Третье лицо - Драгунский Денис Викторович - Страница 5

5

– А потом позовут в ток-шоу Малахова, – грустно предположил Андрей Сергеевич.

– А ты не ходи, – сказала Лариса. – Силой не потащат. Или пойди за миллион. Правда, рублей. Но тоже неплохо.

* * *

Он это коротко пересказал Ане Бояркиной.

– А ведь она права, – проговорила Аня.

– Нет! – заорал Андрей Сергеевич. – Она забыла про моего папу! Я не знаю, кто там на самом деле оплодотворял мою маму, но мой отец – Сергей Михайлович Лигнер! Я его люблю, я его память берегу, я с этим прожил уже пятьдесят два года. Ну стыдно же в моем возрасте менять отца. Я не Юркевич, я Лигнер. Точка.

– Погоди. – Аня взяла письмо, провела пальцем по нужной строке. – Он же не требует, чтоб ты поменял фамилию и отчество. Это же всего лишь наследство.

– Это совесть моя потребует! Если получаешь такие миллионы… Понимаешь, если это просто от чужого дяди, вот жил я себе, а у меня вдруг дядя в Америке помер… Это другое дело. А когда получаешь такие миллионы от своего отца, то тут уж извините. Тут уж я должен стать Андреем Павловичем Юркевичем, иначе я буду полное дерьмо. Предам Юркевича, который меня так одарил. Но если я все-таки стану Юркевичем, то я предам Лигнера, своего отца. Этот отец и тот отец, черт-те что.

– Ты как-то чересчур все возгоняешь на неимоверные моральные высоты, – улыбнулась Аня. – Но я тебя понимаю.

– Ну и что ты мне предлагаешь делать?

– Я тебе ничего не предлагаю и не советую, – тихо и очень серьезно сказала она. – Я тебе объясняю. Ты истратишь на этот процесс лет пять или восемь, я тебе как юрист говорю. Почти уверена, там есть другие незаконные и полузаконные дети, есть пяток завещаний и обещаний. Если выиграешь, то не так много. А даже если много? Даже если очень много, даже если всех забодаешь и все загребешь себе? Разве ради денег, пусть даже ради миллионов, стоит тратить лучшие последние годы жизни? Да, да, последние! Прости, но пятьдесят два года – это уже очень много в смысле бросать годы на ветер. Не надо. Откажись. Не подавай на наследство. Живи для себя, а не для картинки Фалька, не для квартиры в Риге!

– Какая ты у меня умная и хорошая! – Он снова встал с дивана и снова обнял ее. – Просто сокровище. Теперь таких не делают. Обожаю тебя. Легко сказать «откажись». Лариса меня убьет.

– Если убьет не до смерти, то переезжай ко мне, – сказала Аня. – Мне не нужны никакие наследства никакого Юркевича. Мне вообще ничего не нужно. Отдай Ларисе Борисовне и детям все и приезжай. Справимся. Проживем. Я крепкая, и ты тоже ничего.

* * *

Андрей Сергеевич Лигнер шел пешком через весь город и думал: «Какой я дурак. Есть простое и прекрасное решение: уйти от Ларисы и подать на наследство. Выиграю – обеспечу всех: себя и Аню, Ларису и детей. Проиграю или выиграю совсем мало – буду жить с Аней в этой чудесной крохотной квартире. Соберу воспоминания об отце, издам книгу. Докторскую допишу, наконец… Всё. Точка».

– Где ты был до половины одиннадцатого? – спросила Лариса.

– У юриста, – спокойно ответил Андрей Сергеевич, потому что это была правда: Аня работала в юридической фирме. – Ты же мне сказала: «Действуй, нанимай адвоката», – вот я и действую, нанимаю.

Для убедительности он вытащил из портфеля прозрачную папку с письмом Юркевича и запиской от нотариуса.

– И что юрист?

Андрей Сергеевич, на всякий случай не снимая пиджака и ботинок, прошел в комнату, готовясь сообщить Ларисе свое решение развестись с ней.

Он решил, что будет подло и неблагородно сначала подавать на наследство, а потом на развод. Лариса начнет собирать бумаги, помогать ему – и вдруг бабах! Так нельзя.

Развод сначала, бой за наследство Юркевича – потом.

Он уселся на диван – точно так же, как сегодня в Аниной квартире, уверенно закинув ногу на ногу, качая ногой в новом узком ботинке, – с той лишь разницей, что у Ани была икеевская раскладушка, а у него дома – отцовский, а на самом деле дедовский настоящий чиппендейл.

– И что юрист? – повторила Лариса, сев на стул напротив.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он посмотрел на Ларису даже с некоторой жалостью и вдруг сказал:

– Подавать на наследство я не буду.

– А?

– Бэ! – Он повысил голос. – Это мое решение. Всё. Точка. И предупреждаю: еще раз пискнешь про Юркевича, про всю эту дурь, я немедленно, ты слышишь, немедленно ухожу из дому! Дети выросли. Квартира останется тебе. Всё поняла?

– С ума сошел! – Лариса вдруг заплакала, бросилась к нему на диван, села рядом, обняла его. – Да провались он! Да ну его к черту!

Андрей Сергеевич обнял Ларису, поднял к себе ее лицо, увидел каждую ее морщинку, родинку и волосинку.

Поцеловал ее, встал и пошел в прихожую.

– Ты куда? – спросила она.

– Ботинки снять забыл.

Конкуренция

никто не обещал, что будет легко

Даша Гронцман, в девичестве Ласточкина, была замужем за Ромой Гронцманом. Он был начальником управления по связям с государственными и правительственными организациями в ЕТЭК, Евразийской транспортно-энергетической корпорации. То есть он был топ-менеджером крупнейшей компании, и Даше это очень нравилось. Особенно то, что он так быстро сделал карьеру: сейчас ему было всего тридцать два года, а ей – двадцать семь. Сам Рома ей тоже нравился, он был светловолосый и сероглазый, очень высокий и худой, даже хрупкий, тонкопалый, всегда чуточку удивленное лицо с прозрачной голубоватой кожей. На одну четверть немец, по отцу. Отсюда и фамилия. Даша в него влюбилась сразу и насмерть, как только увидела. Он тогда был совсем почти никто, а она – просто выпускница «Вышки». И вот всего за пять лет – такой потрясающий взлет. Новая квартира, новая машина, коттедж в поселке «Мичиган». Даша, кстати говоря, вовсе не была бездельницей, светской дамочкой, любительницей фитнеса и модных ресторанов. Она преподавала в той же «Вышке» русскую литературу XX века, защитила кандидатскую и вообще была умная и знающая, настоящая современная женщина.

Она сильно украшала собою Рому, потому что была и вправду очень красива, похожа на итальянку со старинных картин: прямой нос с легкой горбинкой, большие глаза, гладко зачесанные назад слегка рыжеватые волосы и еще отличная фигура.

Рома ее обожал. Бывало, ночью, после сильной и сладкой любви, когда она лежала, раскинувшись на подушках, и отдыхала, он, нагнувшись над нею и покрывая мелкими нежными поцелуями ее шею и грудь, шептал:

– Ты не уйдешь от меня? Ты не бросишь меня?

– Милый, милый, какой ты смешной, я ведь люблю тебя, – шептала она в ответ, прикрыв глаза и вспоминая Алика.

Альберта Ханифатова.

* * *

Да, у нее уже два года был любовник.

Он тоже работал в ЕТЭК и тоже был топ-менеджером, начальником Первого технического управления (трубопроводы). Он был старше Ромы, но ненамного, года на три. Небольшого роста – может быть, на полсантиметра ниже Даши, – но зато широкоплечий, мускулистый, черноглазый, темноволосый и смуглый. Даша в него влюбилась по контрасту с Ромой. Он был соседом по дачному поселку «Мичиган» – прямо через забор; познакомились, когда цветы поливали, она и он. Кстати, отличный любовник. Рома по работе часто ездил то в Минск, то в Астану – вот они с Аликом встречались то у него на даче, то в Москве, но только у него. Водить любовника к себе домой, когда муж в отъезде, – это фу! Тем более что Алик был давно в разводе и жил один.

Алик очень любил Дашу и все время звал ее замуж. Даша целовала его и говорила: «О, милый, как мне с тобой хорошо!» – но не давала конкретного ответа. Тогда Алик вздыхал и говорил: «Ну конечно, что я тебе могу дать такого-этакого? У нас с твоим мужем зарплата одинаковая, и даже дачи по одному типовому проекту! Кто он и кто я, – усмехался он, имея в виду свое азиатское происхождение. – Он – белый мужчина, настоящий ариец! А я – бедный кули!»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Алик был очень умный и тонкий, полный остроумия и самоиронии, несмотря на свою мускулатуру и волосатую грудь, и Даша за это его особенно ценила. Но выбор сделать не могла.