Холм демонов - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 67

— Ба, кого я вижу! — ухмыльнулся майор, — Мстислав. Твоя любовь к животным тебя погубит. — И Александр Иваныч бесшумно, но быстро спустился на землю.

Коровы и овцы, мирно пощипывая травку, продвигались в сторону баньки. Справа от них степенно вышагивал аист, время от времени наклоняясь за лягушками в высокую траву. Слева от стада неспеша шел Васятка с большим кнутом на плече и зорко поглядывал на своих подопечных, а иногда украдкой и на странного гостя. Мстислав же шел позади, насвистывая себе что-то под нос и помахивая веточкой от назойливых деревенских мух. Его глаза сладострастно взирали на мерно покачивающиеся коровьи крупы и полные молока вымени. Похоже, ничто на свете не могло вывести его из этого благостного состояния. Но, как нередко это бывает в лучшие минуты нашей жизни, идиллия была разрушена появлением непрошеного гостя. Это майор личной персоной внезапно возник перед Мстиславом из высокой травы.

— Селезень! — побледнев, пробормотал Мстислав.

— Кря! — ехидно ухмыльнулся майор, и его грозный кулак врезался в челюсть наемника.

Свет померк в глазах любителя зверушек и международных конфликтов. И вот же ирония судьбы — ни одна буренка даже не обратила внимания на исчезновение ухажера. Только Васятка да аист посмотрели в ту сторону, но кроме колышущегося разнотравья ничего не узрели. «Померещилось», решил Васятка.

Александр Иваныч Селезень был человеком, который умело скрывал под маской грубоватого солдафона свою скромную и даже застенчивую сущность. Например, он так смущался в присутствии дам, что порой начинал с перепугу вести себя просто развязно. О чем, правда, впоследствии сожалел, но ничего с собой поделать не мог. Армия с ее жестким порядком была для него единственным прибежищем. Там все было просто и понятно. Не то что хотя бы с той же религией. Ну не мог майор поверить в эдакого доброго дедулю, сидящего на облаке и раздающего пряники своим внучкам. Господь представлялся майору старым седым командующим, постоянно корпящим в своем штабе над стратегическими планами вечной войны со злом. А себя он видел его солдатом. Не хуже и не лучше других. И весь смысл своей Веры он видел в исполнении поставленной перед ним небесным командующим боевой задачи. И сделать надо все, а если потребуется, и жизнь отдать за то, чтобы на твоем рубеже зло не прошло…

А потом командующий призовет тебя в свою заоблачную ставку и спросит:

— Что же это ты, братец, — хитро прищурив добрые глаза, — в тылу, значится, отсиживался? Сладко ел, да мягко спал. А мои приказы и в голову не брал.

— Никак нет, товарищ командир, — немного смущаясь, отвечал бы ему майор, — Боевую задачу выполнял в силу своего разумения, а уж справился ли, не мне судить.

— Знаю, знаю, майор, — усмехался в седые усы командующий. — Все знаю — должность у меня такая. Да ты присаживайся, не стесняйся. Папироску хочешь? Сейчас дневального архангела кликну — чайку нам сварганит. И поговорим мы с тобой, Александр Иваныч, о том, как нам дальше с мировым злом воевать. Как-никак, ты прямо с передовой прибыл. Небось жарко там было? Но ты-то молодцом держался.

— Служу… — вскочил майор и запнулся. Краска смущения залила его лицо.

— Да не красней ты, майор, как девица, — засмеялся седой командир, — не в названиях суть, лишь бы сам ты в душе своей за правое дело был. За доброту, за правду, за любовь. И не стесняйся, майор, служить советскому союзу, коли под этим у тебя честь и совесть подразумевается. А подхалимы с их сладкими «аллилуями» отправятся потом на вечную гауптвахту. Вот так вот. А теперь давай чай пить будем. Да о делах толковать. Зло-то все наглее и изворотливее становится, что-то предпринимать надо, Александр Иваныч…

Баба Яга сидела пригорюнившись на пороге собственной избушки, когда над самой крышей пронеслось что-то черное и огромное. Это что-то сделало боевой разворот над лесом, снося верхушки елок, и резко пошло на посадку, явно целясь в саму Бабу Ягу. Та с перепугу рванула в избу с истошным криком:

— Спасайся, кто может!

Кот, читавший в это время на сундуке какую-то потрепанную книжку, удивленно посмотрел на Бабу Ягу и только успел открыть рот, видимо, для того, чтобы спросить, в чем дело, как раздался оглушительный грохот, и изба зашаталась. Но устояла. Кот неспеша слез с сундука, осторожно приоткрыл дверь, усмехнулся и, распахнув ее уже настежь, вышел на порог.

— Ну ты даешь! — весело промурлыкал он.

— Не рассчитали маненько, — раздался утробный голос в ответ.

Баба Яга, видимо, уже пришедшая в себя после первого испуга, выглянула из избы вслед за котом. А перед избой сидело здоровенное чудище, весьма похожее на динозавра, но только с тремя головами и перепончатыми крыльями. Чудище попыталось изобразить улыбку всеми тремя крокодильими мордами:

— С добрым вечерочком, Ягоровна.

— Ах ты гад летучий, — взвилась в ответ Яга, — залил все свои шесть бельм и летает тут, понимаешь. Чуть избу не снес! А опосля этого — с добрым вечерочком, Ягоровна!

— Ну чего ты раскричалась? — нахмурились все три рожи. — Я что, нарочно? — При этом нежданный гость развел маленькими передними лапками. — А вообще-то могу ведь и дыхнуть! Так что ты меня не зли. Того-этого…

— Это ты меня не зли! — смело отвечала Ягоровна.

— А во ща как дыхну… — пробасила правая голова.

Но Яга упредила ее и, сложив пальцы в жменю, щелкнула. И из руки вылетела небольшая шаровая молния. Правая голова мотнулась в сторону на длинной шее и, слава богу, увернулась.

— Ну ты чего, Ягоровна, — примирительно пробасила голова, — я ж так, шуткую.

— Да не бери ты его в голову, — протянула лирическим баритоном левая, — он сегодня не в духе.

— Я уже две сотни лет как не в духе, — буркнула правая.

— А до того был в духе? — рассмеялась Яга.

— А то как же, — грустно протянула правая голова, — я ж тогда воеводой был.

— Что-то ты мне раньше этого не рассказывал, — удивилась Яга.

— Да рассказывал, — махнуло лапкой чудище, — рассказывал, да ты, Ягоровна, видать, просто запамятовала.

— Может, и запамятовала, — пожала плечами Яга, — а ты еще раз расскажи.

— А самогону нальешь? — спросила правая голова.

Баба Яга вопросительно глянула на своего помощника.

— Сейчас принесу, — деловито отвечал кот и скрылся в избе.

Отец Нифонт лежал в своей комнате на кровати, прикрытый простыней. Сыскной пристав сидел за столом и деловито составлял опись немудреного имущества, два его помощника у двери переминались с ноги на ногу, ожидая, когда можно будет унести тело, а Ефросиния Гавриловна, почтенная хозяйка постоялого двора, ходила из угла в угол и при этом горестно причитала:

— Ох, господин пристав, да как же это!.. Никогда у меня ничего такого не бывало… — При этом хозяйка размахивала руками и театрально хваталась за голову.

— Говорили же вам, Ефросиния Гавриловна, — пристав оторвался от писанины и строго оглядел хозяйку, — чтобы вы привели в порядок эту доску. Я сам, идя по ней, едва не оступился! Мостик бы какой построили, что ли.

— Построю, обязательно построю, все приведу в порядок! — с трагическими придыханиями отвечала Ефросиния. — Завтра же плотников позову…

— Я сам прослежу, чтобы это безобразие прекратилось, — сказал пристав. — А то знаем мы вас: пока гром не грянет…

В двери постучали.

— Да-да, входите! — крикнул пристав. В горницу вошел скромно, но опрятно одетый человек:

— Извините, что отвлекаю. Меня зовут Савватей Пахомыч, я сосед отца Нифонта.

— Пристав Силин, — не отрываясь от бумаг, буркнуло должностное лицо. — Вы что, имеете нечто сообщить по поводу несчастного случая?

— А разве это был несчастный случай? — несколько удивился Савватей Пахомыч.

— А что же еще? — Силин оторвался от бумажной рутины и с интересом посмотрел на вошедшего. — Если человек шел по плохо закрепленной доске, — тут он выразительно глянул на Ефросинию, — и свалился вниз, то в этом ничего счастливого я не нахожу.