Вдали от суеты (ЛП) - Аделер Макс - Страница 71

   Оркестр прекратил играть, и председатель предложил приветствовать "нашего красноречивого гостя" троекратным ура. Что и было исполнено с необыкновенным порывом. Затем председатель вышел вперед и приветствовал меня в следующих словах:

   - Мой дорогой сэр, позвольте мне с чувством неподдельного удовлетворения, - могу ли я добавить, что вы оказали нам честь? - приветствовать вас в городе Довер. Вы прибыли к нам, сэр, в тот самый момент, когда сердце каждого истинного патриота преисполнено надежды на славную победу над врагами нашими; вы прибыли, сэр, в тот самый момент, когда наша великая партия, истинная хранительница свобод и движитель американских принципов, вступает в борьбу со смертельными врагами нашей страны; в тот момент, сэр, когда американский орел, эта гордая птица, которая парит, подобно нам, к солнцу, выказывая полное пренебрежение к изменникам радостным криком; когда знамя свободы, славный символ нашего государства, волнуется над нашими головами и ведет к победе; вы прибыли, сэр, побудить вашим красноречием сердца наших сограждан, чтобы вдохновить яркой речью души тех, кто уклоняется от исполнения своих обязанностей участия в выборах, чтобы передать словами картины пожаров, катастроф, стыда, позора и полного разорения, которые постигнут нашу землю в том случае, если победят наши враги, вам хорошо известные, и в этом мы заслуженно станем предметом насмешек и презрения всех честных людей. Мы окажем вам радушный прием, и, уверяю вас, что завтра же Довер ответит вашему призыву, отдав свои голоса на выборах справедливости, правде и правам человека, так что консервативные волки, поджав хвосты, трусливо попрячутся в своем логове. Добро пожаловать, сэр, трижды добро пожаловать в наш город!

   Я стоял и взирал на этого человека в продолжение его речи с постоянно крепнущим убеждением, что обязан ответить ему чем-то подобным. Нужно ли говорить, что она наполнила меня ужасом? Мне никогда в жизни не приходилось выступать с подобными речами, я был положительно уверен, что не смогу сделать этого и сейчас. Я подумал, что было бы неплохо вывалить на головы этого председателя и его извергов-помощников всю речь, подготовленную для вечернего митинга; но это показалось мне настолько неуместным, что идею пришлось оставить. А кроме того, что я сказал бы вечером? Подобающего выхода из ситуации не было, она усугублялась еще и тем, что все они разделяли убеждение, будто перед ними опытный оратор, который, готов выступить в любой ситуации и по любому поводу. Я оказался в крайне неловком положении; и когда председатель закончил свой спич, у меня на лбу выступил холодный пот и дрожали колени.

   К счастью, руководитель оркестра, воспользовавшись возникшей паузой, чтобы придать себе больший вес, взмахнул руками, и оркестр порадовал нас несколькими умопомрачительными вариациями на тему "Звездного флага".

   Пока мы стояли, слушая музыку, я заметил, что энергичный джентльмен, игравший на барабане и тарелках, взирает на меня, как мне показалось, с пренебрежительной улыбкой. У него был очень холодный взгляд, и, когда он вперил его в меня, я почувствовал, что он видит меня насквозь, этого несчастного, который заявляет претензии на ораторское искусство. Я оробел. Этот взгляд унижал меня; я больше не чувствовал себя воодушевленным, когда оркестр добрался до высоких нот "земля свободы, прибежище отважных". Я видел презрение, проистекавшее из этих глаз, и предощущение триумфа. Человек-барабан знал, что мой час пробил. Он в последний раз ударил тарелкой о тарелку и замер. Мне следовало начинать свою речь. Склонившись к председателю, я сказал:

   - Господин председатель и сограждане, бывают времена... времена... бывают времена, когда, сограждане, когда... когда сердца... бывают времена, говорю я, господин председатель и сограждане, когда сердца... сердца...

   Я застрял, и никак не мог подобрать нужного слова.

   Человек с холодным взглядом, казалось, готов был сыграть торжествующую мелодию на своем барабане с тарелками. В исступлении и отчаянии момента, я решил взять некоторые поэтические фрагменты из своего вступления и составить из них наскоро речь, вне зависимости от того, подходит она к случаю или нет. И я начал снова:

   - Бывают времена, говорю я, сограждане, и господин председатель, когда сердце говорит: "вот тот, кто душу погубил, кто никогда не говорил: "Мое - родные мне места!", не защемит чье сердце боль, лишь ноги понесут домой, с чужбины, где бродить устал. Такого встретив, сам приметь..." (Тут я жестом указал на улицу, и один из сограждан, который, казалось, не понял, о чем идет речь, бросился к окну и выглянул наружу, как будто собираясь вызвать полицию, чтобы она арестовала негодяя.) "Тут менестрель не станет петь". (Здесь руководитель оркестра склонил голову, словно бы отнеся смутный намек в моей гениальной речи на свой счет; однако человек с барабаном ответил издевательской улыбкой, словно бы говоря: "Это тебе не поможет. Меня на это не купить".) "Хоть чин высок и славен род, и роскоши невпроворот. Пусть есть и титул, и доход, собой одним изгой живет. Что ценно всем - ему не в счет, он дважды для других умрет, вернется в смрад, где встретил свет, без слез, без чести, не отпет"*.

   Я остановился. На мгновение повисло неловкое молчание, как если бы все ждали, что я продолжу. Но я надел шляпу и взял наизготовку зонтик, давая тем самым понять, что моя речь закончена. Было совершенно очевидно, что никто меня не понял. Один человек, видимо, решив, что я жалуюсь на инцидент, происшедший со мной в поезде, отвел меня в сторону и шепотом, но конфиденциально, спросил, не было ли лучшим для меня обратиться по поводу случившегося к проводнику. Другой осведомился, уж не губернатора ли я имею в виду. Я ответил: "Нет, моя речь носит поэтический характер, я процитировал одно известное стихотворение". Человек, казалось, был удивлен, потом спросил, от кого я его получил. "Это из Мармион". "Не знаю такого. Должно быть, он из Филадельфии?" После этих его слов я несколько погрустнел. Взял председателя под руку, и мы пошли по направлению к коляскам, причем человек с холодным взором и барабаном изо всех сил лупил в него, словно бы вымещая на нем свое желание прибить меня на месте, но не имея возможности это сделать.

   Мы сели в коляски; образовалась процессия, поскольку оркестр следовал за нами пешком, исполняя "Привет, вождь!" Я ехал в одной коляске с председателем, который настаивал на том, что я должен держать в руке американский флаг. По мере нашего продвижения по улице, толпа несколько раз приветствовала нас неистовыми криками, и председатель заявил, что было бы очень хорошо, если бы я время от времени вставал и кланялся. Я так и сделал, заметив, относительно последнего, что вся встреча от начала и до конца выглядит совершенно несуразно.

   Председатель сказал, что ему только что пришла в голову мысль, будто люди на улицах ошиблись относительно характера шествия.

   - Видите ли, - сказал он, - в городе имеется цирк, и, боюсь, нас приняли за цирковое шествие, а вас - за Короля Воздуха. Этот монарх имеет телосложение, подобное вашему, и также носит усы.