Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 53

Не теряя ни секунды, я моментально сунул часы в карман куртки и рванул вперёд, намереваясь ни больше ни меньше вынести дверь вместе с загораживавшим выход «Валуевым». Почему-то я живо себе представил, как мы вылетаем в коридор, мой соперник спиной на двери, а я на нём сверху, молотящий кулаками по квадратной физиономии. Вот только в реальности всё получилось куда печальнее. Здоровяк сам сделал шаг мне навстречу, и мне показалось, будто я влетел в каменную стенку.

Плечо отозвалось болью, на какой-то миг показалось, что я его выбил. И тут же удар огромным кулачищем в грудь отбросил меня на дверку туалета. Хорошо, что открывалась она наружу, иначе я мог бы влететь спиной в унитаз.

Громила вроде как и не бил меня, а больше толкал, но это был толчок не к ночи помянутого Николая Валуева, после которого я, сидя на заднице, несколько секунд судорожно пытался сделать вдох. Здоровяк тем временем неторопливо двинулся ко мне. Своего подельника, слабо ворочавшегося на кафельном полу, и зажимавшего ладонью окровавленный рот, он удостоил лишь мимолётного взгляда. Подойдя вплотную, «Валуев» всё так же молча нагнулся ко мне и, ухватив за грудки, отчего ткань куртки жалобно начала потрескивать, рывком поставил на ноги. Затем, продолжая держать меня левой рукой, раскрытой пятернёй правой вознамерился то ли толкнуть меня в физиономию, то ли схватить её и ужать моё лицо в щепотку, с этого бугая стало бы. В этот момент его мизинец был столь соблазнительно оттопырен в сторону, что я, скорее на автомате, нежели успев что-то подумать, обхватил его пальцами левой руки. Пока «Валуев» соображал, что эта мелочь пузатая затеяла, я резко вывернул пленённый мизинец в сторону от себя. Раздался похожий на щелчок треск, в следующее мгновение я увидел, как лицо здоровяка принимает белый цвет, а спустя секунду он начал заваливаться назад, с глухим стуком ударившись затылком о кафельный пол.

Ничего себе! Вот уж не подумал бы, что такая горилла способна упасть в обморок от одного сломанного пальчика. В любом случае теперь выход был свободен, и я не собирался здесь задерживаться ни секундой больше.

Выходя из туалета, чуть не столкнулся с солдатом-срочником, направлявшимся по нужде с чемоданчиком в руке. Видно, отпускник, для дембеля ещё рановато, весенний призыв обычно едет домой не раньше, чем после майских праздников. То-то сейчас для него будет сюрприз. Надеюсь, он не слишком вглядывался в мою физиономию, проблемы с законом мне сейчас совершенно ни к чему.

Придётся забирать сумку из камеры хранения и на следующие несколько часов затеряться в мегаполисе. «Промокашка» видел, как я засовывал сумку в ячейку и, если они с напарником не угодят в Склифосовского, могут устроить там на меня засаду. Адреналин схлынул, и сейчас меня малость потряхивало. Я спустился в метро и сел в первый попавшийся поезд. Выйдя на станции «Ленинский проспект», медленно побрёл куда глаза глядят. А глядели они, как оказалось, прямиком на Нескучный сад.

Пока бродил по аллеям сада, почти окончательно успокоился. Очень уж умиротворяюще действовала здешняя атмосфера на фоне оживающей природы. Ха, а вот и Охотничий домик Трубецких! Отсюда будут вестись прямые трансляции передачи «Что? Где? Когда?» Сейчас-то они идут в записи из какого-то другого места[2]. Отсюда же будут выносить гроб с телом основателя и многолетнего ведущего Владимира Ворошилова. Похоронят его на Ваганьковском…

Хм, может, прогуляться по Ваганьковскому? Никогда не гулял по московским кладбищам, а в молодости у меня было странное увлечение — любил бродить по старым кладбищам Пензы, в частности по Еврейскому и Мироносицкому. Глядел на покосившиеся дореволюционные надгробия, и в своём воображении представлял, как мог бы выглядеть вот этот самый купец II гильдии Митрошкин, или ребе Хаим Шмулевич, чьи потомки после революции, репрессий и Великой Отечественной наверняка разбежались по всему миру.

Вышел на станции «Улица 1905 года», и вскоре без помех миновал ворота Ваганьковского кладбища. Тут же ко мне подошёл скромно одетый старичок. Думал, мелочь клянчить будет, а оказалось, его заинтересовало, что привело в эту обитель скорби только находящегося в начале своего жизненного пути молодого человека.

— У вас здесь родственник покоится? Хотя я всегда здесь стою уже лет двадцать как, завсегдатаев знаю в лицо и многих по именам, как и они меня, а вас вижу впервые. Меня, кстати, Викентием звать.

— А я Максим. Честно сказать, забрёл от нечего делать, дай, думаю, похожу между могил известных людей.

— О, так я вам устрою настоящую экскурсию! — оживился дед. — Вас кто интересует: артисты, художники, писатели. Поэты?..

— Да все, наверное, кто более-менее известен.

— Ага! И сколько у вас есть времени?

Я посмотрел на часы, которые снова украшали моё запястье.

— Ну, часа два есть, пожалуй.

— Прекрасно! Следуйте за мной, я буду вашим Хароном, проводником в мир усопших, правда, и обратно через Стикс перевезу, в мир живых, — мелко засмеялся старец. — И обол в качестве платы за услугу с вас просить не буду.

А я правда, чем-то мой собеседник напоминал того Харона, каким его обычно изображают на иллюстрациях, только борода жидковата, да и сам он статью не так хорош, чтобы управлять лодкой.

— А вы правда тут двадцать лет стоите?

— Не то что бы стою всё время, просто утром прихожу и после обеда ухожу, не гонят — и то хорошо. А кто если копеечку подаст — так и вовсе слава богу. Знаете, — он резко остановился и повернул ко мне своё, окружённое нимбом распушенных седых волос лицо со слегка сумасшедшим взглядом удивительно тёмных для его возраста глаз, — знаете, я ведь когда-то подавал большие надежды как художник. Да-да, я учился в Московском государственном художественном институте, и меня хвалил сам Фаворский.

— Что же стало препятствием на пути к славе? — старясь сохранить серьёзное лицо, как бы между прочим поинтересовался я.

— Война! Она, проклятая… Так на меня подействовала, что, вернувшись с фронта, я запил. Запил так, что меня в ЛТП отправляли, и не один раз. Потом, видно, плюнули, а я к тому времени остался гол как сокол, прежнюю-то квартиру у меня отобрали, сейчас приходится ютиться в дворницкой недалеко отсюда, на Ходынской. Я дворником уже лет двадцать и работаю. С утра подмету — и сюда, людям могу и советом помочь, и делом — и такое бывает. А то пройдусь по могилкам, яичек с конфетками наберу — печенья под дождём намокают, их не беру. А выпить себе только перед сном сейчас позволяю, без этого дела не засыпаю. Но пью сейчас в меру, двести граммов — норма… Что ж, юноша, заговорил я вас, а время-то идёт, следуйте за мной.

Естественно, мой личный Харон не мог не показать мне могилы известных художников: Саврасова, Тропинина. Сурикова… Узнал я, и где покоятся Есенин и его «добрый ангел» Галина Бениславская, покончившая с собой год спустя после смерти своего кумира на его же могиле. Викентий показал мне надгробие великого актёра прошлого века Павел Мочалов и пустое захоронение, над которым стояла плита с выбитым на ней именем Всеволода Мейерхольда. Земляк, однако, в Пензе в 84-м откроется музей «Дом Мейерхольда». Могилы Высоцкого ещё нет, осталось подождать всего пару лет с небольшим. Если, конечно, моё воздействие на историю не изменит как-то и судьбу Владимира Семёновича.

Два часа пролетели незаметно, и рассказчик из Викентия оказался превосходный. Ему и впрямь гидом на Ваганьковском работать. Конечно, после такой увлекательной экскурсии я не мог его не отблагодарить, сунул пятёрку, которую он с благодарностью принял.

— Знаете, юноша, я ведь ещё обладаю даром предвидения, — уже почти в спину сказал мне Викентий. — Да-да, с детства у меня такое, себе не могу предсказать, а другим получается. Так вот, вам, как я вижу, предстоит вскоре дальняя дорога, а в более далёкой перспективе вы станете известным человеком.

— Настолько известным, что смогу претендовать на захоронение в столь престижном месте? Пусть и не по соседству с Есениным или Высоцким, но хотя бы в каком-нибудь медвежьем уголке Ваганьковского?