В полночный час - Дрейк Шеннон - Страница 74

Жизнь и смерть — все воспринималось легче в те времена, ибо войны между феодалами — дело обычное, а кровопролитие — способ существования. Каждый из живущих должен был принять сторону того или иного противника, и варварство казалось тоже делом обычным.

Когда битвы утихали, люди находили себе иное занятие — пасли тощий скот, оберегая стадо.

Прошли годы, пока Рагнор восстановил силы, и годы потратил он на учение, ибо самым странным обстоятельством его проклятого существования стало число святых людей, обращавшихся к нему за помощью; его просили карать и его же просили помиловать. Рагнор быстро понял, что Лючану приходится бороться с собственными демонами и что он намерен установить жесткий контроль над их миром. Во время первых лет своего существования среди отверженных Рагнор, обласканный вниманием женщины, красивой и молодой, страдал от того, что она то появлялась, то исчезала, как и все там живущие. В отличие от остальных она к тому же была обречена на постоянное возвращение в море.

Она оказалась женой Лючана, и откуда она родом и сколько прожила на свете, никто не знал. Она никогда ничего не рассказывала и никого не просила рассказывать о себе.

Время лечит все, даже те страшные раны, которыми было покрыто тело Рагнора. Шрамы затянулись, рубцы пропали. Вскоре после полного выздоровления Рагнор проснулся на закате в сильной тревоге. Проснувшись, он понял, что видел сон, в котором к нему пришла Нари, говоря, что она сильно напугана и нуждается в нем. Она плакала слезами страха, стыда и ужаса. И молила его о прощении.

Он встал и пошел к деревянному строению, напоминавшему барак, — дому, где жил Лючан, где он спал и принимал гостей. Там он нашел измученного воина с оборванной цепью на шее, который явился на остров с рассказом о битве, произошедшей на юге Англии.

— Нормандцы пристали к нашему берегу… Наш саксонский король вышел встречать их, и Англия не пала бы, если бы короля Гарольда не убили. Нормандский лорд пробивает дорогу к северу. Кометы летят по небу, и люди думают, что скоро настанет конец света, — говорил им воин. Грязный и оборванный, с длинными волосами, какие приняты у саксонцев, и редкой бородой на лице, он представлял жалкое зрелище.

— Если саксонский король убит, а нормандец сел на английский трон и привел с собой собственную знать, то да — тот мир, который знал народ этой страны, близится к концу, — пояснил Рагнор.

Незнакомец вздрогнул и повернулся к Рагнору лицом. Затем он опустил голову.

— Да, для нас конец света уже наступил, и со свободой, той, что мы знали раньше, нам пришлось навсегда проститься. Но я пришел сюда не затем. — Саксонец поднял глаза на Лючана. — Нормандцы движутся к северу, сея разрушение и смерть.

— Так всегда бывает, когда один народ покоряет другой, — заметил Лючан и поднял руку. — Мы не участвуем в вашей войне и не будем участвовать.

— Но я пришел сюда не потому, что идет война, — откликнулся незнакомец, — хотя смерть и разрушение — трагедия, достойная сочувствия и жалости. Люди сражаются в войнах — кто-то побеждает, кто-то проигрывает. Но в этой битве сам Гарольд решил, что Бог ополчился на него и потому привел нормандцев к власти над Англией. Но большинство нормандских войск составляли наемники, и я не думаю, что сам нормандский лорд знает, из каких мест они пришли. Он поставил цель занять трон, а в таких случаях редко кто стоит за ценой.

— Зачем ты пришел, если сам понимаешь, что ваше дело проиграно? — грозно спросил Лючан.

— Я не боюсь смерти. Меня зовут Эдгар, я правил нижней землей и попал в плен, как вы видите, — он коснулся ошейника на горле, — и стал рабом. Мне удалось сбежать, воспользовавшись беспечностью стражи. Смерть сама по себе не страшна. Не страшна, когда душа человека попадает в руки Господа. Но с приходом нормандской армии… пришла и ужасная болезнь. Столько завоевателей осталось в покоренных землях властвовать над теми, кого они завоевали, подчинять себе жителей городов и селений, не воинов, нет — крестьян, фермеров, ремесленников, художников, раненых и невинных… И все они стали падать жертвами странной болезни. Она косит людей как чума. Как чума, принесенная демонами! — Эдгар говорил, и в красных, воспаленных глазах его полыхало безумие. Измотанный и изможденный голодом, он говорил с такой убедительностью и с таким достоинством, что его речам нельзя было не внимать. Жалкие лохмотья его никак не вязались с гордой осанкой и мужеством, которые сопровождали его рассказ. — Только Бог знает, застану ли я в живых кого-нибудь из моих соотечественников с юга, когда вернусь. Говорю вам, я сумел сбежать лишь потому, что сами нормандцы напуганы. Они боялись выходить по ночам, трусы — они боялись лишь за себя. Зло пришло на наши земли. Зло, облаченное в тени, призраки. Они нападают на своих жертв из темноты. И наутро несчастных находят мертвыми. Но потом по ночам те, кто умер, приходят к другим — кого они любили при жизни, и наутро их сестры, братья, матери или жены тоже умирают. И болезнь распространяется с чудовищной стремительностью, словно чума, даже еще быстрее.

— Возможно, это и есть чума, — предположил Лючан, внимательно глядя на своего собеседника. — Мужчина прикасается к своей жене, заражая ее. А мать качает на руках умирающее дитя и тоже теряет жизнь.

Эдгар покачал головой.

— Нет, если и чума, то иная, чума, что может принимать человеческое обличье и может смеяться, когда священники читают молитвы над умирающими и мертвыми.

— Ты говоришь, что зло принимает человеческий облик, — подошел к Эдгару Рагнор. — И ты его видел. Тени, становящиеся людьми, так? Мужчины или женщины?

— Женщина подошла ко мне, когда я помогал священнику облегчить участь умирающего перед церковью Святой Марии, недалеко от поля битвы при Гастингсе. Она встала передо мной, закутанная в черное, словно была плакальщицей. Но тут она захохотала и сказала, что нормандцы открыли ворота проклятым. И…

Мужчина вдруг замолчал на полуслове.

— И?.. — помог ему Рагнор.

—Человек, над которым я прочитал молитву, человек, умерший у меня на глазах, на следующий день встал и пошел. Пошел с ней, когда настали сумерки, и зашагал по лугу перед церковью, зашагал среди других, тоже умерших.

Зачем ты пришел к нам? — спросил Лючан.

Потому что ходят слухи, что вы тоже обращаетесь в тени, а потом в людей, — не сразу ответил Эдгар. — Я хочу сохранить душу.

— И ты нас боишься? — пристально глядя на него, спросил Рагнор.

— Да, боюсь.

— Но ты все равно пришел? — продолжал допрос Лючан. — Пришел, в то время как страна твоя лежит в руинах.

— Кто-то выигрывает войны, кто-то, наоборот, проигрывает, но душа человека вечна. Да, я боюсь. И на поле битвы я знал страх. Но я боялся не так, как сейчас. Говорят, что другие пришли сюда. Что вы можете быть жестокими, как все завоеватели… но когда с боем покончено, восстанавливается нормальный порядок жизни и смерти и даже павшие могут молить о милости.

— Неплохая у нас репутация, — пробормотал Лючан.

— Мы пойдем с тобой на юг Англии, — произнес Рагнор.

— Я среди вас в безопасности, — отозвался сбежавший раб. В его словах слышалась утвердительная интонация, но все же Рагнор уловил в его утверждении вопрос.

— О да, — с мрачной серьезностью подтвердил он. Вулфгар, который до сих пор хранил молчание, тихо засмеялся.

— Мы пьем кровь побежденных и святых по праздникам, которые только наш народ считает для себя священными. Саксонец побледнел, но не дрогнул.

— На вашем острове есть церковь?

— Да, есть, — ответил ему Вулфгар.

Саксонец направился к выходу, но, поравнявшись с Рагнором, остановился и протянул руку к серебряному медальону, что висел у того на шее. Он быстро отдернул руку, но от Рагнора не отошел.

— Ты был рожден стать великим правителем, избранником Господа, — сказал он, пристально глядя на Рагнора.

— Может, и так, — ответил Рагнор, словно ждал такой реплики, — но Бог, видно, пересмотрел в отношении меня свои планы.