Брак по завещанию - Донован Кейт - Страница 37

— Право? Ты больше не тоскуешь о парнишке Краунов?

— Как только я осмеливаюсь составить собственное мнение о ком-то, ты вешаешь на меня этикетку, — ощетинилась Луиза. — Скажите пожалуйста, я «тоскую»! Выходит, мне весь следующий месяц нельзя ни о чем думать самостоятельно. Это тебя устраивает?

— Иди угостись тортильями, — сухо посоветовал Джек.

Когда рассерженная Луиза удалилась, Джек обратился к Тринити:

— У меня, быть может, более сильный материнский инстинкт, чем у вас, но мой отцовский инстинкт явно пасует перед Луизой.

— Она женщина, Джек. Уже не ребенок. Наверное, вам не стоит относиться к ней по-отечески. Лучше сосредоточьтесь на маленьком Ники. А я попробую помочь вам ладить с Луизой. В конце концов, между ней и мной разница в возрасте составляет меньше трех лет.

— Это правда. Она всегда казалась мне маленькой непослушной девочкой. Впрочем… — тут глаза у Джека заискрились, — примерно то же самое я иногда чувствую по отношению к вам.

— Следите лучше за собой, — предостерегла его Тринити. — Я еще не совсем простила вас за то, что вы пригласили в дом моего деда нежелательных гостей без моего разрешения. — Джек поморщился при этих словах, и Тринити улыбнулась торжествующей улыбкой. — Ну что, поняли теперь, что ощущает человек, которого дразнят? Оставьте ваши глупости и расскажите мне наконец о вашей беседе с начальником приюта. А потом, — добавила она, усаживаясь на ступеньку, — я поведаю вам о своем первом дне охоты за сокровищами.

Две последующие недели слились для Тринити в нечто туманное. Слишком многими — и непривычными, хоть и приятными для нее — делами Тринити приходилось заниматься. Она помогала Джейни ухаживать за поросятами; пыталась уговорить Луизу делиться с ней своими мыслями; обыскала весь дом, начиная с чердака, осмотрела спальни и гостиную самым тщательным образом в поисках ящичка, где хранились записки деда; присматривала за Ники, в то время как Джек терпеливо уговаривал мальчика не проводить каждую свободную минуту у ворот, ведущих в «Сломанную шпору», потому что это дело бесполезное; но главное, она старалась всячески ублажать Джека в надежде, что он останется на ранчо, старалась угадать его настроение и внутренне готовила себя к его возможному отъезду, если так уж суждено.

Ники оказался чудным ребенком. Несмотря на то что он с неизменным упорством цеплялся за свою веру в то, что отец за ним приедет, мальчик вносил в жизнь на ранчо светлый луч своей неизменной улыбкой и желанием доставлять всем радость. Тринити знала, что никогда не забудет, как в первый, такой веселый вечер их общего знакомства с Ники Джейни вдруг сказала:

— Новый мальчик хочет спать на крыльце, но боится попросить тебя об этом.

Джек был захвачен врасплох, однако ответил:

— Почему бы и нет, Ники, если только ты укроешься потеплее.

На что Джейни тут же заявила:

— Я тоже хочу спать на крыльце. Я тепло укроюсь.

— А ты-то почему хочешь спать на крыльце? — удивился Джек.

— Потому что это на улице. А моя комната в доме.

— Что ж, ладно. Спи на крыльце. Но москиты могут заставить тебя переменить решение.

Тогда Мэри спросила тихонько:

— А мне можно, Джек?

Окончательно сбитый с толку Джек задал ей тот же вопрос:

— Почему?

Вместо Мэри поспешила ответить Джейни:

— Потому что и ее комната тоже в доме.

Тринити смеялась чуть не до икоты, глядя на ошеломленное лицо Джека. А потом, словно этой сцене и так недоставало комизма, Луиза предложила спать вместе с детьми, «чтобы с ними ничего не случилось».

Джек фыркнул и обратился к Тринити:

— Полагаю, вы тоже хотите спать на крыльце?

— Если бы я хотела, то так бы и сделала. Мне не надо просить вашего на то позволения, — со смехом ответила она.

Ко всеобщему веселью, Джек тотчас поспешил удалиться с каким-то невнятным объяснением насчет необходимости «просмотреть счета».

Как ни любила Тринити поддразнивать его этим, ей необычайно нравилось внимание Джека к каждой мелочи в жизни ранчо. А самое главное, ей очень по душе пришлась его привычка посвящать ее в эти подробности. Каждый вечер они сходились в кабинете, и Джек втолковывал ей то одно, то другое, и, хотя она вслушивалась в его объяснения с некоторой тревогой (а вдруг он все же решил уехать?), это общение ее просто завораживало.

Разумеется, Джек оставался Джеком и дразнил се, настаивая на обязательном игривом поцелуе при встрече, и проделывал эту процедуру со всяческими ужимками, если никто из домашних при сем не присутствовал. Но то были всего лишь легкие прикосновения губ к щеке Тринити.

Иначе говоря, он больше не позволял себе тех вольностей, какими были отмечены три первых дня с момента их знакомства, хотя возможностей для этого было сколько угодно во время их занятий в кабинете, когда губы Джека порой настолько приближались к ее уху, что Тринити ощущала тепло его дыхания. В такие минуты ей хотелось крикнуть: «Поцелуй меня! Поцелуй, пока мы еще можем оправдывать себя вымыслом, что сиротский приют отклонит твое предложение!»

Она понимала, конечно, почему он отказывается смешивать финансы с удовольствием, и, более того, понимала, что он прав, подготавливая ее к худшему. Если такое случится — если он заберет свою милую семью и уедет, — то останется еще шанс, что она сможет вести дело и спасет «Шпору», ранчо своего деда, благодаря скрупулезным урокам Джека.

Было бы облегчением, решила Тринити, если бы приют в конечном счете принял их предложение. В сочетании с глубоким интересом Джека ко всем сторонам деятельности ранчо это почти наверняка убедило бы его остаться.

Это было бы облегчением, но также и разочарованием, И каждый прошедший день приближал Тринити к ответу на сакраментальный вопрос.

Глава 9

Джеку не понадобилось много времени, чтобы осознать, что он в самом деле остается в Калифорнии и намерен вернуть «Шпоре» ее прежнюю славу. Перед ним стояла задача, какие он любил, и она делалась даже более увлекательной благодаря той дикой, первобытной атмосфере, которая пронизывала ранчо. Нельзя сказать, что он провел в этой среде столько времени, чтобы успеть полюбить ее, но даже когда он уединялся в кабинете, сделанные прошедшей весной захватывающе интересные расчеты Эйба Стэндиша вдохновляли его.

Он еще не сообщил своей будущей деловой партнерше хорошую новость, хоть и понимал, что она волнуется. По причинам, которые он не собирался анализировать, для Джека было важно сначала принять и еще одно решение: будет ли он вкладывать в дело возрождения ранчо деньги Оуэна Толбота или свои собственные средства. Перспектива собственной инвестиции и привлекала, и одновременно беспокоила его, но по мере того, как проходили две обусловленные недели, Джек все более склонялся к мысли, что хочет сделать этот проект своим, будь то выигрыш или потеря.

Приняв решение, Джек почувствовал такую вспышку возбуждения, что больше не мог ни минуты пробыть в замкнутом пространстве и, пока солнце еще высоко стояло в послеполуденном небе, отправился в кораль, чтобы получить у Клэнси очередной урок по овладению лассо.

Клэнси как раз чем-то занимался вместе с Ники, и Джек понаблюдал за ними, надеясь увидеть хоть намек на то, что мальчик собирается бросить свои «патологические дежурства». В последние две недели мальчик был общительным и веселым, однако в конце дня его неизменно можно было найти на крыльце дома; он вглядывался в даль, ожидая Грегори Холлоуэя. И часто, очень часто, почти всегда с ним рядом сидела Луиза. Обняв Ники за худенькие плечи, она уверяла его, что «настанет день». Джек не одобрял подобное утешительство, но в то же время понимал, что для ребенка это самые драгоценные минуты в его нынешней жизни, и потому не бранил Луизу за поддержку трагических фантазий мальчика.

Джек взял лассо и начал практиковаться в соответствии с теми советами, какие дал ему Клэнси во время прошлого урока. «Ты слишком много времени тратишь, чтобы устроить зрелище для леди, — ворчал старик. — А ты просто бросай эту чертову веревку, и все дела».