Триумф рыцаря - Дрейк Шеннон - Страница 49

– Я? Повиновалась всем приказам прославленного, непобедимого воителя. Вы отволокли меня вниз на свой праздник, и я пошла. Велели мне пить – я пила. Приказали петь – я пела.

– Про жалких оборванных дикарей?

– Если вы так поняли песню, это ваше дело. Значит, вы сами видите себя таким – я тут ни при чем, – парировала Игрейния, и ее слова ударили Эрика острее клинка.

– Торчали перед камином в ночной рубашке! О чем вы только думали? Надеялись, что мужчины растают, оценивая прелести вашей фигуры?

– Неправда! – Она, возмущенная, стиснула кулаки. – Вы сами настояли, чтобы я встала.

– Не лгите, миледи! Вы прекрасно понимали, что делали! Любой мужчина в зале мог любоваться изгибами вашего тела и каждой сокровенной деталью! – Шотландец отошел от камина, сорвал с себя накидку, швырнул ее на пол, сел на стул у огня и снял сапоги. – И что это за чудная манера танцевать?

– Это ваши танцы.

– Вы улыбались, хохотали с партнером!

– Вы мне не приказывали вести себя грубо. – Игрейния вызывающе повернулась к Эрику. Он сидел босой, без чулок. И вдруг яростно сорвал с себя рубашку и швырнул поверх сапог.

– Негодная развратница, вы со всеми заигрывали!

– Вы сами притащили меня туда, чтобы я восхищалась, как вы преуспели в кровопролитии, – отбивалась она. А затем задала вопрос дрогнувшим голосом: – Скажите на милость, чем вы занимаетесь и почему не уходите?

Шотландец сидел перед камином, и отблески пламени играли на его лице и груди.

– Разве не понятно? – бесстрастно проговорил он. – Я сегодня вообще не собираюсь уходить.

Игрейния застыла, стараясь не выдать охватившего ее чувства. Эрик ждал яростных криков, сопротивления, злости и приготовился ее утихомиривать. Но она стояла и молчала: изящное лицо побледнело в вечерних сумерках, глаза неотрывно следили за ним, густые, блестящие словно вороново крыло волосы рассыпались по плечам.

– Ну так что? – спросил он. – Так и будете стоять? Она ответила не сразу:

– А что мне делать? Не думаю, чтобы ваши люди забыли здесь острый кинжал, который я могла бы всадить вам в сердце. Прикажете выпрыгнуть из окна?

– Не прикажу, – спокойно отозвался шотландец. Все было так, как он говорил. В камине горел огонь, и по стенам метались тени. Кружева рубашки открывали впадинку на ее шее, тонкая ткань подчеркивала изящные изгибы тела. Эрик покосился на полные, красивые груди, а розовые соски он уже видел раньше. Талию прятала тень, зато блик света выделял пышность бедер. Он мог представить – или различал на самом деле? – темный треугольник между ее ног.

– Итак? – буркнул он, разглядывая стоявшую перед очагом женщину.

И подмечал все больше и больше. Она не была такой спокойной, какой хотела казаться. Наоборот, дрожала точно лист на ветру. Ночь, огонь и, вероятно, его взгляд делали свое дело. Заостренные и твердые, как камешки, груди невероятно манили его к себе. Она сжала кулачки так, что ее ногти впились в ладони.

– Чего вы хотите, сэр? Чтобы я бросилась вам на шею? Не кажется ли вам, что ваша просьба… то есть ваше требование… несколько чрезмерно?

Весь его гнев испарился, как и не было.

– Да, именно этого я и хочу.

Шотландец подошел к стоявшей перед ним женщине. Игрейния склонила голову и закрыла глаза, а длинные ресницы бросали тень на ее щеки. Он отбросил волосы с ее плеч, поцеловал в ключицу, затем в шею. Губы нащупали бешено бьющуюся жилку. И тогда он взял ее за подбородок и поднял лицо для поцелуя. Сначала губы показались твердыми и холодными. Но вот они сдались и раскрылись, и он ощутил сладость ее рта. В голове и в чреслах загрохотал пульс, и он с восторгом стал ласкать ее волосы и гладить спину. Игрейния не отталкивала его, но и не отвечала на его ласки. Однако Эрик слышал, как колотилось ее сердце. Ее ладони недвижимо, но крепко лежали у него на плечах, словно она отчаянно пыталась удержаться на ногах. Сквозь марево желания Эрик понял, что женщина возбуждена и хочет его. Но он успел ее узнать и видел, что вся ее сила воли направлена на то, чтобы этого не показать.

Он погладил ее по щеке, сначала ладонью, затем костяшками пальцев. Рука опустилась и нащупала завязки на кружевном воротнике рубашки. Освобожденная ткань каскадом соскользнула на пол, и перед Эриком предстало изумительное тело. Игрейния будто и не почувствовала, что лишилась последнего средства обороны. Она дрожала и все сильнее впивалась пальцами в его плечи.

Наконец шотландец оторвался от ее рта. Смуглая рука коснулась молочно-белой груди. Эрик наклонился, прижался губами к ключице, затем нежно провел языком по соску. Игрейния всхлипнула, а он почувствовал, как наливаются желанием чресла.

– Не надо… не надо… я сейчас упаду, – прошептала она.

– Не упадешь, – пообещал шотландец. Он склонялся все ниже и ниже, пока его белокурые волосы не стали щекотать те места, которые он только что целовал.

С губ Игрейнии сорвался крик, и она начала падать. Но Эрик подхватил ее на руки и понес на постель. Она так и не открыла глаз. Он еще нашел в себе силы помедлить и постоять над ней, хотя желание грохотало в нем словно гром и молнией пронизывало все тело. Он молча расстегнул бриджи. Почувствовав его вес у себя между бедрами, Игрейния обвила его шею руками. А когда он проник в нее, распахнула глаза. Но тут же закрыла, однако продолжала его обнимать. Ответила на его движение и выгнулась ему навстречу, чтобы он заполнил ее собой. Эрик слышал ее прерывистое дыхание и внезапный, не удержавшийся в горле стон. Кожа Игрейнии покрылась испариной – она дрожала и извивалась под ним. И вдруг будто зародившийся в сердце ураган смел все на свете, и он испытал безмерное облегчение.

Эрик отодвинулся и лег на бок. Игрейния повернулась к нему спиной, и его грудь, словно темное облако, накрыла ее локоны.

– Игрейния! – позвал он и сам удивился, что его голос прозвучал так хрипло.

– Если в тебе есть хоть капля жалости, не заставляй меня сейчас говорить, – прошептала она.

– Тогда не отворачивайся от меня.

Она вся сжалась, но покорно повернулась к нему. Эрик обнял ее и прижал к груди.

Она больше не сопротивлялась.

А ночью ей приснился сон – теплый, соблазнительный, чувственный. Невероятный экстаз, восхищение и удовольствие. Ее целовали в спину, в шею, в бедра, в ягодицы, в губы, и она отвечала на поцелуи – дико, самозабвенно, отдаваясь целиком и не в силах насытиться. Краем сознания она понимала, что это не сон, а явь. И в сумраке спальни – огонь в камине почти прогорел – даже узнала мужчину: светлые волосы на голове и густая светлая поросль на широкой груди. Знакомый шепот у уха и щеки, хотя слов она не могла разобрать. И ее горячечный отзыв на любое его прикосновение.

Она жаждала… она вожделела… она изнемогала от желания… она сгорала от страсти.

И сполна получала то, что хотела.

Однако радовалась, что в комнате темно.

И еще радовалась сну, который закрыл вход грызущему сердце раскаянию.

Когда Игрейнию разбудило солнце, Эрик лежал на спине. Глаза его были открыты, голова покоилась на сгибе локтя – он вглядывался в вышивку на стене напротив кровати.

– Что это такое? – спросил он, увидев, что Игрейния проснулась, и показал на старательно сработанный герб. И, внезапно вскочив с постели, сорвал со стены вышивку и бросил в огонь.

– Это мое! – закричала Игрейния и повторила: – Мое! Символ дома Абеляров. – Она сделала над собой усилие и попросила: – Пожалуйста, пусть мой герб останется.

– Твой – пусть, – остыл Эрик. – Рядом с моим. Игрейния прикусила губу. Не таким она представляла их утренний разговор.

Эрик нашел бриджи, надел их и стянул завязки. Игрейния отвернулась, притворившись, что собирается уснуть, и тут почувствовала, как под его весом прогнулась постель. Он взял ее за плечо и повернул к себе.

– Я тебе говорил, что есть одно дело, которое нам надо обсудить.

Игрейния вспыхнула.

– Нам нечего обсуждать.

Эрик удивленно изогнул бровь, но вдруг улыбнулся.