Не хлебом единым - Дудинцев Владимир Дмитриевич - Страница 94

— Майор Девятов, — сказал он о себе.

— Это мой товарищ, — негромко сказала Жанна Дмитрию Алексеевичу. На этот раз она встала будто прикрывая собой майора.

И мужчины, чувствуя отчуждение, поглядывая друг на друга с сухим любопытством, прошли в комнатку, где были диван, столик и белая кроватка Жанны. Из окна комнаты были видны крыши и лиловый, не очень спокойный закат.

Майор сел на диван и закурил. Дмитрий Алексеевич, сняв шляпу, стал посреди комнаты, посмотрел направо и налево и сел, обхватив спинку стула. Жанна стояла в дверях и смотрела на него во все глаза. Перед ней сидел тот, кем Дмитрий Алексеевич когда-то ей обещал стать. Нет, это было что-то большее, что-то суровое, большое и необыкновенно устойчивое.

— Позвольте спросить, Дмитрий… Николаевич, — заговорил майор. — Вы где-то отсутствовали эти годы?

— Я сидел в тюрьме, — ответил Дмитрий Алексеевич.

Майор опустил глаза и стал смотреть на папиросу.

— Я не хотел вам писать об этом, — сказал Лопаткин, взглянув на Жанну.

— Почему?.. Вы могли бы написать… — прошептала она.

Они как-то естественно перешли на «вы».

— Простите, Дмитрий Николаевич, — сказал майор, уступая любопытству. За что же вы, так сказать, попали?

— История очень длинная рассказывать.

— Вы легко отделались. Года два?

— Полтора. Меня неправильно осудили.

— Как так неправильно? — Майор покраснел. — Разве это может быть?

— Вы где работаете?

— Я адъютант у командующего.

— Ну что же, командующий всегда вами доволен? Ни разу не распекал вас за какую-нибудь ошибку?

— Может быть, и распекал, — майор повеселел. — У него это от настроения зависит.

— Вот видите! Даже командующий и тот, оказывается, не святой. Меня приговорили к восьми годам. А Верховный суд выпустил.

— Ага!.. — и майор опять посмотрел на свою папиросу. — Ну и что вы теперь намерены делать?..

— Как что? Работать…

— У вас, по-моему, как мне говорили, было какое-то изобретение, сказал майор тоном старшего, хотя было ему не больше двадцати семи. При этом он взглянул на Жанну, и она сильно покраснела.

«Догадываюсь, что тебе здесь говорили про меня», — подумал Дмитрий Алексеевич.

— Так вот… Дмитрий Николаевич — вас, кажется, так звать? В каком это у вас положении? Почему я спрашиваю: я имею некоторые возможности…

Дмитрий Алексеевич широко улыбнулся, но тут же смял улыбку. Он не хотел обижать майора.

— Спасибо, — сказал он. — Поздновато. Я сейчас имею тоже кое-какие возможности. — Он весело блеснул глазами. — Если что — могу…

— Вы хотите сказать, что у вас получилось? — вмешалась Жанна, лихорадочно розовея. — Вы это… — она хрипло откашлялась, — это хотите сказать?

Дмитрий Алексеевич подумал: «Может, не следует так прямо объявлять ей о победе? Зачем мстить? Человек что-то вспомнит, начнет перечитывать старые письма, о чем-то будет жалеть…»

— Вы что замолчали? — глаза Жанны горели непонятным восторгом, она упорно добивалась своего. — Вы что — сделали то, о чем говорили?

— Почти…

— «Почти» — это было еще тогда… Помните когда?

— Ну, сейчас дело значительно, продвинулось вперед. Сейчас по-настоящему «почти».

— Все-таки, может, вы мне расскажете что-нибудь?

— Соловья баснями не кормят, — сказал Дмитрий Алексеевич, смеясь, — это я теперь хорошо знаю.

— Гм… — кашлянул майор и поднялся. — Вы продолжайте, продолжайте! К сожалению, я вас должен покинуть… Жанна, такое обстоятельство… — он заговорил вполголоса: — К восьми часам… штаб…

— Я тоже с вами, — Дмитрий Алексеевич поднялся.

— Нет, вы останетесь, — сердито приказала Жанна, и он сел.

— Да, так я очень рад!.. — майор пожал руку Лопаткину. Надев фуражку, он повернулся к Жанне, сказал ей что-то глазами, и она, мягко ступая, вышла проводить его. У выходных дверей они остановились. Там произошел какой-то быстрый, тихий разговор. Наконец дверь хлопнула.

Дмитрий Алексеевич приготовился к решительному объяснению. Жанна все не шла. Закат за окном догорел, и все небо словно бы подернулось темной золой. Сидя на стуле, Дмитрий Алексеевич осматривал комнату. Вся эта чистая комнатка просила о пощаде.

Здесь все было хорошо эти два года, вот и портрет майора Девятова в рамочке — как маленький краб, подобрался весь и смотрит… Сумерки и тишина тоже были подосланы и настраивали Дмитрия Алексеевича на мирный лад.

Внезапно, как хлопушка, щелкнул над ним выключатель. Яркий свет ослепил его.

— Вы подождите, я поставила чай… — Жанна несмело подошла к нему. Постояла, помешкала, села на диван. Вдруг подняла на Дмитрия Алексеевича глаза — карие, плавающие в слезах. «Я была не права, можешь судить меня!» — сказал ее вызывающий взгляд. — «Нет, нет, нет, что ты!» — ответили испуганные, добрые глаза Дмитрия Алексеевича.

— Трудно было? — спросила она.

— Особенно в тот год, когда мы в последний раз с тобой…

— Что же это было? — чуть слышно спросила Жанна. — Условия или человек?

— Человек… — все обиды поднялись, запели в его голосе.

— А я вот ничего не знала… А почему оттуда не писал?

— Оттуда?

Она услышала в этом слове то, что Дмитрий Алексеевич больше всего старался скрыть. В комнатке наступила тишина.

— Если бы я тебе написал оттуда, то это было бы вроде моих злых музгинских писем.

— Говори, Дима, говори, — шепнула она.

Взглянув на нее, Дмитрий Алексеевич сразу остыл, не сказал ничего.

— Ну хорошо, — твердо заговорила она. — Я знаю, что ты должен мне сказать. Не можешь, скажи тогда вот что. Машину твою признали? Существует она?

Она не могла смотреть прямо на Дмитрия Алексеевича. Ее косой, ревнивый взгляд испугал его. «Что, если скажу „да“?» — подумал он.

— Нет, Жанна, ты сначала расскажи о себе…

— Чайник кипит! — донеслось из коридора.

Жанна выбежала. Вскоре вернулась с чайником, поставила на стол две чашки, ажурную фарфоровую вазочку с зефиром. Дмитрий Алексеевич повесил пальто на спинку стула, подсел к столу.

— Ну что я скажу о себе? — заговорила Жанна, разливая чай. — Не хочу о себе говорить. Сам видишь — все в порядке. Кончила университет. Летом была на Кавказе, потом в Музге гостила. Ну что еще? Мама по случаю окончания университета подарила мне манто…

— Какое же манто? — спросил Дмитрий Алексеевич, глядя в свою чашку, низко наклоняясь над нею.

— Дорогое. Из норки. Но вообще-то… вот, собственно, и все. Кроме манто, — она невесело усмехнулась, — мне нечего тебе сказать. Поеду вот скоро в Кемерово на коксохимзавод.

— Чего ж тебе туда ехать, когда капитан этот, майор, может тебе, наверно, устроить Москву?

— Он обещает… — Жанна покраснела. — Но ты мне так и не сказал, сбываются твои мечты?

— Сегодня ничего определенного не скажу.

Они замолчали.

— Ты чего смотришь на меня? — спросила она.

— Так, — ответил он, улыбаясь словно сквозь грустный сон — Просто так. Давно не видел.

И он продолжал смотреть на нее.

— Ты от меня что-то скрываешь. По-моему, ты победил и теперь пришел мне мстить. Что ж ты не мстишь?

— Значит, ты чуть-чуть верила? — Он улыбнулся. — Или, может, тебя эта моя шляпа смутила? Ты на нее не смотри. Это шляпа обыкновенного служащего. Я поступил на работу. На штатную, добропорядочную работу, с окладом, который позволяет одинокому холостяку иметь такую шляпу.

— Ты не сбивай меня с толку, — она пристально посмотрела на Дмитрия Алексеевича. — Мне кажется, что мы теряем друг друга. Ты меня видишь?

— Очень слабо.

— А я тебя совсем не вижу. Ты почему не говоришь правду?

— Успокойся, — он продолжал вяло ее обманывать и уже подумывал о том, чтобы уйти. — Ты, в общем, была права. Я рад, что тебе не пришлось разделить со мной множество неприятностей.

— Ты меня жалеешь! — воскликнула она.

— А! — сказал он, почувствовав вдруг усталость, и решил покончить со всем. — Чего тут врать! Ну, конечно же, я все сделал и стал начальником. Буду скоро резолюции накладывать: «Тов. Петрову на реагирование». — Он засмеялся.