Ципили, Тимбака и смех
(Повесть-сказка) - Арутюнян Сагател Мимиконович - Страница 17

17

В терновнике

Как все медведи, он тоже любил полакомиться медом, сладкой грушей, спелыми, красными плодами шиповника. А уж как ежевика созреет, он не вылезает из ее зарослей. Одним словом, обыкновенный медведь. Когда был еще маленьким, заберется, бывало, на дерево и кубарем скатывается вниз, как все медвежата, чем очень волновал свою маму-медведицу и частенько получал от нее за эти шалости хорошие тумаки… Ему и в голову никогда не пришло бы, что так скоро грянет беда, и он, совсем еще молодой медведь, окажется недвижно прикованным к лежке в избушке, страдающим от болей. А причина прежде всего в том, что он, как все медведи, был очень любопытным.

На восточной стороне леса был небольшой, но глубокий овраг. И люди и звери обходили его стороной. Даже птицы не летали над ним. Правда, птицам ничто не грозило, но такая уж худая слава была у этого оврага, что и они избегали его. Говорили, что живут в этом глубоком овраге драконы, удавы. Никто их, конечно, не видел. Но коли люди говорят, значит, что-то в этом есть. Однако не драконы пугали всех, а колючки и терновник. Такая в этом овраге тьма колючек, просто их великое царство. На земле ими устлано все, как сплошным ковром, повыше колючие кусты, сплетенные наверху в густые заросли с огромными торчащими колючками.

Одним словом, колючка на колючке. И, как назло, вокруг всего оврага, нависая над ним, растет шиповник, прекрасный и обильный. Поздней осенью, когда других плодов в лесу уже мало, красный шиповник над оврагом прямо зазывал медведей. Но медведи и близко не подходили к оврагу. Они знали: лучше голодать, чем туда нос совать.

Но наш Медведь молодой еще был, недальновидный. Проходя как-то мимо злополучного оврага, увидел крупные, налитые карминно-красные плоды спелого шиповника и невольно остановился, залюбовавшись. Все другие кусты уже давно обобраны, а если что и осталось, так лишь приболевшие, недозрелые уродцы, а не ягода.

Постоял, постоял лохматый, подумал, подумал — под большими высокими кустами вроде бы и нет колючек. И решился. Подошел, стал сначала не без опаски хватать одну, другую ягоду. А потом то ли осмелел, то ли забылся — самый-то спелый шиповник по ту сторону кустов, что над оврагом нависают… И все бы, может, кончилось благополучно, не обломись куст, на который навалился наш лакомка. Косолапый и опомниться не успел, как кубарем скатился в овраг.

Сквозь колючие заросли он всей тяжестью грохнулся прямо на дно оврага, туда, где сплошные колючки. От неожиданности или от потери сознания Миша какой-то момент лежал недвижно, но потом, едва пошевелился, как увидел, что колючки облепили всего его, ощутил боль и заревел… Как заревел! На весь лес!.. Так горестно, так жалобно он ревел, что у всего лесного зверья сердца зашлись от страха и ужаса.

Встали волк, лиса и шакал поодаль от оврага, смотрят, как Медведь мучается, но помочь ему не решаются, тоже ведь в шиповник попадут.

Оставалось Медведю самому выбираться.

Целых три дня прошло, пока он, наконец, вылез и добрел до избушки, что, на счастье, была совсем близко.

Три дня Медведь почти не шевелился. Каждое движение причиняло страдания, колючки словно бы еще глубже впивались в него. Особенно много колючек вонзилось в лапы, где нет шерсти, под когтями. Раны воспалились, стали гноиться. Можно себе представить, какая это боль, — гнойная рана с колючкой, занозой, вонзившейся до самой кости. Все у Мишки болело. Он, наверное, не выдержал бы, околел либо от болячек, либо от голода. Но в избушке оказался бочонок меда, и это спасло беднягу. Он время от времени дотягивался до бочонка, слизывал языком мед и тем питался.

Медведь страдал почти месяц, когда к его избушке пришла Мануш. Девочка еще издали услыхала странные звуки — плач или стон?..

Мануш подошла к самой двери избушки, прислушалась. Медведь всхлипывал, стонал и что-то говорил то жалобно, то гневно:

Я был хорошим и добрым, Помогал всем слабым и немощным, За что же меня сживают со света, Изводят и мучают так? Кому я не угодил, Кто тот, что делает мне Зло за добро?

Мануш, еще не видя Медведя, уже жалела его — так жалобно он стонал.

Вай, вай, убивают, Вай, вай, жжет огнем, Вай, колются, колются!..

Но тут вдруг Медведь заревел на весь лес:

— Я вас разорву и кости ваши в пыль истопчу, проклятые!.. Ой, ой, вай, вай! Что вам от меня надо? За что камнями в меня кидаетесь? Ох, не дотянуться мне сейчас до вас, не то я бы…

«С кем это он?» — подумала Мануш, не решаясь открыть дверь. Ей ни за что бы в голову не пришло, что это ее знакомые старушки, такие на вид добрые и славные, подошли с другой стороны и кидаются в оконце камнями с намерением разозлить Медведя.

Мануш тихонечко потянула на себя дверь и с опаской вошла внутрь. В избушке все было переворочено.

— А, пришла!.. Ну иди, иди поближе, — увидев ее, заворчал Медведь. — Сейчас узнаешь, что я с тобой сделаю!.. За что ты била меня камнями? Что я тебе такого сделал? Мало мне одной беды, еще ты.

— Я не кидалась камнями! — воскликнула Мануш.

Медведь удивленно измерил взглядом Мануш с ног до головы. Похоже было, что он не очень ей поверил, но, так как был не глупым, смотрел на девочку и думал: «И правда, зачем бы она стала кидаться в меня камнями?..»

— Говоришь, не кидалась?.. А что же ты делала?.. И зачем сюда пришла? Вообще откуда ты, кто ты?..

Медведь еще недоговорил, как в окошко влетел камень и угодил ему по уху… Потом влетел второй камень, третий.

— Вай, вай, вай!.. Выйди скорее, погляди, кто там…

Мануш выбежала, обошла избушку вокруг, но никого нигде не было — колдуньи успели забраться на дерево и спрятаться в густой листве.

Девочка вернулась, Медведь стонал:

— За что я так страдаю!.. Вай, колючки истерзали меня!.. И еще камнями кидаются!..

— Я все обошла, там никого нет.

— Что же, я, по-твоему, с ума сошел, ненормальный, да? Ты же видела, как камни влетали в окошко.

— Камни-то я видела. Но снаружи никого нет!..

— Не знаю, не знаю! Кто же тогда кидается? Не деревья же! Ой, я действительно скоро сойду с ума… И зачем ты мне неправду говоришь?..

— Ну, хочешь, пойди сам посмотри?

Медведь заревел пуще прежнего:

— Если бы я мог ходить, чего бы торчал тут и ревел от боли! И вообще я бы не разговаривал тогда с тобой, а давно съел бы тебя. А то вот боюсь шевельнуться. Всех бы затоптал, всех, кто меня бил камнями! Ой, ой, колются, ой, нет больше сил!

Медведь снова стал проклинать все и всех и стонал ужасно да так жалобно.

— Да что же с тобой случилось, дядя Миша? Я не понимаю.

— Что случилось, что случилось! Лапы мои все в колючках, и шкура тоже. Ни шагу сделать не могу, ни присесть, ни прилечь. Все зудит, все болит нестерпимо… Ой, что же мне делать?!

— А я-то думала, что-нибудь ужасное.

— Ах, противная девчонка, по-твоему выходит, что ничего ужасного, если все болит, колется и шевельнуться невозможно?

— Нет, я понимаю, это больно. Но колючки ведь можно вытащить. Давай повытаскиваю их?

— Ты вытащишь колючки?

— Да что тут такого? — подходя к нему, сказала Мануш.

— Не приближайся! — заорал Медведь. — Стой, слышишь!

— Но отчего же? — остановившись, пожала плечами девочка.

— Не подходи, не то я за себя не отвечаю. Я же очень голодный, еще проглочу тебя. Очень, очень голодный. Видишь, шкура да кости остались. Прошу, не подходи, не дай мне стать людоедом.

— А что же нам в таком случае делать? — вконец растерялась Мануш. Потом вдруг спросила: — Ты, может, смородины поешь, у меня полная корзина.