Тайны Парижа. Том 1 - дю Террайль Понсон - Страница 93

— Итак! — вскричал Гонтран. — Если вы вносите в дела общества вашу личную месть, сударь, то прекратим спор. Завтра я буду к вашим услугам и, при помощи Божьей, избавлю мир от такого негодяя, каковы вы. Но сегодня…

Из груди де Ласи вырвался стон, который он постарался подавить.

— Разве вы забыли, — пробормотал он, — что я уже пролил кровь двоих.

— Ради общей пользы, маркиз.

— Итак! — вскричал де Ласи вне себя. — Если вы хотите, идем! Один из вас убьет меня, или вы все до последнего умрете от моей руки.

И Гонтран бросил перчатку в лицо д'Асти; тот побледнел от злости, но сдержался.

— Пойдемте! — сказал он. — Но мне кажется маловероятным, чтобы вы выдержали такую игру.

— Может быть… идемте.

Чтобы выйти из отеля, де Ласи приходилось пройти через главный двор или садом, который выходил в пустынный переулок и сообщался с ним потайной калиткой. Через нее-то и вошел в отель шевалье; де Ласи увидал там почтовую карету, предназначавшуюся для его путешествия в Гавр. Маркиз, не желая возбудить подозрения насчет своего исчезновения, выбрал этот путь. Шевалье приказал кучеру ехать обратно и остался наедине с маркизом, который снова запер калитку.

В эту минуту ночной ветерок донес до них звуки прелюдии к вальсу.

— Сударь, — сказал маркиз, касаясь пальцем плеча своего сообщника, — нас всех семеро. Следовательно, чтобы вернуть себе свободу, мне придется убить шестерых.

— Совершенно верно, — сказал, поклонившись, шевалье.

— Когда я вас убью, останется только пятеро.

— Вполне верно.

— Итак, — спокойно заметил маркиз, — я начну с вас.

— Мне кажется, нам надо сначала достать оружие.

— Да, но вы забыли, что каждый из нас всегда носит при себе кинжал, рукоятка которого изображает руку скелета.

— Правда, но на кинжалах не принято драться.

— Ну, так мы введем это оружие в моду. Начнем же, шевалье.

И при свете луны лезвие клинка блеснуло в руке де Ласи.

XVI

Шевалье сначала растерялся от такого неожиданного нападения и несколько мгновений стоял в нерешимости, но вдруг в глазах его сверкнул злой огонек, и он, в свою очередь, выхватил кинжал.

— Вы позволите задать вам один только вопрос? — спросил он.

— Спрашивайте, только скорее.

— Если вы убьете меня теперь, в этот час и в этой пустынной улице, хватит ли у вас честности отправиться к другим членам нашего общества и драться с ними?

— Да, клянусь вам, но…

— А! — насмешливо заметил шевалье. — Значит, является условие.

— Только одно. При том роде оружия, каким мы деремся, легко может случиться, что побежденный так же, как и победитель, будет ранен смертельно, в таком случае я предпочту умереть дома.

— Я ничего не имею против этого.

— В таком случае, защищайтесь.

И де Ласи бросился на противника. Без ужаса нельзя было бы смотреть на их дуэль. Утонченные уловки, изящные приемы фехтовального искусства уступили здесь место дикой страсти и крайнему бешенству. Противники имели вид двух людоедов, стремящихся перерезать друг другу горло, чтобы удовлетворить тем свой грубый инстинкт.

Поединок был непродолжителен. В течение десяти минут маркиз и шевалье яростно наносили друг другу удары, наконец последний вскрикнул от боли и бешенства; кинжал выпал у него из рук и, судорожно вытянув сжатые руки, он сделал шаг назад и упал.

— Один — спокойно произнес де Ласи, но в ту же минуту пошатнулся, и в глазах у него потемнело: он принужден был прислониться к забору.

— Умираю, — прошептал он. — У меня три раны в груди, и я проживу не более часа… о, Жанна, Жанна, возлюбленная моя! Моя единственная любовь! Неужели ты обвенчалась только с трупом? Ты овдовеешь, не быв супругой…

И горячие слезы, слезы осужденного, блеснули и медленно скатились по бледным щекам маркиза; но им тотчас же овладело бешенство, и глаза его мрачно заблистали.

— Неужели я умру не отомщенный? — спросил он себя глухим голосом, и мысль о мести вернула ему силы; он толкнул ногою тело шевалье и продолжал. — И этот человек, убивший меня и одним ударом разбивший и мою жизнь, и мою любовь, заставивший мою возлюбленную Жанну сменить венчальный убор на траур, этот негодяй, которого я топчу ногами, это безжизненное тело — не настоящий убийца; действительный убийца — это низкое сообщество, все эти люди, связанные между собою гнусной клятвой, преступлением, сделавшие из меня то же самое, что я сделал с ними, — послушное орудие, покорный кинжал, руку, всегда готовую совершить преступление, людей, потерявших способность краснеть от стыда… Ну, так я не хочу, чтобы эти люди пережили меня; я умираю на пороге моего брачного алькова, а они умрут на эшафоте; бесчестие будет нашей эпитафией, и Жанна не будет оплакивать меня… О, — продолжал де Ласи с неописуемой иронией, — если бы я мог прожить еще хоть час!..

И он попробовал пройти несколько шагов, скорее волоча ноги, чем идя; благодаря железной энергии, давшей ему силы отсрочить приближение смерти, он шел, то цепляясь за стены, то останавливаясь и отдыхая, чтобы затем снова пуститься в путь… Таким образом он добрался до конца переулка и до улицы Ванио.

На соседних башенных часах пробило час; улица была пустынна, но мимо проезжала наемная карета, и кучер, заметив де Ласи, предложил подвезти его.

Было настолько темно, что невозможно было заметить кровь, которой был залит белый жилет маркиза, и кучер, помогая ему сесть в карету, не разглядел, что он был ранен.

— Улица Гельдер, 13, — пробормотал де Ласи чуть слышно. — Получишь луидор на чай, если довезешь в десять минут.

Обрадованный кучер стегнул лошадей и помчался во весь дух. Дорогой де Ласи лишился чувств, но он очнулся в ту минуту, когда карета остановилась.

— Друг мой, — сказал он кучеру, — позвоните у этой двери, подымитесь в первый этаж, разбудите моего камердинера и скажите ему, что его господин ждет на улице.

Кучер исполнил приказание маркиза и немного погодя вернулся с камердинером.

— Вильгельм, — обратился к нему де Ласи, голос которого все более и более слабел, — в кабинете, в ящике письменного стола, стоит маленькая шкатулка кедрового дерева, принеси ее сюда, а также захвати и плащ.

— Слушаю, сударь, — сказал слуга, взяв ключ и спеша исполнить приказание.

Немного спустя он вернулся со шкатулкой.

— Можешь лечь спать, — спокойно сказал ему маркиз, беря шкатулку.

— Как странно, — прошептал лакей, — голос у барина такой, словно он собирается умирать.

— Любезный, — обратился де Ласи к кучеру, — я только что дрался на дуэли и получил три раны и легко могу умереть во время пути. У меня нет времени ехать к доктору, к тому же это было бы бесполезно. Вы отвезете меня на улицу Вернейль. Если, когда вы остановитесь у отеля и отворите дверцу, вы увидите, что я умер, то попросите доложить о вас госпоже де Ласи и передадите ей эту шкатулку, сказав ей, что я обещал дать вам десять луидоров. В этом ящике хранятся только любовные письма.

Пораженный кучер слушал.

— Ну! Поезжайте скорее! — сказал маркиз и прибавил про себя с иронической улыбкой: «Я хорошо сделал, что описал день за днем историю нашего адского договора! По крайней мере, я буду отомщен!»

Пока совершались все только что описанные нами события, в отеле де Фруадефон не замедлили заметить отсутствие де Ласи, и оно сначала показалось всем крайне странным. Затем вспомнили, что маркиз подошел и разговаривал с каким-то человеком, которого никто не знал, что они отошли в сторону и, по-видимому, разговаривали о чем-то очень резко и серьезно. Один из слуг заявил, что видел, как они направились в сад.

Обыскали весь сад, но не нашли де Ласи. Мрачные предположения начали раздаваться среди этой только что веселившейся толпы; слова: встреча, дуэль, таинственное исчезновение — повторялись в гостиных, которые вскоре опустели под предлогом позднего часа. Парижский свет боится драм и неприятных новостей в то время, когда он веселится.