Преподобный Варнава, старец Гефсиманского скита
(Житие, письма, духовные поучения) - Гефсиманский Варнава - Страница 66

Когда я просыпаюсь, то тотчас же стараюсь представить себе, что Иисус Христос предо мною — на кресте, терпит ужаснейшие муки. Немедленно знаменую себя крестным знамением и говорю: Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешницу! Господи Иисусе Христе, ради молитвы Твоей Пресвятой Матери и всех святых, помилуй меня, грешницу! Потом, тотчас встав, умывшись и одевшись, молюсь Господу Богу, особенно той молитвой, какой научил нас молиться Сам Господь, то есть молитвой „Отче наш“. Какая прекрасная эта молитва! Я еще никогда не чувствовала, чтобы она не была мне по сердцу.

Когда приказывает мне что-нибудь сделать мать или когда мне самой нужно бывает что-нибудь сделать, тогда тотчас вспоминаю, что Господь наш Иисус Христос непрестанно трудился и не щадил ни Своих сил, ни времени, а иногда, чтобы продолжать Свой труд, Он откладывал употребление пищи, как, например, после беседы с женой самарянкой. И сколько понес Он труда, сколько пролил поту и слез для спасения моей души! Так я думаю, и — сохрани Господи, чтобы я пожаловалась на какую-нибудь данную мне работу, сколь ни была бы она трудна и утомительна.

Когда другие отзываются обо мне дурно или обращаются со мною грубо и обидно, тогда я молчу и переношу неприятности спокойно, вспоминая, что Иисус Христос перенес все ложные обвинения, клеветы, даже мучения и невыносимый позор, не произнося ни слова. Так поступаю, думая: Господь был совершенно беспорочен, ничем не заслуживал, чтобы с Ним поступали так худо, но Он все перенес с величайшим терпением, а я, грешница, я заслужила, чтобы со мною поступали грубо и оскорбительно. Я заслужила даже больше того, что люди могут сделать мне неприятного.

Когда я завтракаю, обедаю или ужинаю, то представляю себе, что Иисус Христос употреблял пищу весьма умеренно, и то только для того, чтобы трудиться во славу Своего Небесного Отца. Посему воздержно кушаю и я. Когда пища моя бывает невкусна, то вспоминаю, что Иисус Христос вкусил даже желчь, и продолжаю благодушно принимать пищу, несмотря на то что она неприятна на вкус.

Когда я бываю голодна и мне нечем утолить голод, тотчас стараюсь подавить чувство голода представлением, что Иисус Христос постился сорок дней и сорок ночей и перенес мучительный голод без всякого неудовольствия.

Когда бываю в каком-нибудь обществе и с кем-нибудь разговариваю, то представляю себе, как кротко, ласково и свято обращался со всеми наш Господь, и так же стараюсь держаться сама.

Когда по неосторожности делаю что-нибудь греховное — тотчас обращаюсь к Господу Богу с покаянной молитвой о прощении, представляя себе, как больно было святому сердцу Иисуса Христа, когда Он видел, что чем-либо оскорбляли Его Небесного Отца.

Когда представляю себе, какое множество грехов совершают на земле люди и как жестоко оскорбляют тем Господа, то воздыхаю о том и стараюсь, сколь возможно, восчувствовать скорбь, какую чувствовал Иисус Христос, когда Он говорил Своему Небесному Отцу: „Отче праведный, и мир Тебе не позна“[291].

Когда я, чувствуя тяжесть своих грехов, иду на исповедь, то представляю себе, что наши грехи должны быть крайне тяжки для Иисуса Христа, ибо Он, молясь пред Своим страданием за нас Своему Отцу Богу, проливал пот, как капли крови, падающей на землю, — и посему стараюсь вызвать в себе, насколь возможно, сильнейшее отвращение к грехам.

Когда слушаю обедню, то по ходу представляю себе всю историю Господа Иисуса Христа и потом говорю: Господи! Ты мой Бог, Ты мой Создатель! Все, что имею, Твое! Все мы пред Тобою то же, что черви, и Ты провел всю Свою земную жизнь, заботясь о нас, и умер за нас мучительнейшею смертию. Удостой нас благодати принадлежать Тебе всею нашею душою, всем нашим сердцем. Так я молюсь; и потом, вспоминая бесчисленные благодеяния Господа, стараюсь принадлежать Ему всем сердцем. Когда пою какую-нибудь священную песнь или слышу чувствительное священное пение, тогда представляю себе, как чувствительна и свята должна была быть та песнь, какую пел Сам Господь наш и Спаситель со Своими апостолами по вкушении Святейшей вечери, — представляю и чрезвычайно утешаюсь о Господе.

Когда вечером ложусь спать, то ложусь только для восстановления моих ослабших сил, потому что и Господь наш почивал только для того, чтобы собрать новые силы для прославления Своего Небесного Отца. Но, ложась в постель, думаю: как постель моя не подобна тому ложу, на котором Господь наш почил! Сокрушаясь о своей немощи и сказав в своем сердце, при крестном знамении, слова распятого Господа: „Отче, в руце Твои предаю дух Мой“[292] — засыпаю».

«Как счастлива ты, — сказала соседка Вере, — у тебя всегда есть нечто утешающее!»

«Правда, — сказала Вера, — я почти никогда не бываю без всякого утешения. Но не могу скрыть, что иногда я выдерживаю большие скорби и борения. Так, я должна бываю делать над собой большое усилие, чтобы истребить в себе разные греховные расположения. Но Господь Бог весьма милостив: Он всегда оказывает мне Свою благодать, при которой мои греховные расположения скоро исчезают сами собою. Иногда Господь попускает некоторые искушения, временами я замыкаюсь в горестях: то мучит меня холодность к Господу, то утомляет непрестанная внимательность к себе, то давит какая-то скука и, кажется, совсем задавит. Тогда я вспоминаю жестокую скорбь Господа в Гефсиманском саду и молюсь: Господи! Твоя скорбь была несравненно тяжелее моей, так что Тебе казалось, будто оставил Тебя Небесный Отец, но Он не оставил Тебя — не оставит и меня! Да будет святая воля Твоя!

Иногда довольно чувствительно беспокоят меня подруги своими насмешками за несовпадение моих чувствований и поступков с их чувствованиями и поступками. Тогда я не говорю им ничего и стараюсь воспользоваться случаем, чтобы скорее уйти от них, не оспаривая их, и молюсь: Господи, Создатель и Спаситель мой! Ты терпел несравненно тягчайшие хулы, и притом терпел их среди жесточайших телесных мучений! А меня не касаются никакие телесные страдания. Благослови меня и даруй мне Твою благодать, чтобы от всего сердца простить всех оскорбивших меня!

Когда я чувствую расположение идти к кому-нибудь, то всегда представляю себе, что там может произойти со мной, и заранее обдумываю, как мне в тех случаях вести себя, чтоб не подвергнуться греху.

Когда же нападет на меня какое-нибудь искушение и понуждает сделать что-нибудь греховное, то я тотчас представляю себе, что Господь Иисус Христос говорит мне как бы так: „Вера! Неужели ты хочешь оставить Меня, чтобы отдаться миру или своей плоти? Неужели ты хочешь отнять у Меня свое сердце, чтобы отдать его суете или злому врагу душ? Неужели тебе мало таких, которые огорчают Меня? Неужели ты хочешь примкнуть к ним и перестать принадлежать Мне?“ Восчувствовав это, я тотчас от всего сердца говорю сама себе: нет, Господи, не оставлю Тебя! Я тоже хочу быть верной Тебе до смерти. Что будет со мной, ежели оставлю Тебя? Ты Один даешь жизнь вечную! Только при Тебе есть истинная радость для сердца. При таких мыслях во мне всегда зарождалось некое мужество, какая-то особенная бодрость и сила, так что я без труда оставалась верной Господу».

Соседка далее спросила Веру: «О чем ты говоришь со своими подругами?» — «Почти всегда пересказываю им то, чем священник всего больше тронул мое сердце в последней проповеди или что я прочитала поутру в назидательной книге, а особенно я говорю им, чтобы они всегда брали за образец жизнь Господа Иисуса Христа, чтобы за работой, в обществе, при разговорах, в житейских горестях, в молитве вспоминали, как в похожих обстоятельствах вел Себя Иисус Христос, да так бы и сами вели себя. Я говорю им, что я сама так поступаю и чувствую, что это хорошо, что нет ничего лучше, чем следовать Господу и служить Богу, Который Сам есть любовь». — «Но не бывает ли тебе иногда стыдно, — спросила соседка Веру, — что ты в ином случае поступаешь совсем не так, как поступают твои подруги?» — «Ах, душа моя, чего мне стыдиться? — прервала Вера. — Господь наш сказал: „Иже… постыдится Мене и Моих словес… и Сын Человеческий постыдится его, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми“[293]. Можно ли нам стыдиться следовать Господу пред людьми, которые, потому что не последуют Господу, суть стыд и срам для Господа? Можно ли оставить Господа и последовать греховным навыкам, которые непрестанно должно оплакивать и исправлять? Как стыдиться Господа? Он — Бог, наш Создатель, Существо всесовершеннейшее, благодетельнейшее; все, что мы имеем, — Его дар. Даже и самих греховных удовольствий никто не может иметь, ежели Он не благоволит попустить нам иметь их. У непоследующих Господу нет ни ума, чтобы понять это, ни сердца, чтобы восчувствовать это».