Мы в город Изумрудный... (СИ) - Лукин Андрей Юрьевич - Страница 55

55

* * *

Был уже поздний вечер следующего дня, когда наш столяр добрался до родного села. Вся Когида гуляла, отмечая праздник, парубки и дивчины, звеня колокольчиками, шумной толпой ходили от дома к дому; жевунский народ ликовал и веселился, не зная заботы и не ведая печали.

— Ай! — вскрикнула Оксана увидев столяра, и вперила с изумлением и радостью в него ясные очи. — Ты вернулся?

— Погляди, какие я тебе принес черевички! — сказал Жус, — те самые, которые и чаривныци носить не зазорно.

— Всё-таки принёс черевички! — говорила она, махая руками и не сводя с протянутого подарка очей, — Где же ты их раздобыл, такие справные?

Кузнец подошел ближе и вложил ей в руки черевички.

— Ах! — вскрикнула вновь Оксана. — Это же!.. Мама, подь сюды! Глянь, каким подарунком меня столяр обрадовал!

Тут же из задней хаты показалась Солоха, её мать. Вид она имела усталый и нездоровый, и даже платок на голове сбился набок, чего прежде никогда не бывало. Солоха эта, надобно сказать, славилась среди когидских баб, как сильная гадалка и знахарка, а мужики её откровенно побаивались, полагая, что она может навести на них порчу и сглаз.

Увидев сначала Жуса, а затем и серебряные черевички, Солоха вскрикнула и схватилась за сердце.

— Черевички мои принёс, негодник? Прощення просить пришёл?

Трепет пробежал по жилам у Жуса: пред ним обнаружилась вдруг вовсе не Солоха, которую он прежде знал, а кто-то совсем иной. И что-то страшно знакомое показалось в лице оксаниной матери.

— Ведьма! — вскрикнул он не своим голосом.

Это была та самая ведьма, на которой он скакал прошедшей ночью, только сменившая облик на более молодой.

— Попался! — прохрипела ведьма, выставив перед собой скрюченные руки. — Теперь не уйдёшь! Женить тебя будем!

— Попался! — проговорила и Оксана, точно так же выставив свои руки и исказив лицо, в котором не осталось уже ни следа от юной красоты. — Так станешь ты отныне моим мужем!

Глядел на них бедняга Жус, и хладный страх сжимал его сердце. Ни в коем разе не желал он иметь в тёщах жуткую Бастю Гингеменко, притворяющуюся перед всем селом добродушной Солохой, и ясно видел на её примере, какой страшной ведьмой сделается со временем прекрасная Оксана. Любовь его тут же сгинула без следа, и одного он желал — поскорее убраться из этой хаты на вольную волю.

Он попятился к выходу, но вокруг него уже объявилось множество мертвецов с бледными лицами: был среди них и дроворуб Остап Зализный, коего в прошлом годе придавило насмерть упавшим дубом, был и запорожский козак Лев Боягузлывый, сгинувший от лихоманки, были и деревянные зубастые дуболомы, вытесанные его собственными руками для сельской ребятни. Все они преграждали ему путь и пытались схватить за одежду. Однако он тоже был силён и до свободы ему оставалось всего немного.

— Мама, он зараз убежит! — отчаянно вскричала Оксана.

— Помогите мне, слуги! — громовым голосом объявила Солоха. — Приведите Страшилу!

— Приведите Страшилу! Ступайте за Страшилой! — раздались возгласы мертвецов. — Страшилу, Страшилу сюда!

И вдруг настала тишина; послышалось вдали волчье завыванье, и скоро раздались тяжелые шаги; взглянув искоса, увидел Жус, что ведут какого-то приземистого, рыхлого, косолапого человека. То было городне опудало, иначе чучело. Всё оно было в рваной дерюге и пучки соломы торчали из прорех во все стороны. На большой тряпичной голове его сидела соломенная шлапа. Тяжело передвигал оно ноги, поминутно оступаясь. С ужасом заметил Жус, что лицо было у чучела совершенно безглазое. Его привели под руки и прямо поставили к тому месту, где стоял столяр.

— Нарисуйте мне глаза! Я его не вижу! — сказал шуршащим голосом Страшила — и все сонмище кинулось рисовать ему глаза углём.

«Не гляди!» — шепнул какой-то внутренний голос столяру. Не вытерпел он и глянул. Прямо в жуткие намалёванные кое-как угольные очи.

— Вижу! — закричал Страшила и уставил на него руку в рваной рукавице. — Замри на месте!

Слабость охватила все члены Жуса, он не имел больше сил сопротивляться.

— Ты мой! — торжествующе объявила Оксана, бросаясь ему на грудь. — Мой навеки!

И белый свет померк перед глазами бедного столяра.

Стара ві, стара відьма як халера, А ще хо, а ще хоче кавалера. Дурний сто, дурний столяр як пеньок, А ще хо, а ще хоче до дівок. Ой біда, ой біда, біда, біда,

Дядя Фёдор, пёс и кот. Эдуард Успенский

Некоторые задумки, что называется, не идут. Крутишь в голове и так, и этак, фантазируешь…  Потом понимаешь, что сюжет не складывается. Но заготовки остались и сидят занозой. Мешают жить. Кое-что получается довольно забавно. Поэтому терять жалко. А продолжать уже не хочется. Выход один — выложить наброски. Просто для того, чтобы поделиться несостоявшимся. Кто-нибудь поморщится, кто-то улыбнётся. Уже немало.

Перемешать в хорошем миксере ВС и Простоквашино было бы забавно. Некоторые фразочки из этого гибрида звучали бы примерно так:

* * *

У одних родителей девочка была. Звали её Тётя Элли. Потому что она очень умная была и самостоятельная. Она очень хотела побывать в Волшебной стране, а родители ей этого не позволяли.

* * *

— Неправильно ты, Тётя Элли, Гингему раздавила.

* * *

— Я почему такой злой раньше был, потому что у меня сердца не было.

* * *

— Почему обязательно польза? Вот какая польза от этого Людоеда?

— От этого Людоеда очень большая польза. Он дорогу в Изумрудный город загораживает.

* * *

Грибов сейчас в лесу нет. Ягод — тоже. Одни саблузубые тигры остались.

* * *

Бастинда подойти к телефону не может. Она очень занята. Она тает.

* * *

«Здоровье-то у меня не очень: то мыши в голове заведутся, то солома из-под кафтана вываливается. Но сейчас всё по-другому. И иголки с булавками в голове появились, и лицо мне новое нарисовали. А днём я люблю на шест вкарабкаться. И там глаза вытаращу, руки растопырю и давай ворон гонять как ненормальный.

А на днях я опять ржаветь начала. И все суставы у меня сразу заскрипели. Пришлось машинным маслом себя смазать. И всё сразу стало хорошо. Поэтому, дорогие папа и мама, вы меня теперь просто не узнаете. Грива у меня теперь густая, уши торчком, а кисточка на хвосте из каракуля».

* * *

— Это я, почтальон Гудвин, принёс мозги для вашего чучела. Только я их вам не отдам, потому что у вас зелёных очков нету.

* * *

— На дворе начало двадцатого века, а у нас одна пара серебряных туфелек на двоих. Как при волшебнице Гингеме!

* * *

— Дожили! Мы его, можно сказать, в лесу нашли, от ржавчины очистили, смазали, а он нам фигвамы рисует!

* * * Я сегодня пойду Я сегодня пойду в Голубую страну, Возле старой пещеры направо сверну, И среди красоты, где ручьи и цветы, Позабуду невзгоды мирской суеты. Друга встречу я там, другу руку подам. Мы присядем вдвоём и чуть-чуть…  пожуём. Через день я в дорогу отправлюсь опять. Изумрудного города не миновать! Там мой друг у ворот всем очки раздаёт, А другой с бородой — всё такой же худой. Я очки нацеплю, на друзей посмотрю. Будем рядом сидеть и втроём…  зеленеть. А затем, так и знай, в Фиолетовый край Я отправлюсь в поход. Друг и там меня ждёт. Он не молод, не стар, его имя — Лестар. Он механик, кузнец, он такой молодец! Мы правителю масло в суставы зальём, Руки-ноги прикрутим и дружно…  мигнём. Вот и Розовый цвет, где друзей, вроде, нет. Но и в эту страну на денёк загляну. Там такие цветы, там такой аромат! Каждый встречный с тобой побеседовать рад. Если Стелла в саду, может быть, подойду. Будем рядом стоять…  и не будем болтать! Мне к Марранам в страну неохота, да ну! Я отнюдь не шучу, я туда не хочу! Люди этой страны не на шутку странны, И у них кулаки чересчур велики. Даже если бы вдруг среди них был мой друг, Вы представьте, друзья: он бы прыгал…  А я? На обратном пути к рудокопам зайти? Это дельный совет. Почему бы и нет? Я там выпью воды, не предвидя беды, И проснусь на заре с пустотой в голове. У кого бы узнать: кто я? как меня звать? Наконец, сам не свой, возвращаюсь домой. Не в Канзас, а в Сибирь, где так зябко зимой. Я везде побывал, всех друзей повидал, Пожевал, помигал, подремал, поболтал. Лишь до Жёлтой пока не добрался страны. Знать бы кто там живёт. Может быть…  Желтуны?