Большая пайка - Дубов Юлий Анатольевич - Страница 77

Платон просидел в коридоре больше часа. Ничего не произошло. На всякий случай он сбегал на первый этаж и убедился, что никакой распорядиловки к ним не принесли. Через пять минут окошко закрывалось. Платон вернулся наверх. Серая фигура продолжала маячить у окна. Платон решил больше не отходить от комнаты куратора, но, просидев еще час, понял, что попал в цейтнот — у него были запланированы две встречи, одну из которых он уже пропустил, а на вторую никак нельзя было опаздывать. Платон заглянул в комнату, сказал, что вынужден уехать, но к трем вернется, попросил напомнить о себе куратору, снова пробежал мимо человека в сером и, схватив такси, полетел в Институт.

В вестибюле административного корпуса он столкнулся с Элеонорой Львовной.

— Ну как, все в порядке? — спросила она, приветливо улыбаясь Платону.

— Куратора не могу поймать, — махнул рукой Платон. — Он какую-то дурацкую бумажку не передал, я из-за этого потерял полдня, к четырем придется опять ехать.

— А что вам сказали в паспортном? — поинтересовалась Элеонора Львовна. — Паспорт — привезли?

— Да привезли. Только без бумажки не отдают.

— Тогда не волнуйтесь. Если паспорт у них, значит, все в порядке. К четырем Платон снова приехал в Президиум. Распорядиловку по-прежнему не принесли. Не было и куратора, который, как выяснилось, появился через десять минут после отъезда Платона и тут же был вызван в какую-то инстанцию. На вопрос, передали ли ему просьбу ускорить перемещение распорядиловки со второго этажа на первый, Платон получил довольно холодный ответ, что передали. Без нескольких минут шесть мимо Платона в комнату быстро прошел человек. Как оказалось, это и был куратор.

— Я приехал утром за паспортом, — поздоровавшись, начал объяснять Платон, — но мне сказали, что от вас не поступила какая-то бумага. А ведь вылет завтра, и через полчаса здесь все закрывают…

— По вам нет решения, — сказал куратор, барабаня пальцами по столу и глядя в окно.

— Что это значит? — опешил Платон.

— Нет решения — не можем выдать паспорт, — туманно объяснил куратор, продолжая изучать природу.

— И что же мне теперь делать?

— Не знаю. Ехать домой. У вас в Институте есть отдел загранкомандирования?

Вот в понедельник и спросите их, что делать.

Платон вышел за дверь, как оплеванный. Посмотрел на часы. Вероятность застать Элеонору Львовну в Институте еще была, хотя и очень невысокая. Платон решил ехать — надо же выяснить, что происходит. По дороге его не отпускала одна мысль — где-то он уже видел этого куратора, причем совсем недавно. Только войдя в Институт, Платон понял, что показалось ему таким знакомым. Запах! Запах иностранного, дорогого то ли лосьона, то ли одеколона. Это куратор простоял на лестнице второго этажа все утро, пока Платон бегал, как наскипидаренный. Это его Платон чуть не сбил с ног. Платон два часа просидел под дверью, а куратор те же два часа торчал как столб у окна, только чтобы не заходить к себе в кабинет. Интересно, зачем ему это было нужно?

Элеонора Львовна, женщина добросердечная и отзывчивая, оказалась, к счастью, на месте, хотя уже собиралась уходить. Выслушав сбивчивый рассказ Платона, она заметно помрачнела.

— Странно, — сказала она. — Вчера все было в порядке. Вы, Платон Михайлович, поезжайте домой, а в понедельник мы выясним, что к чему.

Произнеся эти слова, она настойчиво замахала рукой, показывая Платону, что он не должен никуда уходить, а напротив — сесть на стул. После чего приложила палец к губам и потянулась к трубке.

— Сергей Федорович, — сказала Элеонора Львовна, — это Цветкова. Добрый вечер. Тут мы одного сотрудника в Италию направляем. На три недели. Я хотела бы узнать… Да, он… Поняла. Спасибо, Сергей Федорович. До свидания.

Повесив трубку, Элеонора Львовна выбралась из кресла и, не произнеся ни слова, направилась к двери, маня Платона рукой. Он двинулся за ней.

— Он мне сказал, — шепотом произнесла Элеонора Львовна, когда они оказались в коридоре, — переверните объективку!

— А что это значит? — тоже шепотом спросил Платон. Объектив-кой называлась одна из многочисленных бумаг, которые он заполнял, — своего рода мини-анкета на одном листе. Платон хорошо помнил, что на обратной стороне ничего существенного, кроме сведений о близких родственниках, не содержалось, а с родственниками у него вроде бы все было в порядке.

Элеонора Львовна посмотрела на Платона с каким-то непонятным состраданием.

— Не знаю я, что это значит, — по-прежнему шепотом произнесла она, хотя в ее голосе уже прорезались официальные нотки. — Я спросила, мне ответили. И давайте считать, что этого разговора у нас не было.

Ясность внес Ларри, к которому Платон пошел сразу же от Элеоноры Львовны.

— Я тебя предупреждал — не лезь в эту историю, — говорил Ларри сквозь облако табачного дыма. — Теперь все понятно. Этот тип, замдиректора, договорился по своим каналам, что тебя проманежат ровно до того момента, когда уже ничего нельзя будет сделать. Как тот мужик называется — куратор? Если бы он утром сказал, что тебя прокатили, ты еще мог бы толкнуться туда-сюда. Вот он и прятался от тебя до вечера. В итоге — завтра все летят, а ты сидишь в Москве. И не просто сидишь, а в постоянном отказе. Ты понимаешь, что значит «перевернуть объективку»?

— Нет, — признался Платон. — Я как раз хотел у тебя спросить — что они могли вычитать на оборотной стороне?

— Да ничего они там не вычитали. И не собирались. Смотри. Я приношу начальнику важный документ. Он его читает, изучает, нюхает — я не обращаю внимания. Дальше так. Если начальник подписывает — значит, все хорошо. Если не подписывает — смотрю, как на стол положил. Лицом вверх положил — будет думать.

Перевернул — значит, больше с этой бумагой к нему не ходить. Ты что, не знал про это?

— Да откуда же! — воскликнул Платон. — А почему прямо не сказать?

— Потому! — Ларри поднял вверх указательный палец. — Если подчиненному надо словами объяснять, такой подчиненный должен на стройке бетон месить, ему там прораб все как надо объяснит. Подчиненный чувствовать должен. И без слов.

Тем более что не всегда и не про все сказать можно. Теперь тебя даже в братскую Монголию не выпустят. Все будет хорошо, все скажут да, все документы сделаешь, но дальше Элеоноры бумаги не пойдут. Она умная, порядок знает. Раз объективку перевернули, Элеонора будет гноить твои документы в сейфе до второго пришествия.

Некурящий Платон вытащил из Ларриной пачки сигарету, покрутил ее в руках, сломал и бросил в пепельницу.

— Что будем делать?

— Будем пить водку. — Ларри встал из-за стола и кивнул в сторону двери. — Сейчас поедем к заводчанам, они в «России» остановились.

В коридоре Ларри обнял Платона за плечи и стал что-то шептать ему на ухо.

Шептал долго. Потом спросил:

— Понял? Будем пробовать?

— Думаешь, получится? — в свою очередь спросил Платон.

— Должно получиться. Только договариваемся так — заводчанам про твои проблемы ни слова. Если дело склеится, то к среде ты уже будешь в Милане. Вот под этим соусом все и проведем. В понедельник cделаешь так, как договорились.

Если получится, я во вторник выеду в Питер.

Однако до понедельника Платон не дотерпел и в субботу позвонил ВП домой.

— А вы что, не улетели? — удивился ВП. Платон объяснил, что возникли непредвиденные трудности, и это заставляет его просить Владимира Пименовича о совете и помощи.

— Вы знаете, где я живу? — помолчав немного, спросил ВП. — Приезжайте к четырем часам.

Когда Платон приехал, у ВП был врач. Жена Владимира Пименовича, встретив Платона, проводила его в библиотеку и попросила минут десять подождать. Платон, впервые оказавшийся у ВП в доме, с интересом осмотрелся по сторонам. Такой подборки литературы по основной тематике Института он не видел даже в институтской библиотеке. Целый шкаф с работами самого ВП. На полках — Колмогоров, Понтря-гин, Беллман, Канторович, Винер, Циолковский, Бурбаки, Шеннон-Первое издание «Теории игр» фон Неймана и Моргенштерна. Платон потянулся к полке — так и есть, с дарственной надписью. И фотографии, много фотографий.