2008 - Доренко Сергей Леонидович - Страница 1

Сергей Доренко

2008

От автора

Прежде всего хотел бы обратить внимание читающей публики на то, что в предложенном тексте абсолютно все герои с их мыслями и поступками, все события, эпоха и географические местности — существуют только и исключительно в сознании автора. И представляют собой вымысел, сон, фантазию. Они — игра воображения. Как и Вы, уважаемый читатель.

Таким образом, никто не вправе претендовать на какую бы то ни было степень сходства с моими персонажами. В том числе и они сами.

Предвидя попытки вероятно существующих вне и помимо моей фантазии жителей иных сознаний опротестовать порожденные мной артефакты, твердо и категорически заявляю: любая попытка примазаться к моим событиям, выдать себя за одного из моих персонажей будет рассмотрена мною как незаконное вторжение на территорию суверенного вымысла.

Памяти Владимира Путина. Того, о котором я вспоминаю с сожалением. С пониманием. С горечью. С гордостью. С иронией. А как еще вспоминать о своей наивности?

Январь

7 января, понедельник

— Wahrend man den, Tisch deckt, lassen wir die RussischeGebackstuckchen, die Piroschki, anschmecken, die Ihnen letztesmal so gefallen haben.

— Oh, die Russische Piroschki sind vortrefflich![1] — с готовностью обрадовался приглашению Путина Шредер. Немец посмотрел на пирожки ласково, будто на выводок котят. Не меняя выражения лица, посмотрел также и на Путина. Потом перевел взгляд на фрау Шредер и госпожу Путину. Фрау Шредер восторг разделила. Госпожа Путина взгляд отвела. Она казалась застенчивой.

А смущаться-то было нечего, пирожки пекла не она, а Эльвира Николаевна. Кто такая эта Эльвира Николаевна, нам и дела нет. Тетка какая-то. Ну, наловчилась печь сдобные пирожки с капустой и крошеными яйцами. Делает много каждый раз. Владимир Владимирович почти не ест, а остывшие отдают в помещение охраны.

Вот бы, забыв про лицемерие, госпожа Путина сказала бы Шредеру этому: «Напрасно вы, друг мой, посматриваете на меня, нахваливая пирожки, это не моя работа, а раз уж они привели вас в такой сверхъестественный восторг, давайте приведем с кухни Эльвиру Николаевну. Вы лично поблагодарите мастерицу».

А Шредер бы, сняв на время маску лицемерного восторга, сказал бы прямо: «Люд, не будь дурой, далась мне эта ваша баба с кухни, вместе с ее пирожками. Я и есть-то не хочу».

Не отказавшийся от лицемерия однажды, вынужден лицемерить и дальше. Шредер присел к длинному темному журнальному столу и придвинул тарелочку. Он надломил блестящий пухленький треугольник пирожка и отправил кусочек в рот.

— Не бойтесь, они не отравлены, — пошутил Путин. Путину нравилось так шутить. Гости знали, что ему нравится. Он знал, что гости знают. И знал, каким будет ответ.

— Я уверен, что они не отравлены, — с серьезным видом сказал немец.

— Это шутка, — пояснил Путин.

Он так шутил не впервые при этих людях. Но всем снова понравилось. И вам бы понравилось. Вам ведь и не такое нравится.

Людмила и Дорис прошли в соседний зал, а мужчины остались с треклятыми пирожками. Дело у них было вот какое: они справляли русское Рождество. Которое 7 января. И которое в следующем столетии придется уже на 8 января. И так и покатится непрерывно, пока не окажется посреди лета где-нибудь веков через двести. Вот смеху будет.

Праздновать начали так: говорили о международной политике и перемывали косточки Бушу. С мягкой иронией. Как два штабных полковника на пикнике в выходные то и дело заговаривают о своем шефе, генерал-лейтенанте. Выяснил бы случайный слушатель этого диалога, что оба подчиненных не лебезят перед начальством, а смело и принципиально указывают тому на недостатки. Что начальник слушает дурных, недальновидных советчиков, а не их. Поэтому то и дело попадает впросак, а им приходится расхлебывать, и выруливать, и выручать. И так далее.

Шредер на правах друга семьи наезжал в Москву теперь даже чаще прежнего. Он был послом западного мира при дворе Путина. Особым послом, по особым поручениям послом, на самом высоком уровне послом. В Москве он говорил от имени германского и американского руководства, а потом ехал в Берлин и Вашингтон и там дела устраивал — политические размены в путинских интересах. И там и тут выведывал, был полезным. Путин его не стеснялся, говорил свободно, дружески, но не все говорил. Тоже ведь хотел вызнать побольше. Между слов и помимо слов оба очень интересовались, понесет ли Буш свет демократии прежде в Иран, а уж потом в Саудовскую Аравию, или прежде все-таки в Саудовскую Аравию, а уж только потом в Иран. И Шредер и Путин категорически возражали против насильственного экспорта демократии, но, перед лицом неизбежного, интриговали через контакты в Вашингтоне друг против друга. Шредер — за демократию в Иране, Путин — за народовластие в Саудовской Аравии.

Был еще интерес: Шредер хотел выслушать, а Путин хотел сделать доклад о внутреннем положении в России. Нефть стоила уже 96 долларов за баррель, и немец хотел удостовериться в надежности поставок из России. А русский хотел убедить немца в этой надежности. Тут совпало. Тут было легче. Тут думалось в унисон.

— Положение в стране стабильное, — доложил амфитрион. — Представленные в парламенте политические силы — «Единство», ЛДПР и вновь созданные социал-демократы — вполне конструктивны. Недовольны только маргиналы, но они под контролем.

— Как себя чувствует Чубайс? — поинтересовался Шрёдер. — Мы получаем тревожную информацию о том, что у него серьезные кардиологические проблемы.

— Внутренний распорядок российских тюрем таков, что заключенный может в любой день обратиться с ходатайством о направлении на прием к врачу, — парировал Путин. Он сморщил лоб, когда говорил это. Он всегда так морщил лоб, когда начинал говорить параграфами.

Параграф второй:

— Как сообщает генеральный прокурор Бирюков, Анатолий Борисович о направлении к врачу не ходатайствовал.

— Наша общественность напрямую связывает арест Анатолия с кампанией по выборам в думу и с президентской кампанией. Его после выборов выпустят?

— Да его завтра выпустят, если данные о нарушениях финансовой дисциплины в его корпорации окажутся ошибкой, никакие предвыборные дела тут не при чем.

Лоб снова наморщивается, взгляд уходит к незримому параграфу номер три. Параграф материализуется, вербализуется и артикулируется:

— Попытки связать факт задержания Анатолия Борисовича Чубайса с внутриполитическими событиями в контексте предвыборной кампании по выборам в думу и на пост Президента России делают наши политические враги и враги России. Мы вправе рассчитывать, что наши друзья не дадут себя увлечь этим пропагандистам.

Шредер давил, но не пережимал. Вопросы еще оставались.

Путин сам, мирно уже, глядя в глаза собеседника, рассказал о президентских выборах. Преемником на посту президента станет нынешний мэр Москвы Дмитрий Козак — толковый парень, неоспоримый приверженец демократии, надежный в смысле выполнения договоренностей. Да, раньше планировали Грызлова, Миронова. Ну и что? Нет, ничего не произошло. Просто решили двигать Козака.

— Правда ли, — поинтересовался Шредер, — что через четыре года Козак снова уступит президентский пост Путину? Есть ли такая договоренность?

— Нет, — твердо отклонил тему Путин и собрал лоб в складки, — мы не пойдем на нарушение конституции.

— Но тут нет формального нарушения, — удивился гость.

Разговор, тем не менее, скомкался. Путин выглядел обиженным. Обижался он обычно двумя способами: сжимая губы плотно или вытягивая их вперед по-утиному. С годами — все чаще сжимал плотно и все реже — уточкой. А вот сегодня снова надулся по-детски и вытянул губы. Шредер чувствовал, что его собеседник хочет высказать, выложить накипевшее. Помогать, спрашивать не хотел. Ждал терпеливо во время затянувшейся паузы.

1

Пока накрывают стол, давайте попробуем русской выпечки, это пирожки, которые вам понравились в прошлый раз. — О, превосходные русские пирожки! (нем.)