Врата славы (СИ) - "Тиамат" - Страница 50

Как-то раз посреди любовных утех спросила Ашурран, вплетая пальцы в кудри юноши, припадая к его медовым устам:

— Любишь ли ты меня?

— Люблю больше жизни, госпожа моя, — отвечал ей юноша Меддви, словами и страстными поцелуями.

Тогда отпила Ашурран вина из кубка и напоила юношу из своих губ. Познав сладостную близость, отдыхали они в объятиях друг друга. И юноша Меддви, задрожав, сказал вдруг:

— Мне холодно, госпожа!

Ашурран прижала его к себе крепче, и горячая слеза упала на щеку Меддви. Чувствуя страх и необъяснимую слабость, спросил он ее:

— Почему вы плачете, госпожа?

Ашурран закрыла глаза ладонью и ответила глухо:

— Я оплакиваю свою душу, ибо совершила я сегодня ужасное злодеяние, за которое, верно, придется расплачиваться мне еще при жизни, а не только в загробном мире. Но еще больше оплакиваю я тебя, ибо суждено тебе умереть во цвете лет, чтобы утолить мою жажду. Вино, которым я тебя напоила, было отравлено, и смерть уже смотрит из твоих глаз.

Плача, юноша Меддви умолял пощадить его и дать противоядие, но воительница была непреклонна, хоть ресницы ее намокли от слез. Отчаявшись, стал проклинать он ее и грозить местью, и голос его становился все тише, а лицо все больше бледнело. Юноша Меддви испустил дух в объятиях Ашурран, и закрыла она ему глаза, в которых застыла боль и укор. Слугам и родственникам Меддви объявила она, что юноша внезапно скончался, после чего дала волю своему горю, ибо на свой жестокий лад любила она юношу, как мать ее Аргамайда любила отца ее Эмриса.

Говорят, что после смерти душа еще три дня странствует, прощаясь с миром, который покинула, и ища дорогу к вратам загробного царства. Потому и невозможно даже самому великому чародею оживить человека по истечении трех дней. И если суждено душе новое рождение или воплощение, случается это не раньше того же срока.

Через три дня на закате пришла Ашурран в усыпальницу Меддви. При себе был у нее защитный амулет и серебряный ошейник с цепью. Недолго пришлось ей ждать — явился перед ней демон в облике Меддви. Казалось, стал он еще красивее, чем при жизни, и глаза его горели зеленым огнем.

— Я прощаю вам свою смерть, госпожа, — сказал он медоточивым голосом. — Придите же в мои объятия, чтобы я мог доказать вам свою любовь.

Но Ашурран не сдвинулась с места, потому что амулет защищал ее от чар демона. Сказала она так:

— Мне известны повадки тварей, подобных тебе. Слабыми пробуждаетесь вы к новой жизни, и пока не отомстите тому, кто послужил причиной вашей гибели, не можете выбрать новую жертву.

Демон не оставил попыток ее очаровать. Он звал и уговаривал Ашурран и даже сам развязал пояс на своей одежде, чтобы ее соблазнить. Однако все было напрасно. Изнемогая от голода, стал он выть и щелкать клыками, стеная:

— Жестока ты была со мной при жизни, и после смерти моей не смягчилась! Дай же мне напиться твоей крови, не заставляй меня страдать!

Ашурран тогда разрезала руку, так что кровь закапала на мраморный пол, и демон следил за ней голодными глазами.

— Кровь за твое семя! — сказала воительница и бесстрашно шагнула к демону.

Стали они бороться, и защелкнула она на демоне серебряный ошейник, и приковала его к стене, и напоила своей кровью. Соединились они на полу усыпальницы, и Ашурран почувствовала, что зародилась в ней новая жизнь. Занесла она серебряный кинжал, чтобы покончить с демоном, но демон сказал жалобно:

— Один раз ты меня убила, моя жестокая госпожа, неужели хочешь сделать это дважды?

Опустила Ашурран руку, не нанеся удара, и ушла, оставив демона прикованным. Но на следующую ночь снова она была в усыпальнице, снова расплачиваясь своей кровью за ласки демона, и с тех пор почти каждую ночь проводила с ним.

Со временем, верно, добился бы демон смерти воительницы. Стала она бледнеть и худеть. Заметив это, чародейка Леворхам заподозрила неладное. Проследив за Ашурран, узнала она ее тайну. Приказав поставить в усыпальницу зеркала, провела она туда солнечный свет, смертельный для демона, и умер юноша Меддви во второй раз, взывая к воительнице Ашурран и проклиная ее.

— Черное дело совершила ты, Ашурран, и не будет тебе отныне удачи, — сказала Леворхам.

— Зато я беременна от бессмертного мужа, и скоро придет мне срок рожать.

Однако Ашурран родила не дочь, а сына, рыжего и зеленоглазого. Так напоминал он своего умершего отца, что сама Ашурран, забывшись, иногда называла его Меддви. В нем словно бы соединились кротость его отца и блудливость демона, так что временами был он ласковым и нежным юношей, а временами коварным соблазнителем, и жертвами его чар пали многие из слуг и друзей Ашурран, и даже ей самой, презрев кровные узы, строил Мадхава глазки. Когда же ночью пробрался он в опочивальню Ашурран, терпение воительницы иссякло. Приказала она отослать Мадхаву как можно дальше и никогда его имени не упоминать. Так с ним и поступили, и неизвестно, что с ним стало впоследствии.

48. История Индры Ашурранида

Пришла пора поведать о первенце и наследнике Ашурран.

Рассказывают, что долго не могла воительница разрешиться от бремени, изнемогая от родовых схваток. Тогда приказала она положить у колен своих обнаженный меч и боевое знамя, по аррианскому обычаю. И как только это было сделано, ребенок родился.

Вызвала Ашурран надежного человека по имени Кимона и поручила младенца его заботам. Был этот Кимона сотником в киаранском войске и сражался под началом Ашурран против варваров и эльфов, в битве же Аланн Браголлах потерял ногу и покинул военную службу. На деньги, данные ему воительницей, купил он дом с виноградником в Аолайго, подыскал кормилицу и стал воспитывать ребенка, как строгий, но справедливый отец.

Индра рос не по дням, а по часам, в полгода выглядел годовалым, научился ходить и говорить; в два года был как пятилетний, в пять — как десятилетний. С пяти лет Кимона стал учить его держать оружие и садиться в седло, и про себя не уставал дивиться его успехам, хотя был скуп на похвалу, не желая избаловать мальчика. "Воистину это сын Ашурран!" — думал он, глядя, как ловко мальчик управляется с детским мечом или копьем, как учится стрелять из лука и кидать аркан.

С детских лет отличался Индра красотой и умом, силой духа и силой телесной. Был он черноволос, как мать, но кожу имел не смуглую, а белоснежную, как лепестки лилии. Глаза его под черными ресницами были фиолетово-синие, как небо в грозу; и в минуту гнева становились сапфирово-синими, а в минуту нежности — как чистой воды аметист. Лицо его поражало совершенством черт, а тело — стройностью и соразмерностью членов.

Кимона каждый месяц посылал Ашурран известия о сыне, она же не рисковала его навещать, иначе каждый бы догадался, глядя на нее рядом с Индрой, об их родстве. Старый сотник преданно хранил тайну и воспитывал Индру, как собственного сына, тот же всегда считал его отцом.

Когда Индре исполнилось четырнадцать лет, Кимона привез его в Кассандану и поставил перед лицом Ашурран. Самолично испытала она юношу и осталась им довольна. Был он силен и ловок, и хоть еще не в совершенстве владел мечом и копьем, чувствовались в нем задатки великого воителя. Недолго думая, Ашурран взяла его к себе в оруженосцы, чтобы присмотреться к нему и узнать поближе. О том, что она мать ему, решила пока не говорить, чтобы не загордился юноша и чтобы не был на особом счету в войске.

И так нашлось много недовольных милостью, которую оказала королевская военачальница сыну безродного сотника. Злые языки говорили: "Верно, приблизила она его к себе за красивые глаза и сладкие губки, и придется ему прислуживать ей не только на поле боя, но и на ложе". Слыша такие речи, гневался Индра, ибо унаследовал горячую кровь матери и ее безмерную пылкость; и немало пришлось ему драться на кулаках и на учебном оружии, чтобы замолчали завистники.

Какое-то время смотрел он с подозрением на Ашурран, ожидая, не зазовет ли она его к себе в спальню, и раздумывал, как ему поступить, если такое случится. Говорили про нее, что не прощает она отказа от мужчины. А кроме того, поголовно все юноши Юнана восхищались Ашурран и ее подвигами и не отказали бы ей ни в чем, а почитали бы за великую честь, если бы она обратила на них внимание. Однако опасения Индры оказались напрасны, и успокоился он, считая, что воительница взяла его к себе на службу только из-за силы его и мастерства.