Клятва (СИ) - Костылева Мария - Страница 40

На следующий день Макора, объявив о том, что ей необходимо уладить какие-то дела, ушла и пропала. Она не появилась ни через несколько часов, ни ночью, ни утром… Зато утром пришёл почтальон и принёс письмо на её имя. Письмо получила Ольда и отдала девушке:

— Сохрани, передай, когда придёт.

Элья тупо и, в то же время, с некоторой опаской, ощущаемой как холодок меж лопаток, уставилась на конверт в своих руках, с обломком сургучной печати на язычке.

Письмо вскрывали. Но кто? Ольда?.. Вряд ли, она лишь дошла от входной двери до комнаты Эльи, у неё не было времени взломать печать и прочитать письмо.

Элья соединила два обломка сургуча вместе. Герб ни о чём ей не говорил. На лицевой стороне был написан только адрес с пометкой: «Для Макоры». Ей писал кто-то, кто точно знал, что она будет проживать именно в этом доме, у Ольды… И, должно быть, сообщение было очень важным.

На секунду Элья представила, как она говорит Саррету: «Я узнала, что замышляет Макора!». А Саррет… хм… скажет, что она молодец. Или даже просто одобрительно кивнёт… уже немало. Элью совершенно не смущало, в каком ключе она иногда думает о Саррете — она прекрасно понимала свои границы, понимала, что она безродная актриска с сомнительным прошлым, а значит, никогда не составит конкуренцию такой жене, как Клесса, пусть даже и нелюбимой; и вообще, она нежить, чего уж там. Однако сердцу не прикажешь. Придётся смириться и как-то жить с этим, стараясь ничем себя не выдать. Впрочем, Элья знала, что хорошо научилась притворяться. Никто ничего не поймёт. Никто не помешает ей думать о том, о ком ей хочется. Никто не помешает ей чувствовать — если уж она вспомнила, как это делается…

Элья отогнула язычок конверта, и тут вдруг словно кто-то шепнул ей на ухо: «Не делай этого!! Не смей!».

Она стояла, словно связанная невидимыми путами.

«Я должна, я хочу, чтобы Саррет меня похвалил, я хочу…»

Не смей!

И, словно во сне, неспособная сопротивляться неведомой силе, Элья положила конверт на тумбочку и села на диван, зная, что больше туда не подойдёт. Даже не взглянет.

Проклятая клятва! Герек!

***

— Прости, задержалась. Сама не ожидала, что так надолго… Ольда говорит, ты почти не выходила. Неужели тебе не хотелось посмотреть город?.. Что ты там протягиваешь?.. Это мне?

Элья мрачно наблюдала за тем, как Макора открывает конверт, зачем-то проводит над ним ладонью и достаёт письмо. За сутки, минувшие с прихода почтальона, она успела уйти в столь глубокую апатию, что даже осознание, что за пять дней Саррет не получил о ней ни весточки, почти ничего не значило. Какая разница, в самом деле? Всё кончено. Всё кончилось, не успев начаться. Потому что эту силу ей не победить даже с амулетом Герека. Ей не дано сделать ничего полезного. Она никому не поможет — только будет мешать. Клятва будет уберегать её от любых рискованных шагов — а помочь Саррету без риска практически невозможно.

— Письмо от моей портнихи. Очень кстати… При дворе Панго, к твоему сведению, намечается бал. Возможно, сам Панго будет, хоть это и неизвестно…

«Как же я ненавижу фальшь, — думала Элья. — Как я ненавижу всё».

Письмо от портнихи. Ну да, конечно.

Сам Панго явится на бал… отпросится у охраны, видимо.

Ненавижу-ненавижу-ненавижу…

Элья зажмурилась.

— Ты чего тихая такая? — услышала она голос Макоры.

— Надоело, — буркнула Элья.

— Что надоело?

Говорить, думать, жить.

— Сидеть, — сказала Элья. И, открыв глаза, поднялась: — Возможно, вы правы. Мне стоит прогуляться.

— Уже вечер, — заметила Макора и улыбнулась: — Лучше ложись спать пораньше. Завтра на рассвете пойдём к беседке Халитху.

Ах, ну да. Беседка.

Элья кивнула и села обратно.

— Вот увидишь, завтра всё изменится, — сказала Макора. — На том холме все обретают себя. Иначе просто невозможно.

— Вы в это верите? — подняла брови Элья.

— Я это знаю.

Колдунья пожелала приятных снов и вышла, оставив девушку в смешанных чувствах. Элья вовсе не была уверена, что она хочет «обретать себя» при Макоре, что бы это ни значило. По легенде, в беседке Халитху появились первые люди и спустились на землю. Это место считалось святым; Элья слышала разговоры, будто на кого-то якобы снисходило там некое просветление. Но если раньше она могла бы поверить в силу земли, на которой, предположительно, когда-то стоял бог, то теперь относилась к подобным заявлениям весьма скептически. Однако если сама Макора говорит о свойствах холма с такой уверенностью, то, вполне возможно, что-то там действительно есть… И надо быть с этим поосторожней.

В ту ночь Элья спала беспокойно, и когда Макора — отдохнувшая, с приветливой улыбкой на губах — без стука вошла в её комнату, девушка поднялась на постели сразу же. Что вырвало её из полудрёмы, сложно было сказать — то ли звук шагов, то ли слабый скрип дверной петли… Но когда волшебница поздоровалась, сна у Эльи уже не было ни в одном глазу.

Горго-кен ещё спал. Пустынный, сумеречно-фиолетовый, он очень неохотно впускал на свои улицы солнце. Однако Макоре и Элье пришлось идти довольно долго, и когда городской пейзаж внезапно сменился огромным яблоневым садом, над которым возвышался холм с круглой сероватой беседкой, почти совсем рассвело.

— Видишь, как удачно? Никого нет, — сказала Макора. — А уже к полудню наверняка выстроится очередь.

Через яблоневый сад шла посыпанная гравием дорожка, по обеим сторонам которой возвышались заборы. Элья вспомнила, как Герек говорил о местных яблоках. Впрочем, она и сама знала, что катумские сорта считаются лучшими в стране — да и за её пределами. А если яблоки хорошо продаются, то, конечно, их необходимо охранять… Сейчас, правда, плоды ещё не созрели — они были маленькие, зелёные; у некоторых на боках алели пятна, похожие на лихорадочный румянец. Но запах стоял упоительно яблочный, и Элья невольно улыбнулась.

По пологому склону холма пролегала дорога, утоптанная множеством паломников. Идти по ней было довольно легко, к тому же у самого подножья холма в спутники к Элье навязался ветер. Сначала он просто играл, дразнил, однако у самой вершины внезапно стало понятно, кто он такой на самом деле — он властелин этого места. Ветер действительно жил в беседке Халитху, Элья теперь не сомневалась в этом… впрочем, возможно, он и был сам Халитху. В нём ощущалась неведомая потусторонняя мощь — у Эльи даже меж лопатками засвербило, да так нестерпимо, что пришлось стиснуть зубы.

Здесь обитали и другие ветра. Они резво носились вокруг беседки, так и норовя сбить с ног. Было сложно поднимать голову, даже открывать глаза — те сразу же начинали слезиться; но Элья внезапно ощутила небывалую лёгкость и могущество. И ещё ей вдруг пришло в голову, что это вовсе не ветра, а души первых людей, которых Халитху создавал на этом самом холме.

«Призраки идут по кромке рассвета», — вспомнила она.

— Здесь всё и случилось, — весело крикнула Макора. — Чувствуешь, да? Отсюда на землю спускалось человечество… «Шли они в четыре стороны…». Помнишь, как в Предании?..

Элья чувствовала. Она словно слилась с этим местом воедино, и все тревоги, терзавшие её в последнее время, выметало из души с каждым порывом каждого из этих поистине целительных ветров.

— Что происходит? — весело крикнула Элья.

Она сама не услышала своего голоса, однако Макора ответила:

— Ты вспоминаешь себя! Ты просто вспоминаешь себя… Становишься собой…

Элья поняла, что колдунья права, рассмеялась от радости — и будто сама превратилась в ветер.

Когда они с Макорой спустились вниз и шли тропой сквозь яблоневые сады, мир казался Элье прекрасным, как никогда. Подумать только, поистине волшебная беседка! Она вернула Элье что-то, что, казалось, было погребено в белоборских болотах. В Макоре же Элья чувствовала почти родственную душу; в самом деле, могла ли эта улыбающаяся женщина с искрящимися светом глазами желать кому-то зла?..

— Теперь всё будет замечательно, — щебетала Макора. — Мы приедем в Сакта-Кей, там будет лучший из балов, на которых ты бывала — старый Эрест, могу поспорить, таких не устраивает! Навеселимся от души… если, конечно, ты не станешь убивать Грапара, — добавила она со смешком.