Схватка (СИ) - Шепельский Евгений Александрович - Страница 57

Несмотря на скверные предчувствия и такие же мысли, мне было хорошо. Сладкая истома обвила тело. Я неспешно размышлял, положив одну руку под голову, а другой массируя ступни, тонкие лодыжки и стройные икры дочери Степи и жалея, что рука моя дотягивается только до ее подколенок. Династический брак? Положим, Сандер устроит мне династический брак, втихую прирежет всех Растаров и через меня — а ведь я герцог, черт возьми, настоящая голубая кровь Санкструма! — легализует свою власть в империи, превратив меня в нового императора и свою марионетку. Он ведь хитер, хитер как старый, битый жизнью и жраный охотничьими собаками лис. Только такой мог сплотить все племена Степи в единый кулак. Ну и черт с ним… Марионеткой я не буду, не на того напали, выставлю свои условия. Возможно, если породнюсь со Степью — это будет правильный и единственный выход в войне против фракций, если завтра моя затея с Большой печатью не выгорит. С другой стороны — я обязан сохранять жизни всех этих ублюдков из имперской фамилии, ничтожных самодуров мармедионов, гнусных и кровожадных хэвилфраев, и сколько их там еще, у алкаша Растара, имеется, включая рыхлых от безделья дочурок? И самого Растара охранять — я ведь последняя надежда дряхлой Империи.

Что до Атли… Вряд ли найду женщину лучше… И я не веду сейчас речь о божественном сексе… Амара… Воспоминание вскипело и схлынуло, когда Атли, извернувшись, снова замкнула меня в объятия. Она была совершенна во всех смыслах, и это совершенство одновременно будоражило и пугало.

Я потерял счет времени, только замечал, что лунная дорожка слегка сдвигается. И снова схлынуло… и мы лежали, сплетясь телами, просто лежали, и было нам хорошо.

От порога раздался вкрадчивый шорох, там кто-то громко чихнул, будто выстрелили из стартового пистолета. Атли вскочила, я — следом, нагнулся, впотьмах попытался нашарить гладиус.

В тускло освещенном прямоугольнике входа возникли два огромных мерцающих золотом глаза, два мохнатых уха, и пышные усы. Глаза воззрились на нас с извечным удивленным выражением «А чего это вы тут делаете, а?»

— М-мэ? Уа-ар-р! — сказало существо, блеснув немалыми клыками, и, пропав на миг, снова явилось, аки призрак. В зубах оно держало некий предмет, принадлежность которого даже в сумерках определить было просто — удавленная крыса.

— Шурик? Как ты нас отыскал?

Кот-малут, явно гордясь, нежно уложил презент у порога и вразвалочку направился к жаровне. Там, привстав на задние лапы, как суслик, он деловито выловил лапой подготовленные к жарке куски мяса — пять штук, один за другим — и принялся их с чавканьем уплетать. Вот хитрец, знает же, что сырая говядина вкуснее даже самой жирной крысы! И принес крысу нам, обменял на еду, так сказать.

Закусив, он деловито осмотрел шатер, изрядно поточил когти о центральный устой, выбрал местечко на ковре неподалеку от нас, но так, чтобы его не задевали порывы ветра, помыл лапы и ряху, и, свернувшись клубком, задремал. А вслед за ним и мы незаметно предались дреме. Мой сон был наполнен голосами Стражей, я, можно сказать, наполовину бодрствовал, так бывает, когда мозг не включает одну из фаз сна. В этой дреме я услышал далекий шорох, как будто лодка ткнулась носом в песок. И еще похожий шорох почти вслед за первым. Но тревога не пробилась к сознанию, я был скован сном.

— Уа-р-р… — А вот это восклицание кота заставило меня подпрыгнуть. Малут сдавленно зашипел, и пулей выметнулся из шатра, только хвостище мелькнул.

Я попытался вскочить, но пальцы Атли сжали плечо.

— Тш-ш-ш… серый волк. Они вокруг шатра. Крадутся тихо, сжимают кольцо… Кот учуял, разбудил, умница… Сейчас мы оба быстро встанем и выскочим на мелководье. Если промедлим — они взрежут шатер и ворвутся внутрь. На мелководье есть шансы. Есть оборона. В шатре обороны нет.

Слова у нее не расходились с делом. Она выскочила из шатра, и лунный свет отразился от ее нагих ягодиц и лопаток. И от сабли, которую успела схватить.

Я чудом нашарил гладиус и ринулся следом — такой же нагой, как и она.

Вода Оргумина обожгла холодом. Я пробежал следом за Атли несколько метров, расплескивая лунные жемчужины, и остановился, когда вода достигла колен. Успел заметить, что над Оргумином проступил охряной рассвет. Атли смотрела в сторону берега. Я развернулся — и увидел десяток теней по обе стороны шатра. Свет луны уже потускнел, но я легко разглядел зачерненные углем лица и такое же, натертое углем оружие — короткие тесаки или кинжалы. Доспехи? Арбалеты? Вроде бы нет. Значит, они знали, куда идут. Хотели зарезать нас в шатре — возможно, спящими, даже наверняка — спящими.

Где-то на круче, в сотне метров отсюда — Алые. Но звать бесполезно — нас прикончат раньше. Да и вряд ли отсюда услышат… А услышат — не добегут…

Тени замялись, изумленно пялились на нас, голышей, я видел, как мерцают глаза.

— Баба! — тихо вскрикнул один из ублюдков.

— Бритая! — вскричал другой потрясенно, как будто ему никогда не приходилось видеть бритую в известных местах женщину. Хотя, если подумать — и правда не доводилось, Санкструм не Степь, тут другая мода.

— Девку не трогать! Не трогать девку! — крикнул третий, и тени приблизились. — Отдай его нам, степнячка! Тебя мы не тронем!

— Х-хо! — сказала Атли, выставив ногу. Преодолевая сопротивление воды, я сместился так, чтобы стать по ее левую руку. — За спину, Торнхелл! За спину!

— Нет, — сказал я.

Справимся с ними? Сомневаюсь, что справимся. Но хоть жизни продадим дорого. Дочь Сандера тоже не уйдет — не тот характер.

Вдруг на берегу подле шатра я увидел маленькую крадущуюся тень, похожую на сгусток темноты. Острые уши и мерцающие глаза не позволяли ошибиться. Малут. Он двигался к крайнему из нападавших, припав мохнатым брюхом к песку. Затем прыгнул.

Как-то моя старая кошка поймала воробья. Прыжок, удар лапы — и сбитый летчик уже на полу. Кошка была опытным палачом, на даче ее кровавый счет шел на вторую сотню казненных полевок, чьи головы она приносила к порогу, поэтому она не стала возюкать птичку лапкой, а сразу деловито перекусила ей микроскопическую шейку. Воробей был сожран целиком под довольное утробное рычание. Когда я заглянул под стол, там сиротливо лежало одно перышко и клювик. Тогда я на секунду представил, что кошка выросла до размеров тигра, а я на нее наорал. Большая… хр-р!.. ошибка.

Малут не был размером с тигра, он примерно в два с половиной раза был крупнее обычной кошки. Однако двигался так же стремительно и совершенно. Прыжок — и он повис на шее человека. Страшный воль захлебнулся, перешел в мокрое бульканье. Я различил явный и сухой хруст, будто переломилась ветка. Ноги человека подогнулись, он упал на колени. К тому времени, как его сосед понял, что творится неладное, малут уже покончил с первой жертвой и прыгнул на вторую — прямо в лицо, оголив видимые даже в сумерках когти. Раздался звук, будто чем-то острым рвут натянутую простынь…

Тени смешались, заорали наперебой. Малут метался среди них, и я вдруг понял, почему этого смешного жирненького котика так боялись придворные. Он действительно легко… играючи легко мог убить человека — взрослого мужчину, не женщину даже, не говоря уже про старика или ребенка. Его когти вспарывали горла и животы сквозь одежду, трехсантиметровые клыки выдирали мясо и дробили кости. Действовал он не как бойцовская собака, которая фиксирует укус, повисая на руке человека — он именно убивал, грыз, царапал, разрывая кожу и мясо, и сразу переходил к другому мерзавцу. Он был силен и бесстрашен, как росомаха, и ловок и верток, как обычный кот.

Атли устремилась на берег. Я был уже тертый санкструмный калач, и понял, что она хочет напасть на врагов, пока есть подмога и паника, ибо это единственный наш шанс уцелеть, и, поднимая веера лунных брызг, кинулся следом. А в мыслях было: прирежут же котика, вашу мать!

Дочь Степи налетела, не чинясь, ударила черного в спину с оттяжкой.

Проклиная все на свете, я присоединился к ней, ткнул в спину одного, не слишком удачно — меч только вспорол рубаху; он развернулся, поднял тесак и кинулся на меня. Я отбил несколько ударов, но он был, конечно, дока и, раскусив, что я не умею фехтовать, начал меня теснить, а за его спиной творилась… котовасия, и я настаиваю именно на этом слове. Малут убивал, Атли — яростная кошка — чинила безжалостную расправу.