Сфера Маальфаса - Долгова Елена - Страница 56

Наемник перехватил топор за рукоять, взвесил его в руках, сделал несколько размашистых круговых движений, со свистом рассекая воздух. Оружие, казалось, беспокойно затрепетало в руке. Что там говорил сударь еретик? «Пожелай по-настоящему, тогда сбудется»? Слова в душе наемника сложились сами собой: «Святой Регинвальд, я не хочу больше бродить по чужим дорогам, мокнуть под дождем или глотать пыль! Пошли мне службу там, где полон котел, щедр государь и легка кольчуга!»

Оружие, легко выскользнув из руки, стремительно полетело в цель. Хайни едва успел с тревогой подумать, что он напрасно упомянул имя святого – не попортить бы колдовство! – как топор уже крепко вонзился в плоть деревянной мишени. Князь, воевода и дружинники ошарашенно умолкли, не веря собственным глазам.

– Не считается! – нашелся кто-то. – Он, эта… случайно попал!

– Верно, верно! – подхватили прочие воины, постарше и посолиднее. – Перекинуть снова надоть.

Те, которые поставили в споре на Хайни и теперь выиграли, напротив, бурно возражали против повторного испытания. Кто-то подергал за рукоять топора – безуспешно, приналег изо всех сил и с трудом извлек глубоко засевшее в дереве лезвие. Хайни, уже не опасаясь за исход, с достоинством взял возвращенный ему топор и, почти не целясь, метнул снова. Сверкнуло лезвие, послышался глухой удар – топор победно торчал из центра мишени. Самый проворный из дружинников, тут же завладев повторно изъятым из колоды оружием, потрясал им в воздухе.

– Нечестно! Он эта… наведьмовал тута!

– Верно! Обман!

Люди заулюлюкали, кто возмущенно, кто восторженно – искренне радуясь неожиданно выпавшему развлечению.

– У него топор заговоренный!

– Ну-ка, подайте это мне, – голос князя Хруста был не слишком суров, только в меру строг, но участники событий в тот же миг почувствовали себя неуютно. Топор живо подобрали и почтительно подали правителю. Хруст брюзгливо насупился, повертел оружие в руках.

– Что скажешь, Ольгерд?

– Ничего не скажу, государь. Я не знаюсь с колдовством.

– Сейчас кое-что проверим. Эй, Вяз, подойди сюда!

На княжеский зов шагнул младший дружинник.

– Попробуй ты.

Парень опасливо принял в руки волшебное оружие, встал на линию.

– Вот уж колдовская погань!

Брошенный с этими словами, топор несколько раз крутнулся в воздухе и бессильно упал на песок двора, даже не долетев до цели. Многие (те, что успели неудачно побиться об заклад) зароптали, другие разразились неистовым хохотом. Парень, красный от возмущения, подобрал было злополучное оружие, но тут же с досадой отбросил его прочь с обычным для воителей ругательством.

– Да чтоб он…

Топор взметнулся. Люди ахнули и…

Позже бывший наемник армии императора Гизельгера Великого упрекал бывшего еретика, осужденного инквизицией императора Гагена I Справедливого:

– Удружили вы мне, сударь. Век не забуду такой шутки.

– Дружище, я не шутил. Заклятия, наложенные на предметы, меняют, да и то лишь на время, свойства оных предметов, но отнюдь не меняют сути людской. Стоит ли упрекать магуса, если плоды его трудов попадают э… в руки человека недалекого и суесловного?

– А все ж скажу, предупреждать надо! Хвала святому Регинвальду, чудо прямо – там все в прочных кольчугах были. А пуще прочего нам повезло, что нет в этих варварах ни веры, ни почтения к святым, ни благочестия. Для них между божественными чудесами и мерзким колдовством нет видимой разницы – им бы только глотки драть и ржать над честным человеком! Да за такие штуки, господин Людвиг, случись это дома, сидели бы мы уже у святых отцов в самом глубоком из подвалов.

– Гм. А кто в данном случае честный человек, Хайни? Впрочем, неважно. На службу тебя приняли?

– Приняли.

– Так на что ты пеняешь, друг мой? Это и есть главное божественное чудо…

«Оводец поет, смеется и бранится на родном языке, но принимает и понимает любую речь. Варвары – люди, говорящие непонятно… Некогда было именно так, но древние герои канули в реку времени, оставив след лишь в заботливо переписываемых книжниками фолиантах. Теперь варвар – низший. Низший – это побежденный, но победа ветрена более чем любая красавица, и никто не знает, кому она захочет принадлежать завтра. Равно знаменитый и неуловимый Адальберт Хронист по случаю сказал, а сказав, немедленно и записал для потомков: „Были бы люди, а варвары найдутся“. Варвар – тот, кто с мечом стоит у стен твоего города, у порога мирного дома. Варвар – слабый, тот, чьи земли приглянулись тебе, ибо нести варварам цивилизацию – благо. Иное имя варваров – дикари.

Породы варваров различны, пестрота мнений на этот счет способна поразить искушенного логика и ошеломить ум бывалого ритора.

Бывают варвары восточные – таковыми счастливые подданные императора Гагена считают жителей Оводца. Не без основания – суровым имперцам чужд веселый беспорядок „перекрестка дорог“. Бывают западные бесы – к таковым соплеменники доблестного князя Хруста относят обитателей Империи. Для столь нелестного мнения есть все основания – нередко пришельцев гонит в Оводец вовсе не любовь к дальним странствиям, они лишь благоразумно предпочитают оводецкие трактиры церенским тюрьмам.

И оводчане, и имперцы считают варварами кочевников степи, те щедро платят „закатным дикарям“ полным пренебрежением. Еще бы, лишь не просвещенный законом дикарь может не понимать блага объединения всех смертных и всего принадлежащего им имущества в единых руках ниспосланного небом правителя – Саргана.

Нет согласия в умах мудрецов, и нелегко разобраться, кто просто варвар, а кто варвар, считающий соседа варваром. Возможно, подлинному варвару еще предстоит появиться на подмостках истории… – Людвиг оторвался от записей, чтобы погасить забытую свечу, которая медленно оплывала в свете ярко занявшегося дня. И тут же вновь взялся за перо. – Жестокость князя Хруста не мешает его подданным вести жизнь беспечную, красочную и в известной мере безбедную. Торговля, ремесла процветают, люди грамотны и приветливы к чужеземцам… – Еретик осторожно потрогал припухший глаз, пощупал саднящую скулу и, блюдя истину, дописал: – По крайней мере, относятся к пришлым не хуже, чем к собственным соплеменникам. Для спокойствия довольно одного – не занимать сановных должностей подле правителя и не иметь имущества, которое пробудило бы его алчность. В противном случае князь способен посягнуть даже на достояние монастырей и разогнать монахов, которые в подобных случаях обвиняются в какой-нибудь редкостной ереси. Последнее нетрудно, ибо при полном отсутствии „псов Господних“ ереси в этих местах расцветают и плодоносят столь пышно, что и за ереси не считаются… Вследствие чего за ересь при случае могут счесть и отсутствие таковой…»

Фон Фирхоф припомнил отца Репья, который, похоже, проводил время в соседнем питейном доме не вполне по собственной воле, и усмехнулся. В дверь, не запертую по местному обычаю, робко постучали. На пороге стояла девочка лет семи, с выгоревшей до соломенной желтизны тонкой косицей, задранной наподобие крысиного хвоста.

– Дяденька, пойдем со мной!

Девочка подергала за рукав рабочего балахона колдуна. Язык восточных чужеземцев невнятен для слуха подданных Империи, но – чудо – человек в балахоне, покрытом пятнами и местами прожженном, кивнул, отвечая на зов.

– Чего ты хочешь, дитя? – ответил он на родном языке девочки.

– Ты лекарь, дяденька?

– Не вполне. А как тебя зовут?

– Ласочка. Дяденька лекарь, пойдем со мной…

– Оставь в покое мой балахон, дитя. Скажи тем, кто послал тебя – пусть найдут целителя среди собственного народа.

– Дяденька, пойдем…

Девочка смотрела исподлобья. Потом ее личико сморщилось так, как это бывает перед сильным плачем. Людвиг пожал плечами.

– Подожди снаружи, Ласочка. Сейчас я соберусь и пойду с тобой.

Гостья послушно выскользнула из дома. Людвиг набросил на тигель кусок холста, взял сумку, подумав, опустил туда сверток и пять плотно закупоренных маленьких сосудов. Девчонка терпеливо ждала у порога, угрюмо разглядывая собственные крошечные, покрытые цыпками и исцарапанные ноги.