Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр - Страница 97

– К сожалению, нет, сударь. Я прочел только «Рассуждения о начале и основаниях неравенства» и «Общественный договор». Из этих книг я и почерпнул все свои знания и даже, может быть, все свои мечты.

При этих словах в глазах незнакомца вспыхнул огонек, он сделал порывистое движение и едва не сломал стебелек бессмертника с блестевшими на солнце листиками, который никак не желал укладываться в тесную коробку.

– Так какие же у вас воззрения?

– Вероятно, они не совпадут с вашими, – отвечав молодой человек, – это воззрения Жан-Жака Руссо.

– Хорошо ли вы их поняли? – спросил незнакомец с видимым недоверием, которое должно было задеть самолюбие Жильбера.

– Так ведь я, как мне кажется, понимаю свой родной язык, особенно когда на нем выражаются так же ясно и поэтично, как Жан-Жак Руссо…

– Да, видно, не очень, – с улыбкой заметил старик, – потому что если то, о чем я вас сейчас спрашиваю, не поэтично, то уж, во всяком случае, вполне ясно. Я хотел спросить, помогли ли вам ваши занятия философией лучше понять политическую экономию…

Незнакомец смущенно замолчал.

– Политическую экономию Руссо? – переспросил молодой человек. – Да ведь я, сударь, изучал философию не в коллеже, я своему чутью обязан тем, что открыл для себя среди прочитанных книг самую замечательную и полезную:

«Общественный договор».

– Бесплодный предмет для молодого человека, пустое созерцание для двадцатилетнего мечтателя, горький и мало соблазнительный цветок для юного воображения, – слегка опечалившись, проговорил незнакомец.

– В несчастье человек мужает до срока, сударь, – возразил Жильбер, – а если дать волю мечтательности, то она может довести до беды.

Незнакомец удивленно раскрыл глаза, которые все это время были полуприкрыты в задумчивости, свойственной старику в минуты покоя, сообщавшего его лицу некоторую привлекательность.

– Кого вы имеете в виду? – краснея, спросил он.

– Никого, сударь, – отвечал Жильбер.

– Не может быть.

– Да нет же, уверяю вас.

– Мне показалось, что вы досконально изучили женевского философа и имеете в виду его жизнь.

– Я его не знаю, – простодушно отвечал Жильбер.

– Не знаете? – вздохнул незнакомец. – Невелика потеря, молодой человек, это весьма жалкое создание.

– Что вы говорите! Жан-Жак Руссо – жалкое создание? Значит, нет больше справедливости ни на земле, ни на небе. Жалкое создание! И это человек, посвятивший жизнь счастью других людей!..

– Ну, я вижу, вы и в самом деле его не знаете! Впрочем, давайте лучше поговорим о вас, если ничего не имеете против.

– Я охотнее предпочел бы уяснить себе предмет, о котором мы только что говорили. Кроме того, я – ничто, сударь, что же я могу вам сообщить?

– Ну да, и потом, вы меня совсем не знаете и боитесь быть откровенны с незнакомым человеком.

– Сударь! Чего мне бояться кого бы то ни было и кто может сделать меня более несчастным, чем я есть? Вспомните, каким я предстал перед вами: одинокий, бедный, голодный.

– Куда же вы направлялись?

– В Париж. Вы парижанин, сударь?

– Да.., то есть нет.

– Да или нет? – с улыбкой спросил Жильбер.

– Я не люблю лгать. Я не раз имел случай убедиться, что надо подумать прежде, чем ответить. Я парижанин, если под парижанином подразумевается человек, давно проживающий в Париже и ведущий городской образ жизни. Но родился я в другом городе. А почему вы об этом спросили?

– Мой вопрос связан с тем, о чем мы только что говорили. Я имел в виду то, что, если вы живете в Париже, вы, должно быть, видели Руссо.

– Я и впрямь видел его несколько раз.

– Его, наверное, провожают взглядами, когда он проходит мимо? Он вызывает восхищение, прохожие показывают на него друг Другу пальцем, как на благодетеля человечества, не так ли?

– Ничего похожего. За ним бегут дети и, подученные родителями, кидают ему вдогонку камни.

– О Господи! – в недоумении вскричал Жильбер. – Но он по крайней мере богат?

– Ему случается утром, как и вам, задавать себе вопрос: «Что я буду сегодня есть?»

– Как бы ни был он беден, но, вероятно, он человек известный, могущественный, уважаемый?

– Засыпая вечером, он не уверен, что не проснется в Бастилии.

– Как же он должен в таком случае ненавидеть людей!

– Он их ни любит, ни ненавидит, они ему надоели, – вот и все.

– Не испытывать ненависти к людям, которые дурно с нами обходятся! – вскричал Жильбер. – Мне это непонятно.

– Руссо всегда был свободен, сударь. Руссо всегда был достаточно силен, чтобы надеяться только на себя. А ведь именно сила и свобода делают человека мягким и добрым. Напротив, зависимость и слабость его озлобляют.

– Вот потому-то я и стремлюсь оставаться свободным! – с гордостью заметил Жильбер. – Я чутьем угадывал то, что вы сейчас подтвердили.

– Человек может быть свободен и в тюрьме, молодой человек, – отвечал незнакомец. – Окажись Руссо завтра за решеткой, что рано или поздно с ним случится, он и там писал и мыслил бы так же свободно, как в горах Швейцарии. Я-то всегда полагал, что свобода состоит не в том, чтобы делать то, что хочется; она заключается в том, что никакая сила не может заставить человека поступать против своей воли.

– Скажите, сударь, эти слова принадлежат Руссо?

– Да, – отвечал незнакомец.

– Они взяты из «Общественного договора»?

– Нет, это из его новой книги под названием «Прогулки одинокого мечтателя».

– Сударь! Мне кажется, у нас с вами есть нечто общее.

– Что именно?

– Мы оба любим Руссо и восхищаемся его книгами.

– Говорите о себе, молодой человек: вы как раз, в том возрасте, когда люди легко обманываются.

– Можно заблуждаться в чем-то, но не в ком-то.

– Впоследствии вы сами убедитесь, что чаще всего ошибаются именно в людях. Может быть, Руссо отчасти ближе к истине, чем другие. Но уж поверьте мне: и у него есть недостатки, да еще какие!..

Жильбер недоверчиво покачал головой. Однако, несмотря на это, незнакомец смотрел на него по-прежнему благожелательно.

– Вернемся к тому, с чего начали, – проговорил он, – я сказал, что вы оставили в Версале своего хозяина.

– А я вам на это ответил, – немного мягче произнес Жильбер, – что у меня хозяина нет. Я мог бы прибавить, что, пожелай я поступить на службу, у меня был бы могущественный хозяин: я отверг одно предложение, которому многие могли бы позавидовать.

– Вы получили предложение?

– Да, я должен был развлекать богатых бездельников. Но я подумал, что, пока я молод, могу учиться и чего-нибудь в жизни достичь, я не должен терять драгоценного времени, тем более – унижать свое достоинство.

– Это похвально, – важно заметил незнакомец, – но если вы собираетесь добиться в жизни успеха, надо иметь ясное представление о своем будущем, не так ли?

– Сударь! Я мечтаю стать врачом.

– Прекрасное и благородное занятие. Однако у врача два пути: либо истинная наука и, значит, скромное, а подчас нищенское существование, либо наглое шарлатанство, а с ним – богатство и почести. Если вы любите истину, юноша, становитесь врачом; если предпочитаете блеск – постарайтесь прослыть врачом.

– Сударь! Чтобы учиться, нужно много денег, не так ли?

– Конечно, деньги нужны, но не так уж много.

– А вот Жан-Жак Руссо, – продолжал Жильбер, – все знает, а ведь это ничего ему не стоило!

– Ничего не стоило? – с печальной улыбкой переспросил старик. – И вы говорите так о самом дорогом, что Господь дал человеку: о душевной чистоте, о здоровье, о сне – вот во что обошлось женевскому философу то малое, чему он научился!

– И вы называете это «малым»! – воскликнул задетый за живое Жильбер.

– Ну конечно! Да вы расспросите о нем и послушайте, что вам скажут.

– Прежде всего он – великий музыкант.

– Это потому, что Людовик XV с чувством пропел:

«Над милым слугою утратила власть я…». Однако это вовсе не значит, что «Сельский мечтатель» – хорошая опера.