мой юный герой остался стоять, отодвинув стул с живой подушкой — когда белобрысый только успел прибежать? Плохо иметь два входа в кухню и ни одной двери.

— Будь этот мужик моим мужем, мы бы с тобой не встретились.

Я согнала кота и отодвинула для Савелия второй стул в надежде спасти его черные брюки от белой шерсти. Сама же села напротив и потянулась к бутылке — ничего, я тут за старшую. А Люций решил, что он за главного и запрыгнул ко мне на колени. Но хоть на стол морду не возложил.

— Это слова Хеннесси. Первая работа моего мужа — фирма, которая в девяностые выпивку иностранную поставляла в город. Он был у меня очень смышленым товарищем, не по годам, хотя, признаюсь, в семнадцать выглядел старше, чем ты сейчас… Не в обиду…

— А я не обижаюсь, — все же надул губки мой юный гость.

— Вот и не обижайся…

Я налила в рюмки грамм пятьдесят сладковато-терпковатой розовой жидкости и продолжила говорить:

— Он исполнял работу адъютанта его превосходительства: тогда еще представители иностранных фирм не по фейстайму общались с российскими коллегами, а живьем. И вот когда месье Хеннесси решил познакомить богатую петербургскую пьющую публику со своим коньяком, чтобы кто-то случайно не обпился «Камю», мой парень вспомнил, что я учу французский, ведь расположение француза можно сыскать лишь общаясь с ним на родном языке. Впрочем, консул Франции в то время предпочитал русский, потому что родился в семье иммигрантов из Российской империи. Вот так я и стала в один прекрасный вечер почти что официальной помощницей адъютанта его превосходительства. Возможно, я даже сделала бы карьеру в той фирме… Но вот незадача, вместе с коньяком месье Хеннесси подарил нам зеленый свет на незапланированную беременность, потому что учиться пить крепкие алкогольные напитки ответственно действительно надо начинать лет так с семи, потом будет уже поздно. Пей, это достаточно слабый алкогольный напиток…

Савелий поднял рюмку. Я — свою. Ну, тост будет?

— А я в пять лет водки выпил, так что в семь лет коньяк — это по-французски, а не по-русски.

— Родители налили? — рука чуть дрогнула, но я рюмку не опустила.

— Дядя. Не мне. На даче дело было, во дворе. Мы носились вокруг стола, была самая жара. Я схватил стакан со стола, выпил и упал. Так рассказывают. К вечеру проснулся. Думаю, не врут…

Я усмехнулась — нет, почему же… Я верила в его историю. Почему бы не верить? Просто… Просто мне сделалось как-то не по себе…

— Ты смотри с половины градуса не усни тут.

Он усмехнулся. И мне совсем сделалось плохо.

— Что я тогда с тобой делать буду… — добавила нервно, уже даже без вопросительной интонации.

— А что бы вы хотели со мной сделать?

Глава 5.1 “Не Надежда”

Сейчас, готовясь к душещипательной беседе с Оливкой, я крутила пальцами коньячную рюмку прямо, как тогда… Нет, не с Лешкой, а с Савкой, думая, что ответить на малость непристойное предложение товарища, годящегося мне в сыновья. С Лешкой же мы разлили дорогущую янтарного цвета жидкость по обычным рюмкам. Ну, не совсем обычным — хрустальным конусам из какой-то там коллекции энных застойных годов развитого социализма, которые нашли у его мамы. Кто же знал, что мы выкинем из песни слова и, напившись допьяна, все же дойдем до дивана…