Воронье сердце. Отбор по принуждению (СИ) - Бородина Мария - Страница 58

Такого физического и душевного истощения чувствовать мне еще не доводилось! Я побежала к выходу. И едва переступила порог, растолкав девушек, дым застелил пространство за моей спиной, прибирая коридор в свою власть.

Глава 62

— Так-так-так, — Лусьена смотрела на меня то ли как на воровку, то ли как на смертницу. Сверху вниз, со своим обычным заносчивым высокомерием. — Так, значит, простейшее проклятие боли подкосило тебя так, что ты вынуждена была выпускать свою зверушку, но при этом ты рассеяла чары четырех самых сильных дворцовых магов на раз-два, будто чихнула. Как это возможно вообще?

— Козырь всегда нужно держать в рукаве, — я попыталась сделать вид, что знаю, о чем веду речь. На самом же деле понятия не имела, откуда во мне возникла эта внезапная сила и вернется ли она еще.

— Но ты же почти проиграла, когда мы сражались! Как ты могла допустить такое? — Лусьена выходила из себя, а моим рассудком овладевало странное торжество.

— Палить из пушки по воробьям — не в моих привычках, — усмехнулась я, и Лусьена впервые не нашла, что ответить. Лишь высокопарно задрала нос.

Испытание помяло и покорежило всех. Бруна энергично мерила шагами коридор. Оливия отвернулась к стене, пряча заплаканное лицо; Роттильда, нацепив платье задом наперед, медленно сползала по колонне. Альви поглядывала на меня исподлобья, словно на вечного врага, и от этого было больнее всего. Я успокаивала себя лишь тем, что она злилась бы на меня в любом случае.

— Убери розги! — жуткий вопль прокатился по коридору, и в клубах всепожирающего дыма возникло искаженное страхом лицо Бронды. — Бабушка, прошу тебя!

— Кто маму зовет, кто бабушку, — хищно прокомментировала Лусьена, поглядывая на меня.

— А кто-то вообще пауков боится, — заметила я.

— Я не боюсь, — возразила Лусьена. — Они просто мерзкие.

Сложно было придумать более тягостное и выматывающее испытание. Организаторы отбора постарались на славу! Чего мы только ни услышали из уст участниц, когда их рассудком овладевал серый дым. И отборные ругательства, и проклятия, и будоражащие душу признания… Наблюдая этот бедлам, я горячо благодарила Филлагорию за то, что не дала мне ударить в грязь лицом. И за дар, о котором я почти не знала.

Роттильду отсеяли, едва испытание завершилось. Даже баллы не стали подсчитывать, просто прогнали: резко и с позором. Королева гневно заявила на всю страну, что обманщиц на отборе не потерпит, а прославляющих низших — и подавно. Тщетно Роттильда пыталась убедить ее в том, что пишет научную книгу об Ордене: больше провести себя королева не позволила. В тот момент, когда стражи тащили упирающуюся несчастную по коридору, я впервые увидела на лице Оливии улыбку. Но не злорадную, а удовлетворенную. Мол, «я же говорила, что так и будет».

— Теперь дышится легче, — прокомментировала Лусьена с ее обычной изысканной ядовитостью, и на этот раз я была с нею полностью согласна.

После обеда, на котором мне пришлось убедиться, что Шанти, вдобавок ко всему, шикарно готовит суфле, Хельга снова развернула экран. Итоги испытания подвели быстро и бесстрастно. Весьма неожиданно для всех на первое место выскочила Бруна. Второй стала Альви. Я же — тоже внезапно — очутилась на третьей позиции. Оливия опустилась на четвертое место, а пятую строчку заняла безупречная Лусьена, которую результат совсем не привел в восторг. Попрощаться, помимо Роттильды, пришлось с Тати и Брондой.

После оглашения результатов нас всей толпой потащили в цирюльный зал, где цирюльницы и модистки в течение битых трех часов лепили из нас настоящих принцесс. Платье, пошитое по заказу, оказалось мне точно впору, даже молния на талии сошлась после вкусного и плотного обеда! Цирюльница, больно орудуя расческой, уложила мои локоны на затылке и украсила прическу цветами и мелкими камушками, и я снова удивилась своему отражению в зеркале. Непередаваемое чувство: сквозь прозрачную гладь на меня смотрела совершенно другая девушка. Уверенная в себе, сосредоточенная и очень красивая. Девушка, которая точно знала: наступает ее звездный час.

Представление неумолимо приближалось. Оставались лишь небольшие приготовления: накрутить кому-то кудри, подправить разрез на подоле платья или подобрать более удобные туфли. Вместе с секундами, утекающими в никуда, росла и моя тревога. Нет, я совершенно не боялась завалить испытание, просто вспоминала о том, о чем Рэнимор не велел думать. О Хрустальном рубеже и о коварных планах Олафа, что могли перевернуть и переиначить все.

«Брось, — уговаривала я сама себя, когда цирюльница наносила на мои веки блестящие тени. — Рэнимор знает все, у него везде есть уши. Дворец, из-за визита высоких гостей, сейчас охраняется в особом режиме. Разве у Олафа и его прихвостней есть шанс? Посмотрит-посмотрит, развернется и обратно поедет.»

Я глотала эти мысли, как успокоительные пилюли. Горькие, с привкусом безысходности и отчаяния. Но отчего-то они не возвращали душе гармонию. Умом я понимала: вряд ли здравомыслящий человек будет так рисковать. Но сердце слишком хорошо знало Олафа Кампера. Не умеет он здраво мыслить, когда цель так близка и так манит. А еще он никогда не разворачивается на середине пути.

И он разъярен. Очень.

— Прекрасно! — с восхищением пропела цирюльница, разглядывая мое лицо. — Вы произведете фурор!

— Постараюсь, — ответила я без особой инициативы.

Глава 63

Зал для представлений, к моему удивлению, разместился на цокольном этаже дворца. Приблизительно на той же глубине, где Рэнимор показывал мне ворота магического источника, но в противоположной части здания. Помещение казалось таким огромным и высоким, что я невольно удивилась, окинув его взглядом. Три входа, бесконечные ряды мягких кресел красного бархата с позолоченной отделкой на ручках, поднимающиеся вверх широкими ярусами, и роскошная сцена, залитая призрачным сиянием цветных маглюмов.

Зайти внутрь нам не дали: сразу потащили за кулисы. Откуда-то издалека слышался гул чужих голосов и топот десятков ног: зрители, в отличие от нас, уже были в полной готовности. К глубокому разочарованию Бруны, и известных артистов отправили в другую часть помещения, за толстую каменную стену. Нам даже краем глаза взглянуть на них не довелось. Все, на что Бруна надеялась теперь — выпросить автограф у Миколы Теноркова после представления.

— Думаешь, даст? — шепнула она угнетенно, пробираясь ко входу в отсек для участниц.

— Конечно, — без сомнений ответила я. — И вообще: это он у тебя должен автографы просить. Ты же лидер отбора. Для него это будет великая честь.

Сердце сжалось, как замерзший котенок, едва я подумала о том, как Бруну будут короновать. Нет, конечно я желала удачи единственной подруге, и она была достойна победы. Но сумею ли я смириться, если ее обручат с Рэнимором? Смогу ли отпустить их обоих без тени грусти и разочарования? Смогу ли вспоминать лишь самое лучшее о них?

Душа отвечала — нет. Будет так больно, что сложно даже представить. Боль породит злость, та — негодование и ярость… И мир рухнет, рассыпавшись на осколки. Выгорит дотла вместе с моим сердцем. Воскреснешь ли ты из пепла, Лира Крэтчен, если Филлагория решит все иначе?

У входа в закулисье нас задержала Хельга. Воротник ее неизменно-желтого платья смешно топорщился на сухих ключицах, губы презрительно морщились, пуская вокруг сеточку морщин.

— Сначала жребий, — произнесла она самодовольно и вытянула вперед руку. Из сжатого кулака, как перья неведомой птицы, торчали длинные бумажные хвостики.

— О, Филлагория, глупость какая, — прокомментировала Бруна и лениво потянула бумажку.

Я сделала свой выбор следом за ней. Бруне досталась цифра пять, мне — гордая девятка. И я уже догадывалась, что это все означает: я буду выступать последней. Завершать цепочку из девяти оставшихся участниц.

— Нервничаешь? — поинтересовалась Бруна, гордо поворачиваясь перед ростовым зеркалом. Одели ее и впрямь роскошно: в платье цвета вялой розы, подол которого напоминал раскрывающийся бутон, и украшения из шлифованного сердолика.