Много снов назад (СИ) - "Paper Doll" - Страница 109

109

— Рози, — он устало вздохнул, потерев переносицу.

— Я не могу этого понять, — Рози вскинула руками в воздухе. — Как можно простить столь гнусное предательство. Как можно потерять всё и не бороться за это? Как вообще можно продолжать жить, потеряв самое главное?

— Едва ли я потерял самое главное, — Дуглас смотрел на девушку в упор, когда она продолжала пребывать в негодовании. Она снова зажглась, совсем как спичка, но его слова заставили её угаснуть. Милое лицо снова приняло озадаченное выражение. — С последних пор мне сложнее бросить Филадельфию, чем раньше, — его мягкий взгляд прошиб Рози насквозь.

Казалось, она проглотила язык и больше не могла произнести ни слова. Шум мыслей в голове вдруг унялся, когда тишина стала оглушительна. Сердце в волнении забилось чуть быстрее, но Рози сжала ладони покрепче, чтобы не позволить себе потерять связь с действительностью. Она смотрела на Дугласа в немом исступлении и ожидании того, что он продолжит, но сказано и без того было слишком много.

— Скоро мне придется уехать, — её голос стал намного тише и нежнее. — Я никогда не была счастлива в Филадельфии. Почти никогда, — незначительное исправление заставило Дугласа вяло улыбнуться. — В любом случае мне здесь не место, как и тебе, — она протянула вперед руку и сжала его ладонь, наклонившись чуть над столом.

— Я знаю, но не хочу пока об этом думать, — его пальцы сжали её в ответ.

Дуглас сам не заметил, как перестал чувствовать давление времени и места. Они будто вернулись в уютный «Ужин с Барни», заняв забронированный на 19.30 столик у окна, где за чашкой кофе и куском персикового пирога говорили, обмениваясь чем-то более важным, чем воспоминаниями о прошлом, что безвозвратно всё изменили. Казалось, те вечера были навсегда утрачены, невзирая на то, что теперь оба были намного ближе друг к другу, чем когда-либо прежде. Когда туман таинственной неизвестности бесследно растворился, представив всё, как было на самом деле, они не закрывали глаза перед лицом действительности, которая не могла изменить закоренелого чувства.

— Ты должна знать, что я люблю тебя, — тихим ровным голосом произнес Дуглас. Рози сама не заметила, как сжала его ладонь намного сильнее, когда уголки губ дернулись в глупой улыбке. Затем она быстро опустила глаза вниз, чтобы затем поднять их с напускным невозмутимым выражением лица, что заставило Дугласа улыбнуться в ответ. — И мне жаль, если прежде мне приходилось противоречить самому себе, обманывая и тебя в своих истинных намерениях и чувствах. Просто я не испытывал подобного раньше.

— Я тоже, — Рози всё же позволила себе стереть с лица серьезное выражение. В голосе больше не было ни капли обвинения или возмущения.

Его слова были бальзамом на душу, под действием которого все шрамы исчезали. Он излечивал душу бережно и мягко, почти с той же щепетильностью, что и разрушал. Забыть обо всех недомолвках оказалось достаточно просто, когда сердце было согрето уютным теплом, что по-прежнему могло быть обманчивым и недолгосрочным, но от этого не менее приятным. Может быть, дело было в усталости обоих. Не только физической, но и ментальной.

— Я не хочу более говорить о прошлом и прошу тебя более о нем не вспоминать. Мы оба забудем об этом неприятном инциденте и уедем вместе, будто ничего и не было. Ладно? — он продолжал смотреть Рози в глаза. Вся магия развеялась, душу снова охватило пламя нетерпения.

— Но мне ещё нужно…

— Я всё исправлю. Обещаю, что никто и не вспомнит о случившемся, — он медленно поднялся с места, когда Рози продолжала сидеть, наблюдая за его движениями. — Я провожу тебя домой, — Дуглас взял её пальто и ждал, когда Рози станет следом и начнет одеваться.

Вместо этого она выложила на стол украденные документы. Дуглас поднял их перед глазами, что тут же округлились от удивления. Он перевел на неё удивленный взгляд, когда Рози лишь невинно двинула плечами. Поднявшись с места, выхватила из его рук пальто и набросила себе на плечи.

— Как тебе вообще удалось их достать? — в его голосе было льстившее ей удивление со смесью гордости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я думала, мы больше не будем это обсуждать, — Рози улыбнулась в ответ, подняв в воздухе руки. — Я не успела с ними ознакомиться на самом деле. Было намного лучше услышать всё от тебя, — она наклонила голову, когда Дуглас поднялся и поцеловал её, вынудив девушку улыбнуться.

— Даже не расскажешь где достала фальшивые документы?

— Как будто у тебя их не было, когда тебе было восемнадцать? — фыркнула в ответ, когда Дуглас нахмурился, обратив выражение лица нарочно в серьезное. — Я думала, все парни этим занимаются.

— Очевидно, я не такой, как все, — Дуглас закатил глаза, прежде чем оделся, оставил на столе несколько сложенных вместе купюр и взял Рози под руку.

— Очевидно, — она игриво улыбнулась в ответ.

Дуглас поймал такси, когда Рози назвала адрес гостиницы, где жила. Они ехали молча, не смущаемые молчанием, что было между ними непривычным. Привыкнув к разговорам, им в тишине оказалось не менее уютно. Девушка положила голову на плечо мужчины, прикрыла уставшие глаза и переплела их пальцы вместе.

Теперь, казалось, что Дуглас приехал, как нельзя вовремя. Он мог накричать на неё, изобличить, проучить, отвернуться, в конце концов, унизить, но вместо этого согласился рассказать о том, что так усердно скрывал. Он даже не стал винить Рози в чем-либо и не задавал никаких вопросов. Ей хотелось думать, что для него самого произнесенная вслух правда стала долгожданной отдушиной, облегчением. Дуглас дал прошлому выйти из тени забвения, и оно отпустило его, дало дышать свободно и спокойно.

Он действительно не жалел о том, что нарушил не только условия контракта о непровозглашении, но и данную самому себе клятву, отставить всё позади, не вспоминать более ни вслух, ни в мыслях. Это было невыносимо тяжело особенно поначалу, но доселе ему удавалось держать себя в руках, невзирая на хаос, в который в одночасье превратилась жизнь. Дуглас знал, что всё случилось несправедливо, но в то же время сам позволил всему случиться, не воспротивившись разрушению, которому его подвергли. Наверное, ему ничего не стоило признать вину Николь и первым подать на развод с ней, оставить при себе дом и машину, да и к тому же остаться при работе, что значила для него практически всё. В то же время, если бы у него была возможность вернуть всё обратно, вряд ли он ею воспользовался бы.

Рози было сложно понять, и это было очевидно с самого начала. Вряд ли этот поступок смог бы оценить и восемнадцатилетний Дуглас, для которого были важны совершенно другие ценности. В ответ он не мог поражаться тому, как яростно девушка возмущалась, требуя правды и справедливости, для которых было слишком поздно. Он сам срубил ветвь, на которой сидел, и никто не мог исправить его же ошибку.

Отчасти Дуглас жалел, что всё случилось именно так. Он наивно полагал, что отречение от карьеры сможет укрепить его семью или хотя бы заставит ощутить, будто у него она была, но вряд ли у него с Николь когда-нибудь был шанс. Они не любили друг друга, что поняли оба. Мешало им это или что-нибудь другое, теперь не было смысла узнавать, поскольку жизнь продолжалась, и Дуглас впервые разрешил себе просто следовать за её размеренным течением.

Он провел девушку к главному входу, когда она просила пойти вместе с ней. Плевать на приличия и предрассудки. Рози не хотела отпускать мужчину, который был единственным родным в этом чужом городе. Дуглас даже не пытался возразить, покуда и сам не хотел оставлять её одну. Не из недоверия или страха, но из собственного эго.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Они прошли в её комнату молча. Разделись, выключили свет и тут же улеглись под одним одеялом. Рози тут же примкнула к нему, крепко обняла и тут же уснула, не ответив даже на тихое и теплое «Спокойной ночи».

Проснулась Рози намного раньше Дугласа. Первым она почувствовала тяжесть его руки, когда сама была перевернута на живот. Рози аккуратно перевернулась на спину, ощутив неприятное нытье в залежавшемся теле. Осторожно опустила руку мужчины, что не заставило его даже шелохнуться, и, подмяв под собой подушку, принялась рассматривать лицо, что было ей самым родным.