Щит судьбы - Дрейк Дэвид Аллен - Страница 30

— В мире нет империи богаче, чем империя малва. И они также любят путешествовать с комфортом. Поверьте мне. Когда я был в Ранапуре, император малва воздвиг для себя шатер почти такой же величины, как Большой дворец в Константинополе. И вы не поверите, чем он его заполнил! Один только трон — он его называл «передвижной» — был сделан из чистого…

Велисарий говорил еще минут десять. Половину этого времени он развлекал собравшихся рассказами о богатствах малва, причем говорил об этих богатствах с удивлением и благоговением — от их количества. Другую половину времени он рассказывал о нерадивости и трусости малва, с упреками и пренебрежением.

Это не было чистой ложью. Но это и не было абсолютной правдой.

К окончанию речи Велисарий осушил еще одну амфору вина. Его слушатели тоже выпили достаточно.

Он посмотрел на солнце. Зевнул.

— А, черт побери. В любом случае уже слишком поздно трогаться в путь.

Он встал.

— Секундочку, ребята. Мне нужно отдать приказ. Затем мы уже сможем по-настоящему выпить.

Воины смотрели на него с открытыми ртами. Полководец не только стоял прямо, причем с явной легкостью, но даже не шатался.

Велисарий пошел к Валентину и Анастасию. Его катафракты оставались сидеть в седле и пролили уже реки пота под палящим солнцем. Они с негодованием смотрели на войска Константинополя.

— Передайте Маврикию: мы отдохнем оставшуюся часть дня! — крикнул он им. — Продолжим путь завтра утром.

Велисарий стал отворачиваться, затем, словно его посетила какая-то счастливая мысль, добавил:

— И скажите моим слугам: пусть принесут вина! Побольше, чтобы нам всем хватило. Хорошего качества, слышите? Мне для Этих людей ничего не жалко.

К тому времени, как появились слуги, ведущие нескольких мулов, нагруженных большими амфорами, в лагере константинопольских войск царило веселое оживление. Все праздновали. Рядом с полководцем собралась большая толпа. Десятки простых солдат, да даже сотни, если считать тех, кто стоял по краям, собрались вокруг офицеров, оказавшихся ближе всего к полководцу.

Когда солнце село, Велисарий приказал снять навес, чтобы все солдаты могли его лучше слышать. После этого продолжал выступать.

Конечно, рассказывал о богатствах малва с одной стороны и военной некомпетентности с другой. Но среди этих мелодий были умело вставлены и другие. Вплетены в канву. Он говорил о большой численности войск малва, которых могут победить только дисциплинированные войска, хорошо знающие свое дело. Он говорил о доблести их персидских союзников и необходимости ни в коем случае не оскорблять их своим отношением, поведением и высказываниями. Он говорил и о себе, как о полководце. У него широкая душа, но когда необходимо, он может быть жестоким.

Но больше всего на протяжении вечера Велисарий говорил о Риме. Риме и тысяче лет его славы. Риме, который часто проигрывал сражения, но редко проигрывал войны. Риме, диком и жестоком, когда требовалось, но в конце концов, империи, подчиняющейся законам. Риме, чей император (тут войска внезапно вспомнили, и не без благоговения, что приятный человек, с которым они пьют, на самом-то деле еще и является отцом малолетнего императора) правит только с согласия тех, кем правит. В особенности это касается тех достойных и доблестных людей, чья кровь и смелость создали и укрепили Рим, и благодаря которым он остается в безопасности и нерушимости на протяжении столетий.

Речь шла о тех людях, с которыми полководец пил вино.

Он осушил последний кубок.

— Пожалуй, мне на сегодня достаточно, — объявил он. Поднялся на ноги — медленно, осторожно, но не шатаясь, и посмотрел на коня. — Черт побери, — пробормотал. — Ехать слишком далеко.

Он повернулся к Агафию.

— С твоего разрешения, хилиарх, я хотел бы сегодня переночевать здесь.

Глаза Агафия округлились. Он сам встал, шатаясь довольно сильно, и огляделся вокруг. Он был одновременно удивлен и немного смущен.

— У нас в общем-то нет… — Велисарий небрежно махнул рукой.

— Одеяло сойдет. Во время кампаний мне часто приходилось использовать седло вместо подушки.

Двое декархов быстро поднялись и отправились искать лучшее одеяло, имевшееся в лагере.

Пока они этим занимались, Велисарий расправил плечи и громко объявил:

— Если вы хотите о чем-то попросить, просите сейчас. Я удовлетворю просьбу, если это в моей власти.

Мгновение люди колебались. Затем один гектонтарх откашлялся.

— Дело в том… я имею в виду тех, кого твои фракийцы тянут рядом с нами. О трупах.

По толпе пробежала волна. В отношении было немного возмущения, даже немного злобы, но ярость отсутствовала.

— Эти парни были не самыми лучшими из нас, — очень твердо заявил Агафий. — Мы все это знали. Не в первый раз так поступили. Тем не менее…

— Все равно не надо их так таскать! — крикнул кто-то.

— Не в этом дело! — рявкнул другой голос. — Они были мерзкими ублюдками. И вы все это знаете!

Снова заговорил тот, кто начал первым.

— Таскайте их сколько хотите, полководец. Только не надо таскать их рядом с нами. Это… неправильно.

Теперь бормотание толпы больше напоминало ворчание. Велисарий кивнул.

— Вполне справедливо. Я прикажу, чтобы их похоронили завтра утром. По-христиански, если мне, конечно, удастся отыскать священника.

Стоящий рядом солдат фыркнул.

— Им, пожалуй, это не поможет. Сатана уже давно положил на них глаз.

По лагерю прокатилась волна смеха.

Велисарий сам улыбнулся, однако покачал головой.

— Это решать Господу, не нам. Они в любом случае будут похоронены по-христиански.

Он сделал паузу, затем снова заговорил. Его мощный голос разносился по всему лагерю, хотя, казалось, он не прилагал к этому особых усилий. Все его внимательно слушали.

— Больше подобное не повторится.

Он не угрожал. Сотни слушавших его солдат обратили внимание, что он им не угрожает, и оценили это. Они также поняли и оценили теперь, что их полководец вообще не склонен угрожать.

Но если потребуется сделать армию такой, как ему нужно, его армией, то он заставит половину тащить за собой трупы второй половины. И не станет долго задумываться перед тем, как отдать приказ.

— Да! — прокричало множество глоток.

— Меня зовут Велисарий, и я — ваш командир.

— Да! — прокричали все.

На следующее утро, вскоре после того, как армия снова сдвинулась с места, от персидской армии, ушедшей вперед, прибыл курьер. Курьера отправил Куруш, чтобы тот выяснил — очень ненавязчиво, не задавая прямых вопросов, — положение дел в римской армии.

Велисарий курьера не встретил. Он в этот день ехал рядом с константинопольскими войсками. Но Маврикий сообщил персу о последнем развитии событий.

После того как курьер в тот вечер вернулся в шатер Куруша и пересказал услышанное, молодой перс с трудом сдерживался, пока не ушел курьер.

После того как они остались в шатре вдвоем с дядей, Куруш взорвался.

— Не могу поверить! — прошипел он. — Этот человек — просто сумасшедший. Он решает проблему неподчинения, снимая с должности офицеров? А затем повышает в должности тех, кто отказывался подчиняться? А потом целый вечер с ними пьянствует, словно…

— Напомни-ка мне, племянник, — холодно перебил его Баресманас. — Кажется, я подзабыл. Кто из нас выиграл сражение под Миндусом?

Куруш резко замолчал.

В тот же вечер новый хилиарх константинопольских войск прибыл на свое первое рабочее совещание в римский лагерь. Он привел с собой вновь назначенных трибунов, одним из которых был Кирилл, и двух гектонтархов. Во время последующего совещания командного состава греки чувствовали себя несколько неуютно и держались в сторонке. В тот вечер они не участвовали в обсуждении. Но слушали внимательно, и их поразили четыре вещи.

Во-первых, обсуждение шло живо, свободно и все были расслаблены. Велисарий явно не возражал против того, чтобы его подчиненные открыто высказывали свое мнение, в отличие от большинства римских полководцев, с которыми им доводилось сталкиваться ранее.