Тристан и Женевьева (Среди роз) - Дрейк Шеннон - Страница 81

Ее смех перешел в стоны и всхлипывания, когда он вошел в нее, держа ее руками за бедра и нежно поглаживая пальцами по ягодицам и внизу живота, там, где находился их ребенок. Он обнимал ее и нашептывал что-то нежное и ласковое, и она отвечала ему. Ее переполняли фантастические чувства и ощущения, она желала его, стремилась к нему. Он был нужен ей, как воздух, которого не хватало.

Женевьева не спала, она лежала и думала о том, что будет в самом деле очень несчастна, если он когда-нибудь не захочет зажечь в ней желание, пробудить в ней женщину, и не даст ей почувствовать ритм своих движений и… не рассмешит ее.

Наступило утро. Женевьева проснулась от солнечного света, бившего в окно и, услышав шум в зале, поняла, что гости уже встали.

Она вскочила, сбросив одеяла, но поймала на себе взгляд Тристана.

Он смотрел сквозь прядь ее золотистых волос, лежавшую у него на лице. Смутившись, Женевьева, попыталась закутаться в покрывало и встать, но он обхватил ее руками, как только она попыталась это сделать.

– Тристан, не… – попыталась она воспротивиться. Но он уже был на ней. Она пыталась сказать о том, что слышала голоса в зале, что их гости уже, должно быть, на ногах и могут прийти, что им нужно одеться. Но Тристан отрицательно покачал головой:

– Я же сказал, что должен взять тебя, хотя бы из-за того парня.

– Господи, из-за того парня! – возмутилась она, но Тристан улыбнулся и прошептал:

– Есть некоторые приметы, которые говорят о том, что с женщиной недавно спали, я не хочу, чтобы он пропустил их!

– Тристан…

А, когда она, наконец, встала, умылась и оделась, приготовившись сойти вниз, ей вдруг страстно захотелось ударить его ногой в самое больное место, потому что его слова все еще звучали в ее ушах. Поэтому она постоянно краснела и думала о том, заметят ли это другие, а ее румянец служил доказательством слов Тристана. Она это понимала, но не могла справиться с собой, и постоянно заливалась краской.

– Да, как алая роза, – прошептал Тристан, когда они спустились в зал. Она не удержалась, ударила его, но, конечно же, безрезультатно. – Прекрасная роза, – предупреждающе произнес он, – у нее есть шипы, но она от этого не становится бледнее.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Если бы не Гай, Женевьева непременно радовалась бы присутствию гостей.

Приближалось Рождество, снег укрыл землю мягким белым покрывалом, и даже несмотря на несколько мрачноватую обстановку, поводов для веселья было предостаточно. Ежевечерне Грисвальд устраивал ужины, один лучше другого, настоящие пиры. К дверям приходили мимы и менестрели, музыканты играли в Большом зале.

Лорд Гиффорд и остальные королевские посланцы собирались остаться в замке до Рождества. Женевьева не знала, какие разговоры велись между этим необычным гостем и Тристаном, но до нее начали доходить слухи, что де ла Тера просят явиться ко Двору. Она не знала ни для чего, ни когда он должен это сделать. Но пока люди короля были в Эденби, она не осмеливалась уточнять, ибо на ее вопросы он либо вовсе не отвечал, либо хмурился и холодно давал понять, что это не ее ума дело.

Им редко удавалось остаться наедине, только ночью в спальне, а ночи были такими, что уже ничего больше не имело для нее значения.

Ей нравилось наблюдать за Тристаном и Джоном, когда они разговаривали с Томасом Тайдуэллом. Они часто вспоминали былые дни и становились словно моложе, когда рассказывали о сумасбродствах и выходках кого-либо из друзей. Как правило, такие рассказы сопровождались громким веселым смехом.

И вот наступил сочельник. Двери раскрылись для торговцев, крестьян, йоменов, ремесленников, их жен и дочерей. В память о деяниях Христовых, Тристан вместе с дворовыми людьми омывал ноги немощных, бедных и обездоленных, и раздавал им медные монеты. По окончании этого ритуала отец Томас и отец Лэнг дали свое благословение, как бедным так и богатым, и сразу же после этого начинались танцы. Тесс, босоногая и разгоряченная, лихо отплясывала вместе с Тристаном, и когда он выпустил ее, она тут же была увлечена дерзким низкорослым Тибальдом. Гай уже было собрался пригласить Женевьеву, но ту во время выручил лорд Гиффорд, и она пошла танцевать с ним прежде, чем Тристан что-либо заметил. Женевьева была благодарна сэру Гиффорду за то, что тот избавил ее от страстных и крепких объятий сэра Гая.

И Женевьева, и Эдвина танцевали по очереди с крестьянами и ремесленниками, в то время как Тристан и другие рыцари кружились с крестьянскими девушками. Это был один из обычаев Эденби. В громадном котле был подан пунш. В эту ночь каждый мог вволю поесть, выпить и повеселиться.

Праздник удался на славу. А для Женевьевы все в этот вечер было каким-то особенным, сказочно радостным. И хотя она очень устала, легкое, пьянящее возбуждение не оставило ее. Священники удалились в маленькую каморку за кухней, чтобы обсудить некоторые вопросы теологии, а гости постепенно разбрелись по домам. Эдвина повела спать уставшую Энни. Сэра Гая давно не было видно. В Большом зале, у камина расположились Тристан, Джон, Томас Тайдуэлл и Женевьева. Она решила было оставить их, но когда поднялась и начала извиняться, Тристан взял ее за руку, привлек к себе и, вот она уже подле его ног, его руки мягко перебирали ее волосы, она оперлась спиной на его колени, слушала неторопливый мужской разговор.

В эти мгновения Женевьева ощутила, как ее сердце затрепетало, и ей страстно захотелось, чтобы она знала Тристана много-много лет до того позорного преступления, до того предательства.

– О, тебе нужно было видеть его лицо, – с улыбкой говорил Томас, – в тот момент, когда Тристан решил доказать своему отцу, что он превосходный наездник. Он решил оседлать самого большого жеребца, животное перебросило незадачливого всадника через себя, и тот угодил прямиком в кормушку.

Женевьева посмотрела на Тристана, нежно ласкающего ее по щеке.

– Мне еще не было и девяти! – запротестовал граф, – и к тому же я был младшим сыном. В то время мне это казалось хорошей идеей.

– Твоему брату это понравилось, – вспомнил Джон.

– Как и отцу. Когда тебя пороли, слышно было даже в Лондоне.

– Вот это мне бы не понравилось! – насмешливо заметила Женевьева, а Тристан посмотрел на нее, и усмехнулся:

– Могу себе представить, миледи!

– Это было полезно для тебя, ибо после этого ты научился обращаться с лошадьми.

– Да, и, кажется, Пирожок очень похож на того коня.

– Женевьева уже познакомилась с Пирожком достаточно близко, – улыбаясь, заметил Тристан.

Женевьева потупила взор и с удивлением обнаружила, что не может сдержать улыбки, казалось невозможным, то, что произошло между ними, может стать поводом для шуток. Ей было так уютно, она словно котенок свернулась клубочком у его ног и очень скоро ее начало клонить в сон. Тристан это тотчас заметил, встал с кресла и помог подняться ей.

Она не могла подавить зевоту, когда говорила:

– Спокойной ночи. – И тяжело опиралась на плечо Тристана по пути в спальню. Ей едва хватило сил, чтобы добраться до кровати, и она тут же закрыла глаза.

– Женевьева, ты же не можешь спать в обуви!

Его голос доносился до нее, как будто откуда-то издалека.

– Я не могу пошевелиться, – простонала Женевьева в ответ.

Тристан присел рядом с ней и принялся стягивать с нее обувь и чулки, одновременно массируя ей ноги настолько нежными движениями, что Женевьева, не открывая глаз, заулыбалась и сладко вздохнула. Она больше ничего не чувствовала, кроме этих прикосновений. Когда он снял с нее платье и сорочку, она что-то невнятно пробормотала и прижалась к нему всем телом. Женевьева проснулась, когда уже было совсем светло. В спальне хлопотала Тесс, в воздухе распространялся чудесный аромат горячего шоколада, исходивший от серебряного подноса, стоявшего на столике рядом с камином. Тристан уже встал и оделся.

Женевьева откинула волосы и услышала, как Тристан желает служанке счастливого Рождества. Женевьева уже было совсем выбралась из постели, но хотя ее видели обнаженной и Тристан, и Тесс, она еще никогда не представляла перед ними обоими в таком виде, поэтому, тотчас передумала и поглубже забралась под одеяло. Но вот Тесс вышла, и когда Тристан обернулся к ней, Женевьева робко улыбнулась ему и пожелала Господнего благословения.