Стигматы Палнера Элдрича - Дик Филип Киндред - Страница 48

— Кот съел мясо, — сказал Барни.

— В самом деле? Хозяйка зовет гостей; они начинают обсуждать случившееся. Мяса нет, целых пяти фунтов; а в кухне сидит сытый и довольный кот. «Взвесьте кота», — говорит кто-то. Они уже немного выпили, и эта идея им нравится. Итак, они взвешивают кота на весах. Кот весит ровно пять фунтов. Все это видят, и один из гостей говорит: «Теперь все ясно. Мясо там». Они уже уверены, они знают, что произошло; у них есть эмпирическое доказательство. Потом кто-то начинает сомневаться и удивленно спрашивает: «А куда же девался кот?»

— Я уже слышал этот анекдот, — сказал Барни, — и не вижу связи…

— Эта шутка — квинтэссенция онтологической проблемы. Если только задуматься.".

— Черт побери, — со злостью сказал он. — Кот весит пять фунтов. Это чушь — он не мог съесть мясо, если весы верные.

— Вспомни о хлебе и вине, — спокойно сказала Энн.

Он вытаращил глаза. До него, кажется, дошел смысл сказанного.

— Да, — продолжала она. — Кот — это не мясо. А тем не менее…, он мог быть формой, которую в этот момент приняло мясо. Ключевое слово здесь — «быть». Не говори нам, Барни, что то, что проникло в Палмера Элдрича, — Бог, поскольку ты не знаешь Его до такой степени; никто не знает. Однако это существо из межзвездной бездны вероятно — так же, как и мы, — создано по Его образу и подобию. Тем способом, который Он выбрал, чтобы явиться нам. Так что оставь в покое онтологию, Барни; не говори о том, что Он собой представляет.

Она улыбнулась, надеясь, что он ее поймет.

— Когда-нибудь, — сказал Барни, — мы, возможно, станем поклоняться этому памятнику.

«И не в знак признания заслуг Лео Булеро, — думал он, — хотя он заслуживает — вернее, будет заслуживать — уважения. Нет, мы сделаем его олицетворением сверхъестественных сил в нашем убогом понимании. И в определенном смысле мы будем правы, поскольку эти силы в нем есть. Однако, как говорит Энн, что касается его истинной природы…»

— Я вижу, ты хочешь остаться один на один со своим огородом, — сказала она. — Я, наверное, пойду к себе в барак. Желаю успеха. И, Барни… — Она протянула руку и крепко сжала его ладонь. — Никогда не пресмыкайся. Бог, или кем бы ни было это существо, с которым мы столкнулись, не хотел бы этого. А если бы даже и хотел, ты не должен этого делать.

Она наклонилась, поцеловала его и пошла.

— Ты думаешь, я прав? — крикнул ей вслед Барни. — Ты считаешь, имеет смысл устраивать здесь огород? Или все это кончится как обычно…

— Не спрашивай меня. Не знаю.

— Ты заботишься только о спасении собственной души! — со злостью крикнул Барни.

— Уже нет, — сказала она. — Я страшно сбита с толку, и все меня раздражает. Послушай…

Она снова подошла к нему; ее глаза были темны и глубоки.

— Ты знаешь, что я видела, когда ты схватил меня и отобрал порцию Чуинг-Зет? Действительно видела, мне не показалось.

— Искусственную руку. Деформированную челюсть. Глаза…

— Да, — тихо сказала она. — Электронные, искусственные глаза. Что это значит?

— Это значит, что ты видела абсолютную реальность, — ответил Барни. — Истину, скрытую за внешними проявлениями.

«Пользуясь твоей терминологией, — подумал он, — ты видела стигматы».

Несколько мгновений она вглядывалась в него широко раскрытыми глазами.

— Значит, такой ты на самом деле? — наконец сказала она, отшатнувшись от него с гримасой отвращения. — Почему ты не такой, каким кажешься? Ведь сейчас ты не такой. Не понимаю. Лучше бы я не рассказывала тебе этот анекдот про кота, — дрожащим голосом добавила она.

— Дорогая моя, — сказал он, — для меня ты выглядела точно так же. Какое-то мгновение. Ты отталкивала меня рукой, которой у тебя явно не было при рождении.

И так легко это могло случиться снова. Постоянное его присутствие, если не физическое, то потенциальное.

— Что это — проклятие? — спросила Энн. — Я имею в виду, что на нас уже лежит проклятие первородного греха; неужели это повторяется снова?

— Ты должна знать, ты помнишь, что видела. Его стигматы: мертвую искусственную руку, дженсеновские глаза и стальную челюсть.

«Символы его присутствия, — думал он. — Среди нас. Непрошеного. Не желаемого сознательно. И нет таинства, через которое мы могли бы пройти, чтобы очиститься; мы не можем заставить его с помощью наших осторожных, хитрых, испытанных временем кропотливых ритуалов, чтобы он ограничился специфическими проявлениями, такими, как хлеб и вода или хлеб и вино. Он везде, он распространяется во всех направлениях. Он заглядывает нам в глаза; он выглядывает из наших глаз».

— Это цена, которую мы должны заплатить. За наше желание познать Чуинг-Зет, — сказала Энн. — Это то же самое, что и яблоко с древа познания.

В голосе ее звучала горечь.

— Да, — согласился он, — но думаю, я ее уже заплатил. "Или был очень близок к этому, — подумал он. — То, что мы знали лишь в земной оболочке, пожелало, чтобы я заменил его в момент смерти; вместо Бога, принимающего смерть за людей, который имелся у нас когда-то, мы столкнулись — на какое-то мгновение — с высшим существом, которое требовало, чтобы мы умерли за него.

Можно ли из-за этого причислить его к силам зла? — думал он. — Верю ли я в аргументы, которые представил Норму Шайну? Ну что ж, это наверняка ставит его на низшую ступень по отношению к Тому, кто пришел к нам две тысячи лет назад. Кажется, это не что иное, как желание, как говорит Энн, существа, созданного из праха, достичь бессмертия. Мы все этого хотим, и все мы охотно принесли бы ради этого в жертву козла или ягненка. Жертва необходима. А стать ею никто не хочет. На этом основана вся наша жизнь. И это именно так".

— До свидания, — сказала Энн. — Я оставляю тебя одного; можешь сидеть в кабине экскаватора и докапываться до истины. Возможно, когда мы снова увидимся, оросительная система будет закончена.

Она еще раз улыбнулась ему и пошла в сторону своего барака.

Посмотрев ей вслед, он вскарабкался в кабину и запустил скрипевший, забитый песком механизм. Машина жалобно взвыла. «Счастливы те, кто спит», — подумал он. Для машины как раз прозвучали трубы Страшного Суда, к которому она еще не была готова.

Он выкопал около полумили канала, пока еще лишенного воды, когда обнаружил, что к нему подкрадывается какое-то марсианское животное. Он сразу же остановил экскаватор и выглянул наружу, пытаясь в лучах холодного марсианского солнца разглядеть, кто это.

Оно немного напоминало худого, изголодавшегося старика, стоящего на четвереньках, и Барни сообразил, что это наверняка тот самый шакал, о котором его постоянно предупреждали. Во всяком случае, кто бы это ни был, он, вероятно, не ел уже много дней и жадно глядел на него, держась на безопасном расстоянии. Внезапно он уловил чужие мысли. Он был прав. Это был шакал-телепат.

— Можно тебя съесть? — спросил шакал, тяжело дыша и с вожделением разевая пасть.

— Господи, только не это, — сказал Барни.

Он лихорадочно искал в кабине экскаватора какое-нибудь оружие; пальцы его сжались на рукоятке тяжелого гаечного ключа. Он недвусмысленным жестом показал его марсианскому хищнику; ключ и то, как он его держал, говорили сами за себя.

«Слезай с этой штуки, — с надеждой и отчаянием думал марсианский хищник. — Там мне до тебя не добраться».

Последняя мысль не предназначалась Барни, но, видимо, вырвалась невольно. Зверю явно не хватало хитрости.

«Я подожду, — думал он про себя. — В конце концов ему придется слезть».

Барни развернул экскаватор и двинулся обратно к бараку Чикен-Покс. Машина, с шипением и треском, двигалась удручающе медленно; казалось, она вот-вот сдохнет. Барни чувствовал, что не доедет до барака. "Может, зверь прав, — подумал он. — Придется слезть и достойно его встретить.

Меня пощадила наивысшая форма жизни, которая овладела Палмером Элдричем и появилась в нашей системе, — а теперь меня сожрет глупый зверь. Конец долгому бегству, — с горечью думал он. — Окончательное решение, которого еще пять минут назад, несмотря на свои способности к ясновидению, я не предвидел. Возможно, не хотел предвидеть…, как триумфально объявил бы доктор Смайл, окажись он здесь".