Абсолютная Энциклопедия. Том 2 - Диксон Гордон Руперт - Страница 73

– Мы еще поговорим, как только я закончу то, ради чего прилетел сюда, – сказал он. – Отдыхай и набирайся сил.

– Стараюсь как могу, – улыбнулась она. Улыбка не сходила с ее лица, пока она провожала их взглядом.

На первый взгляд зал, куда Амид привел Хэла, показался ему совсем небольшим, вмещающим всего тридцать-сорок человек, разместившихся на его полукруглых ярусах. Но тут боковым зрением он заметил, что по периферии изображение как бы расплывается, и понял, что, в какую бы сторону он ни посмотрел, ясно и четко были видны лишь лица людей, сидящих прямо перед ним; но сбоку от точки, в которой был сфокусирован его взгляд, ряды лиц выглядели слегка размытыми. Хэлу казалось, что далеко впереди он тоже различает лица, больше похожие на точки. Он понял, насколько обманчиво оказалось впечатление от зала и собравшейся в нем аудитории; вследствие своеобразного телескопического эффекта объекты, на которые он обращал свой взгляд, приближались и увеличивались в размерах, создавая впечатление ограниченности пространства, которое на самом деле вмешало бессчетное количество людей, каждый из которых, вне всякого сомнения, имел возможность видеть самого Хэла с близкого расстояния.

На невысоком помосте у подножия амфитеатра стоял Падма, экзот, с которым Хэл уже встречался раньше, казавшийся совсем карликом рядом с возвышавшейся над ним высокой, прямой, широкоплечей фигурой Блейза, облаченного в светло-серую куртку свободного покроя и темные узкие брюки. Глядя на них, Хэл невольно вспомнил так часто слышанное им в последнее время высказывание о том, что Блейз стоит над людьми; но по мере того как он к ним приближался, фигура Блейза принимала нормальные размеры. И когда они наконец встали прямо друг против друга, то смогли, как и при последней их встрече, смотреть друг другу в глаза.

Хэл сразу отметил, что со времени той последней встречи Блейз несколько изменился. Черты его лица остались прежними; прошедшие годы не оставили на нем видимых отметин. Но в то же время оно казалось чуть более усталым, скулы заострились. Он глядел на Хэла спокойно, как-то отстранение и даже немного грустно.

– Хэл Мэйн, – сказал Амид из-под локтя Хэла, когда они приблизились к Падме и Блейзу, – предлагает, чтобы Блейз Аренс выступил первым.

– Разумеется, – пробормотал Блейз. Хэлу показалось, что в его глазах промелькнуло что-то очень похожее на мольбу. Но лидер Иных тут же отвел взгляд, повернувшись к аудитории.

– В таком случае я вас покидаю.

Хэл повернулся, спустился с возвышения и в сопровождении двух экзотов подошел к нескольким находившимся поблизости креслам. Они сели, придвинув кресла спинками к стене зала. Отсюда им была видна вся аудитория и немного сбоку со спины Блейз.

Огромный, гораздо выше любого нормального человека, он стоял у подножия амфитеатра, возвышаясь подобно башне над всей аудиторией.

Блейз внезапно широко развел в стороны руки.

– Хотите ли вы выслушать меня? – обратился он к сидящим перед ним экзотам. – Согласны ли вы уделить мне несколько минут своего внимания, без предубеждения, отбросив заранее сложившееся мнение, как если бы я был смиренным просителем у вашего порога, которого вы впервые видите?

Зал ответил ему полной тишиной. Он медленно опустил руки вдоль тела.

– Я знаю, это больно, – продолжил он, медленно и четко выговаривая слова, – всегда больно наблюдать, как меняется мир вокруг вас; когда приходится пересматривать все, к чему вы уже успели привыкнуть. Вы вынуждены расставаться с наиболее дорогими вам убеждениями, которые, как вам казалось, должны были бы пережить века, и подвергать их самому безжалостному анализу, как будто это какая-нибудь новейшая и невероятнейшая теория или гипотеза.

Он замолчал и медленно обвел глазами аудиторию.

– Да, это больно, – продолжал он, – но мы знаем, что это неизбежно. Все вы должны рано или поздно пройти через эту процедуру переоценки своих ценностей. И я ожидал, что из всех народов лучше других через это испытание пройдут граждане Мары и Культиса.

Он снова сделал паузу, затем возвысил голос:

– Разве не вы посвятили свои жизни, жизни всех своих поколений, с тех пор как перестали называть себя «Гильдией» и начали осваивать эти планеты, единственной цели – поиску будущего человечества? И разве вы не готовы следовать к этой цели не только теми путями, которые находите приятными и приемлемыми, но и иными доступными способами независимо от того; нравятся они вам или нет?

Он снова оглядел аудиторию, как бы ища поддержки или возражения, затем продолжил:

– Ваши оба мира развились настолько, что стали задавать тон в экономике всех обитаемых миров, и поэтому вам не надо тратить много усилий на то, чтобы обеспечивать свое существование. Вы можете купить и продать любую армию, и поэтому вам нет нужды воевать самим и подвергать себя всем связанным с этим стрессам; в результате у вас есть оптимальные условия для вашей работы и научных исследований. И теперь после всех этих долгих лет, когда главным делом для вас были ваши изыскания, вы, похоже, готовы отодвинуть их на второй план, отдав предпочтение сегодняшней мимолетной дискуссии. Я честно скажу вам, поскольку по рождению я, как вам должно быть известно, тоже один из вас, что даже если бы я оказался в том лагере, к которому вы хотите присоединиться, перечеркнув все эти десятилетия борьбы за будущее человечества, я все равно стоял бы перед вами, как стою здесь сейчас, и просил бы вас еще раз подумать о том, что вы потеряете, поступив подобным образом.

Блейз замолчал. Несколько мгновений в зале стояла полная тишина. Потом он сделал шаг назад и замер в неподвижности:

– Это все, что я собирался сказать, приехав сюда. К этому нечего больше добавить. Все прочее, ваше решение, остается за вами.

Он замолчал, глядя в зал. Затем повернулся, сошел с возвышения и направился к сидящим в стороне Хэлу, Амиду и Падме, которые поднялись при его приближении.

За его спиной в зале по-прежнему царила тишина.

– Я хотел бы обратиться к этой аудитории без посторонних, – предупредил Хэл.

Блейз улыбнулся мягкой усталой улыбкой, затем кивнул.

– Я позабочусь об этом, – сказал Амид еще до того, как Блейз кивнул. Он повернулся к Иному:

– Не могли бы вы пройти со мной?

Он проводил великана до двери, через которую всего лишь несколько минут назад они вошли в зал. Хэл поднялся на возвышение и оглядел зал.

– Конечно, он и не надеялся убедить вас, – начал Хэл. – Он рассчитывал лишь на то, что ему удастся сбить вас с толку и тем самым выиграть время для себя и своих единомышленников. Я знаю, и мне нет особой необходимости напоминать вам об этом, но людям, привыкшим не спеша обдумывать свои шаги, трудно принимать решения, когда времени на это мало или вообще нет.

Хэл порылся в памяти, пытаясь найти нужные слова, вроде тех, что помогли ему пробиться к сердцам Серых Капитанов тогда в Форали.

– Мы обращаем внимание на движение реки времени вокруг нас, – сказал он, – только когда впереди обнаруживается водопад или мы вдруг замечаем, что течение стало слишком сильным и нам не выгрести к берегу. Именно в таком положении мы сейчас и оказались. Нас цепко держат струи истории, составляющие этот поток времени. У нас уже нет никакой возможности остановиться и осмотреться каждому по своему разумению. Все, что я могу сделать, это сказать вам то, ради чего я и прилетел сюда. Я прибыл сюда прямо с Дорсая, – продолжал он. – Там уже начали свои приготовления к последней схватке. И дорсайцы, естественно, будут сражаться, как всегда сражались, за то, во что они верят, за всю расу и за вас в том числе. И я прибыл сюда, чтобы спросить вас, готовы ли вы внести равнозначный вклад в то, во что вы всегда верили.

Ему внезапно вспомнилась первая строфа стихотворения Хаусмана, вырезанная над входом в здание Центральной администрации Дорсая в Омалу. Он прогнал воспоминание и продолжил:

– Они согласились отдать все, что у них есть, включая собственные жизни, ради спасения всей расы. И я здесь для того, чтобы просить у вас не меньшего – готовы ли вы отдать все до последнего, все, что накопили за последние три столетия, совершенно незнакомым людям, с которыми вы никогда даже не говорили, в надежде на то, что это поможет спасти не ваши, а их жизни. Поскольку в конце концов вам, вероятнее всего, придется отдать и свои жизни тоже, но не в бою, как дорсайцы, а, возможно, просто так. В обмен я могу предложить вам лишь надежду на то, что выживут те другие, те, кому вы отдадите все, что у вас есть, выживут они и их дети, и дети их детей, которые, возможно, продолжат вашу работу и поддержат вашу надежду.