Симулакрон - Дик Филип Киндред - Страница 48

— В самом деле, давайте подождем, — сказала Молли, обращаясь к Нату.

Тот в нерешительности повернулся к Джиму Планку. Джим кивнул.

— Ладно, — согласился Нат. — Но вы обязательно проведете нас на их бал. И сделаете так, чтобы нас туда пропустили.

— Хорошо, — закивала она. — Обязательно сделаю. Благодарю вас, мистер Флайджер.

Я чувствую себя так, как будто это я во всем виноват, отметил про себя Нат. Однако вслух сказал только:

— Ладно. И вы… — но тут чувство вины совсем его захлестнуло. Черт, не нужно вам нас туда водить. Мы останемся в Дженнере.

— Меня это очень устраивает, — призналась Бет КОнгросян. — Я ужасно одинока. Мне нужно общество, когда нет Ричарда. Вы даже представить себе не можете, что для нас означает, когда люди… из внешнего мира заглядывают к нам сюда, пусть даже ненадолго.

Дети, заметив взрослых, неожиданно перестал петь и теперь смущенно, широко открытыми глазами глядели на Ната, Молли и Джима. Их теперь вряд ли удастся уговорить снова вернуться к своим детским забавам, понял Конгросян.

— Вас это пугает? — спросила у него напрямик Бет Конгросян.

Он только пожал плечами.

— Нет. Нисколько.

— Правительство знает об этом, — сказала он. — Здесь побывало великое множество этнографов и одному Богу известно кого еще, их всех посылали для обследования ситуации в этой местности. Все они хором утверждают, что, по их мнению, в доисторические времена, в эпоху, предшествовавшую появлению кроманьонцев… — она замолчала, не зная как правильнее выразиться.

— Они скрещивались, — закончил за нее Нат. — На что указывают также и скелеты, обнаруженные в пещерах в Израиле.

— Да, — кивнула она. — Возможно, это можно сказать обо все так называемых подрасах. Расах, которые якобы вымерли в процессе борьбы за существование. Они просто были поглощены «Гомо сапиенсом».

— Есть и еще совершенно иное предположение, — сказала Нат. — Мне, например, более правдоподобным кажется, что так называемые подрасы были мутациями, которые существовали очень короткий срок, а затем вырождались вследствие недостаточной приспособляемости. Наверное, в те времена также бывали периоды повышенной радиации.

— Я с этим не согласно, — возразила Бет Конгросян. — И работы, проведенные с использованием аппаратуры фон Лессинджера, только подтверждают мои предположения. Согласно вашей гипотезе, они что-то вроде каприза природы. Но я уверена в том, что это настоящие, полноценные расы… Я считаю, что они эволюционировали, каждая раздельно, он некоего одного первоначального примата, от гипотетического проконсула. И в конце концов сошлись вместе, когда «Гомо сапиенсу» стало тесно, и он начал забредать в их охотничьих угодьях.

— Можно еще чашечку кофе? — попросила Молли. — Мне так холодно. Мне очень неуютно в здешней сырости.

— Не мешало бы, пожалуй, вернуться в дом, — согласилась Бет Конгросян. — Да, вам трудно привыкнуть к здешней погоде. Я это прекрасно понимаю. Я еще не забыла, каково нам самим было поначалу, когда мы сюда переехали.

— Плавт родился не здесь, — заметил Нат.

— Не здесь. Как раз из-за него мы и были вынуждены сюда переехать.

— А почему бы правительству не забрать его у вас? — спросил Нат. Оно открыло специальные школы для жертв радиации.

Он старался избегать точного термина, который в правительственных кругах звучал как «каприз радиации».

— Мы сочли, что здесь ему будет лучше, — сказала Бет Конгросян. Большинство их — чап-чапычей, как называют их в народе, да и они сами не возражали против такого названия, — живет здесь. Они собрались здесь за последние два десятилетия практически со всех уголков земного шара.

Они все вчетвером вернулись в сухое тепло старинного дома.

— Он, в самом деле, прелестный малыш, — заметила Молли. — Такой славный, такой смышленый несмотря на…

Она запнулась.

— Челюсть и неуклюжую походку, — сухо произнесла миссис Конгросян, которые еще полностью не сформировались. Это начинается в тринадцать лет.

В кухне она стала кипятить воду для кофе.

Странно, отметил про себя Нат Флайджер, что же это мы собираемся привезти из этой поездки? Совсем не то, что мы с Леей ожидали поначалу.

Интересно, задумался он, хорошо ли это будет раскупаться?

Чистый приятный голос Аманды Коннерс, неожиданно раздавшийся в интеркоме, привел в состояние полной растерянности д-ра Эгона Саперба. Он в это время как раз проверял расписание своих завтрашних встреч.

— Доктор, вас хочет видеть джентльмен, назвавшийся мистером Уайлдером Пэмброуком.

Уайлдер Пэмброук! Д-р Саперб тут же напряженно выпрямился, не поднимаясь со стула, и непроизвольно отложил в сторону свою записную книжку. Что нужно в такое позднее время этому высокому полицейскому чину?

Он сразу же инстинктивно насторожился и произнес в микрофон интеркома:

— Одну минутку, пожалуйста.

Неужели он заявился сюда, чтобы в конце концов прикрыть той кабинет?

Тогда я, должно быть, уже принял, сам о том не догадываясь того, особого пациента. Того пациента ради обслуживания которого я существую. Хотя вернее было бы сказать, что я его так и не обслужил. Ибо у меня, наверное, ничего с ним не получилось.

От таких мыслей пот выступил у него на лбу. Значит, сейчас заканчивается моя карьера, и мне суждено разделить судьбу всех остальных коллег и сбежали в коммунистические страны, только вряд ли им там лучше.

Некоторые эмигрировали на Луну и на Марс. А немногие — хотя таких «немногих» на самом деле оказалось удивительно много — стали проситься на работу в «АГ Хемие» — организацию больше других достойную осуждения за свою деятельность против психоаналитиков.

Я слишком молод, чтобы уходить на пенсию, и слишком стар, чтобы переучиваться другой профессии, с горечью отметил про себя Саперб. Так что по сути мне ничего не остается делать. Я не могу продолжать свою деятельность, но не в состоянии и прекратить ее. Это и есть настоящее раздвоение, именно то состояние, которое так характерно для большинства моих пациентов. Теперь он ощущал куда более сильное сострадание к ним и понимал, какой невыносимо сложной становилась их жизнь.

— Просите комиссара Пэмброука, — сказал он Аманде.

В кабинет медленно вошел высокопоставленный полицейский с колючими глазами и сел прямо напротив д-ра Саперба.

— Меня заинтересовала девушка, которая сидит у вас в приемной, произнес несколько взволнованно Пэмброук. — Мне хотелось бы знать, что с нею станется. Возможно, мы…

Что вам нужно? — спросил напрямик Саперб.

— Ответ. На вопрос.

Пэмброук откинулся назад, достал золотой портсигар — антикварную вещицу прошлого столетия — щелкнул зажигалкой, тоже антикварной.

Затянувшись, уселся поудобнее, закинул ногу на ногу. И продолжил:

— Вас пациент, Ричард Конгросян, обнаружил, что он в состоянии дать отпор.

— Кому?

— Своим притеснителям. Нам, разумеется, в первую очередь. Очевидно, и любому другому, кто появится на сцене, в той же роли. Вот это мне и хотелось бы выяснить со всей определенностью. Я хочу работать вместе с Ричардом Конгросяном, но я должен обезопасить себя от него. Честно говоря, я его боюсь, притом в данных обстоятельствах боюсь его больше, чем кого бы то ни было на свете. И я понимаю, почему, — я прибегал к помощи аппаратуры фон Лессинджера и прекрасно себе представляю, о чем говорю. Что является ключом к его мозгу? Как мне поступить, чтобы Конгросян… — Пэмброук, оживленно жестикулируя, подыскивал нужное слово, -…стал в большой степени заслуживающим доверия, чтобы его поведение было более предсказуемым? Вы понимаете, о чем идет речь. Мне, естественно, совсем не хочется, чтобы он схватил меня и зашвырнул на два метра под землю в одно прекрасное утро, когда мы слегка с ним повздорим.

Лицо его было бледным, сидел он теперь, напрягшись всем телом, и было видно, насколько хрупким было сохранявшееся еще им самообладание.

Д— р Саперб ответил после некоторой паузы.