Прошедшее повелительное - Дункан Дэйв - Страница 23

– Каждую из нас одобрили. И ни один мужчина не смог… – она перевела дух, – …совершить священный ритуал. Богиня отвергла нашу жертву.

– Ты хочешь сказать, что все они оказались на поверку импотентами? – рявкнул Дольм Актер.

Амбрия хлопнула дверью с такой силой, что здание содрогнулось. Все подскочили.

– Да! – признала она. – Жрецы, само собой, сильно обеспокоены. Но вам, мужьям нашим, нет нужды беспокоиться о… о последствиях.

– Но это безумие! – Дольм нервно хихикнул. Все повернулись к нему, даже Элиэль. – И с Олиммиар пытали счастья трое, один за другим? – Он вопросительно посмотрел на Утиам.

– Двое…

– Значит, всего восемь…

– Нет необходимости обсуждать отвратительные подробности, – объявила Амбрия Импресарио. Она двинулась через всю кухню к Тронгу, протянув одну руку к нему, а другой волоча за собой Олиммиар Танцовщицу. – Некоторые мужчины от бессилия проявили грубость, однако жрецы остановили их, прежде чем те успели нанести нам увечья. Теперь вы знаете все. Оставим это. – Она сделала еще шаг и упала в объятия мужа.

– Вовсе нет! – Дольм улыбался так, словно недовольство Амбрии его ни капельки не трогало. Элиэль еще никогда не видела, чтобы кто-либо из труппы оказывал Амбрии открытое неповиновение. Но Дольм клокотал, как чайник, уже с того момента, как вошел, и уж не Жнецу бояться стареющую актрису, верно?

Амбрия в ярости повернулась к нему. Пораженная Олиммиар отняла от лица платок, продемонстрировав яркий фонарь под глазом. К’линпор разинул рот.

– Это же настоящее чудо! – продолжал Дольм. – Святое чудо! Как же нам не восхищаться этим? Они что, все как один были старыми и жирными?

Щеки Амбрии, обыкновенно цвета мамонтовой кости, окрасились пунцовым. Элиэль ни за что бы не поверила в это, не увидь она все собственными глазами.

– Нет! – Снова эхо от стен. – В моем случае, поскольку меня не выбрал никто, жрецы вышли и нашли на улице двадцатилетнего рудокопа, отца двоих детей. Что, удовлетворила я твое любопытство, Дольм Актер?

Он усмехнулся.

– А как тебе кажется? Ну, и что дальше? Вольны ли мы покинуть Нарш, раз уж Оис так очевидно не нуждается в нас?

Величественная Амбрия чуть съежилась – или это показалось Элиэль?

– Нет. Нам всем велено явиться в храм на рассвете. Жрецы попросят оракула, дабы тот открыл им волю Владычицы.

Даже Дольм Актер вздрогнул.

Минуту в помещении царила тишина, потом он тихо спросил:

– Всем нам?

– Всем нам.

Все взгляды обратились на Элиэль Певицу.

Когда дела шли хорошо, вся труппа становилась одной большой, счастливой семьей. Когда дела шли по-другому, что случалось чаще, труппа все равно оставалась одной большой семьей, причем не обязательно несчастливой. Собственно, практически каждый член труппы в той или иной мере состоял в родстве с остальными. Старый Пиол Поэт был братом первого мужа Амбрии и, следовательно, дядей Утиам. Даже Клип Трубач приходился сводным братом Гэртолу Костюмеру – двоюродному брату Тронга Импресарио. Все были членами одной семьи – все, кроме Элиэль Певицы. Она не помнила абсолютно ничего из своей жизни до того, как труппа приняла ее к себе. Она оставалась чужой, пришлой, сиротой.

Обычно она никогда не задумывалась над этой разницей. Никто и никогда не упоминал о ней, даже Олиммиар в самом капризном настроении. В этот вечер Элиэль ощущала ее всей кожей. Она одна не была с ними в храме Владычицы. Она – последняя надежда. Все остальные попытки потерпели неудачу. Утром она пойдет с ними в храм, и там ее разоблачат как причину всех бед. Это было совершенно очевидно.

Возможно, безумное лопотание сестры Ан и не так уж безумно, и боги ставят грандиозную вселенскую трагедию, где отведена роль и ей, маленькой Элиэль Певице.

Жены льнули к мужьям. Олиммиар Танцовщица прицепилась к Эльме, своей сестре. Старый Пиол хлопотал у плиты, деликатно не встревая в разговор. Трубач ушел в свою комнату и вернулся, закутанный в меха. Он бросил, что пойдет прогуляется, и исчез в снежной круговерти за дверью, провожаемый удивленным взглядом Амбрии, свирепым – Тронга и сардонической улыбкой Дольма. Юный Клип не упускал возможности, если уж таковая предоставлялась.

Впрочем, возможно, его ждет разочарование – не знал же он, что Дольм врал насчет возвращения в храм.

Каждый раз, когда Элиэль отваживалась посмотреть в сторону Дольма, она встречала его издевательский взгляд. Интересно, велики ли ее шансы пережить эту ночь? О Жнецах не говорят вслух; назвать одного из них в лицо – верное самоубийство. Разоблачить Дольма Актера было бы просто-напросто безумием. Остальные решат, что тяжелый день сказался на ее рассудке – как же, он ведь муж двоюродной сестры Амбрии, член семьи! Единственное доказательство, которое могла бы представить Элиэль, – тот самый черный балахон, спрятанный в мешке, а она не сомневалась, что балахон уже спрятан где-то в другом месте. Даже если она и найдет балахон, Дольм заявит, что это старый сценический костюм, а потом обвинит ее в краже.

Может, это и в самом деле всего лишь старый костюм? Правда, она не могла представить себе, что найдутся зрители, способные восхищаться пьесой со Жнецом в числе действующих лиц. Может, на самом деле вообще ничего не было? Может, она просто сошла с ума?

На улице почти совсем стемнело, и всеобщее оживление сменилось интимным перешептыванием. Элиэль сообразила, что все собираются разойтись пораньше. Актеры уже в силу профессии ночные птицы, но сегодня женам хотелось остаться наедине с мужьями, а мужьям – с женами.

Она все чаще вспоминала дверь в свою комнатку – крепкую деревянную дверь с надежным замком и тяжелым железным засовом. Даже Жнецу не отворить такой двери, не разбудив всех вокруг!

Тут и сам Дольм потянулся, заложив руки за голову, и зевнул.

Элиэль поняла, что должна уйти раньше, чем Дольм, иначе он может подстеречь ее в ее же собственной комнате.

– Спокойной ночи! – Она вскочила на ноги и направилась к лестнице – клип-клоп. – Очень спать хочется, – объяснила она, поднимаясь через ступеньку. Клип-клоп… – До встречи утром! – крикнула она уже из коридора.

Элиэль влетела к себе в комнату, торопливо огляделась по сторонам и затворила дверь. Она осторожно повернула ключ, задвинула засов и рухнула на пол, задыхаясь так, словно только что одолела перевал Рилипасс, таща на спине мамонта.

Окно было прочное, решетчатое. Стены сложены из крепкого камня, пол и потолок – толстые доски. Если где-нибудь и можно укрыться от Жнеца, так это здесь. Подумав немного, она вынула ключ из двери и спрятала его к себе в мешок, а скважину заткнула чулком.

Стелить постель в холодном Нарше – дело нехитрое. Элиэль надела шерстяную ночнушку, скатала старое платье – получилась подушка – и накрыла тюфяк шерстяным плащом вместо одеяла. Потом опустилась на колени и помолилась, держа в руках амулет – маленькую золотую лягушку.

Давным-давно, как только Элиэль стала настолько взрослой, что перестала тянуть в рот всякую всячину, этот амулет ей подарила Амбрия. Лягушка только казалась золотой. На самом деле она оставляла на груди зеленые потеки. Правда, амулет – не самая надежная защита от бога смерти, которого она могла сильно прогневить, подсмотрев священный ритуал.

Яростный ветер сотрясал все здание. Этим вечером; обычные молитвы показались Элиэль до обидного неуместными. Подумав, она добавила к ним еще одну – Кирб’лу Тиону, испрашивая его помощи: пусть их труппа благополучно доберется на Празднества Тиона. После этого, дрожа от холода, она прошептала извинения Мужу за то, что подсмотрела священнодействие в его молельне. Но ведь молельня посвящалась не одному… Зэцу – она так и не смогла вымолвить его имя.

В конце концов она забралась под тяжелый плащ. Петух без печени, альпака белая снаружи и черная внутри, Жнец на мамонте и еще один у них в труппе, люди, которых Владычица лишила мужской силы… она после этого и глаз сомкнуть не сможет!

Однако смогла.