Холм демонов - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 72

— Ну как вы можете! — решительно возмутился Дубов. — Я иду на это исключительно ради любви к Государю и Отечеству, а не…

— Ну, денежки-то вам не помешают, — с хитроватой и вместе добродушной улыбочкой перебил дядя Митяй. — Мивиктриса Никодимауна мне по-тихому поведала, што вы собиваетесь пожениться, стало быть, на первое обзаведение средства понадобятся, не так ли?

— Так, — несколько упавшим голосом согласился Дубов. Предстоящая женитьба на Миликтрисе Никодимовне была для него новостью, но опровергать ее он не стал, а заговорил о другом:

— Дядя Митяй, а этого, как его, Данилу Ильича, еще не похоронили?

— Сегодня хоронят, — тяжко вздохнул дядя Митяй. — Как раз в полдень, на Старом кладбище. Жаль, сам я не смогу туда пойти, отдать посведнюю почесть этому преквасному чевовеку…

— А давайте я пойду заместо вас, — вызвался Дубов.

— Сходите, конечно, — несколько удивился Седой, — но для чего? Ведь вы даже не были с ним знакомы.

— Понимаете, я где-то слышал, что преступников часто тянет к их жертвам, — стал объяснять Дубов, — и многие именно на этом и «засыпались». А если Дубов придет на похороны, то я смогу проследить, куда он отправится потом, и вывести на чистую воду не только его, но и тех, кто с ним связан. Наверняка же он работает не один.

— А ведь верно! — согласился Седой. — Мивиктьиса Никодимауна описывала вас как способного скомороха и стихоплета, но я вижу, что из вас мог бы повучиться хороший сыскарь.

— Покорнейше благодарю, — вежливо кивнул Дубов. — И вот еще: куда мне нести голову Дубова, если, м-м-м… дело будет сделано?

— Куда нести? — чуть задумался дядя Митяй. — Сюда, пожалуй, не стоит. Ко мне домой — тем бовее. Ага, я вам сообщу одно место, где и буду ждать по ночам. — Седой что-то черкнул на обороте портрета. — Можете приходить и без «головы Дубова» — просто чтобы довожить о ходе поисков.

— Договорились! — Василий бережно сложил портрет и сунул себе за пазуху.

Серапионыч уже сидел на краешке кресла, когда в залу вошел царь Дормидонт. Доктор почтительно встал. Царь глянул на него так, будто хотел испепелить взором. Но ничего не сказал. Сел. Сам налил водки.

— Садись, эскулап. Выпьем, — глухо сказал он.

Выпили. Помолчали. И тогда царь заговорил вновь, только теперь в его голосе появилась неестественная для него горькая, долго таимая тоска:

— Я старый больной человек. Выписал бы ты мне какое лекарство, эскулап.

— Единственное лекарство, какое я могу вам предложить — это быть честным по отношению к самому себе, — деловито отвечал Серапионыч.

— Ты вместо того, чтоб о моем здоровье озаботиться, жилы мои на локоть мотаешь! — сверкнул глазами царь.

Серапионыч на это ничего не отвечал, лишь молча внимательно смотрел на Дормидонта, ожидая продолжения. И тот, не выдержав молчания, заговорил вновь.

— Чего ты от меня хочешь, эскулап? — уже срываясь на крик, вопрошал царь.

Но Серапионыч продолжал хранить молчание.

Тогда царь вскочил со своего кресла и заметался по зале, бормоча себе под нос проклятия. В конце концов он подскочил к Серапионычу и ухватил его за галстук. И притянул к собственному лицу. Так близко, что, казалось, у царя три глаза вместо двух.

— Я старый человек! — тихо, но грозно заговорил он. — Я хочу спокойно дожить свои дни и предстать перед Богом!

Серапионыч слегка придушенным голосом отвечал:

— А сможете ли вы, Ваше Величество, сказать Господу, что сделали на этом свете все, что могли и что должно?

Дормидонт зарычал, как разъяренный лев. Он отбросил галстук Серапионыча, и тот столь резко опустился в кресло, что чуть не упал. Царь с проклятиями смел со стола графин и грохнул кулаком.

— Что ты хочешь от меня, эскулап? Чего добиваешься?! — с тоской и яростью выкрикнул он.

Но Серапионыч молчал, поправляя галстук. Тогда царь склонился через стол и прямо в лицо выкрикнул:

— Чего тебе от меня надобно?!

— Мне ничего не надо, — спокойно отвечал Серапионыч, — это народу надо.

— Что ему надо? — снова выкрикнул Дормидонт.

— Народу, всего-навсего, нужен царь, — развел руками доктор. — Отец и заступник. Чтобы он вышел и сказал всю правду о надвигающейся опасности. Чтобы люди знали, что царь думает о них, печется о них неустанно. А не заперся в своем тереме, как говорят злые языки, и водку пьет.

Дормидонт устало осел в свое кресло. Прикрыл глаза рукой. В зале повисла тягостная тишина. Серапионыч встал, поправил еще раз галстук и двинулся к дверям. Под его ногами захрустело стекло разбитого графина, но царь даже не поднял взгляда в его сторону. Серапионыч задержался в дверях, глядя на массивную фигуру Дормидонта, застывшую в золоченом кресле. Тихо прикрыл за собой двери и пошел, улыбаясь чему-то своему, чему-то хорошему.

В коридоре Серапионыча перехватил Рыжий:

— Ну как, доктор? — с надеждой спросил он.

Серапионыч неспешно протер пенсне и водрузил на место.

— Лечение было кардинальным и нелегким, — деловито отвечал он. — Но пациент оказался человеком крепким. Так что жить будет.

Произнеся это, Серапионыч с довольной улыбкой двинулся дальше, а Рыжий так и остался стоять в недоумении. Но тут из залы раздался грозный рык, разнесшийся эхом по коридорам и лестницам:

— Рыжий! Подь сюда!

Рыжий вздрогнул, но не от неожиданности, а от удивления. Это был голос царя. Настоящего царя. Отца и заступника верноподданных своих. Царя, понимающего всю ответственность, лежащую на его плечах, и готового достойно нести это бремя во имя Народа и Отечества.

— А неплохой человек ваш градоначальник, — как бы между делом заметил Василий, когда они с Миликтрисой остались вдвоем.

— Не знаю, я с ним не знакома, — равнодушно повела плечами Миликтриса Никодимовна.

— А разве дядя Митяй не…

Миликтриса искренне расхохоталась:

— Дядя Митяй — градоначальник! Но с чего ты это взял?

— Ну, не знаю даже, — смутился Василий. — Он мне показался таким… — Детектив запнулся, подбирая подходящее слово. — Солидным, импозантным — в общем, представительным.

— Вообще-то он человек при должности, но чтобы градоначальник — это уж ты хватил… Постой, Савватей Пахомыч, куда ты? Уютная постелька ждет нас!

— Никаких постелек, любимая! — ласково, но твердо пресек Василий любовные поползновения. — Лично меня ждет не постелька, а важное задание.

— Да благословит тебя Господь! — Миликтриса Никодимовна набожно поклонилась образам и осенила крестным знамением спину Дубова, который уже шел к выходу.

От обладательницы «собственного дома в Садовом переулке» детектив решил направиться прямиком на кладбище. Правда, с несколько иными намерениями, чем те, о которых он сказал дяде Митяю. Во всяком случае, вряд ли он ожидал встретить на погребении истинных убийц Данилы Ильича. Во-первых, если бы Анисим и Вячеслав ходили провожать в последний путь всех, кого загубили, то они, скорее всего, просто не вылезали бы с кладбища. А во-вторых, Василий надеялся, что «новые мангазейские» уже отработали даденные им шесть золотых — пять за исполнение и один за срочность.

На похороны Василий шел с иной целью. После гибели Данилы Ильича он, подобно Штирлицу после провала Кэт, остался безо всякой связи с Царь-Городом. Посылать донесения Рыжему с обычной почтой или специально нанятым вестовым он не хотел — это было бы и долго, и рискованно. Дубов помнил, что Данила Ильич собирался отправить в столицу «верного человека», и надеялся вычислить его среди тех, кто придет отдать долг старому воину.

Майор Селезень неспеша, как бы растягивая удовольствие, выложил на стол два туза.

— Взял, — мрачно отозвался Мстислав.

— А теперь две шестерки на погоны, — шлепнул по столу картами майор и плотоядно ухмыльнулся.

— Вот черт, — прошипел Мстислав, — ну не везет, так не везет.

— Подставляй уши, — подвел резюме Селезень.