Волонтер девяносто второго года - Дюма Александр - Страница 47

Именно тогда, пытаясь сделать гения пособником разврата, г-ну де Ришелье пришла мысль купить в Англии этот чудесный портрет работы Ван-Дейка и преподнести в дар г-же графине Дюбарри под тем малоправдоподобным предлогом, будто паж, держащий под уздцы королевского коня и носящий имя Барри, был предком ее супруга. Госпожа Дюбарри приняла картину, не сознавая ее истинной ценности. Графиню заставили запомнить то, что она должна говорить по поводу этого портрета; Дюбарри велела повесить его в мансардах Версальского дворца, где она проживала, прямо напротив канапе, на котором Людовик XV любил сидеть с нею.

В первый же день Людовик XV, оказавшись перед портретом, недавно доставленным из Англии, спросил куртизанку, кто этот человек с печальным и благородным взором, с задумчивым и озабоченным чем-то челом.

— Это портрет человека, потерявшего голову из-за того, что он, как и ты, не посмел разогнать свой парламент. Ты понял, Франция? — спросила г-жа Дюбарри.

Но король никак не мог набраться решительности в отношении собственного парламента, и тогда она подвела его к портрету, воскликнув:

— Франция, береги свою голову!

И под влиянием этой странной тайной советчицы парламент разогнали. Людовик XV умер; г-жу Дюбарри прогнали; портрет спустили с мансарды и, учитывая его художественную ценность, повесили в апартаментах молодого короля Людовика XVI (он прекрасно говорил по-английски и в основном читал историю Англии, а не других стран), и в созерцании этого портрета он нашел серьезную пищу для раздумий.

Карл I был казнен за то, что поднял меч на свой народ. Но разве поддерживать переписку с эмигрантами и лелеять мысль призвать во Францию австрийцев не означало поднимать меч против собственного народа?

Пятого и шестого октября или, точнее, после этих дней, король, привезенный народом из Версаля в Тюильри, нашел покои, где целый век никто не жил (в них почти не было мебели). Он повелел забрать обстановку из Версаля и доставить в Париж.

Однако, войдя в спальню, Людовик XVI обнаружил портрет Карла I, повешенный напротив королевского ложа во исполнение отданного им же самим приказа. Это показалось ему предупреждением Неба. Каждый день портрет словно нашептывал: «Бурбон, не забывай о Стюарте!»

Ведь последним словом Карла I на эшафоте было «Remember!» note 8.

Итак, Людовик XVI не забывал обо всем и даже слишком хорошо помнил. Он читал Юма, что мы уже отмечали, и историк говорил ему то же, что куртизанка твердила Людовику XV: «Перед тобой король, которому отрубили голову за то, что он уступил своему парламенту».

Людовик XVI, в отличие от Карла I, не хотел уступать своему парламенту, но и не желал, подобно Людовику XV, бороться с ним. Он выбрал среднее решение — бежать. Совет Мирабо лишь напоминал о примере Карла I.

Одно событие, кажется, возвестило, что время тому пришло. Мы уже называли эту дату: 18 апреля 1791.

Восемнадцатого апреля, в пасхальный понедельник, король изъявил желание отправиться в Сен-Клу.

Король, королева, епископы, прислуга уже заполнили кареты, в которых им предстояло совершить небольшую прогулку в два льё, однако народ не дал им выехать из Тюильри. Король настаивал на своем; тогда на церкви святого Рока ударили в набат.

Высунувшись из кареты, Людовик XVI услышал, как тысячи глоток орут:

— Король хочет бежать! Нет, нет, нет!

— Я слишком вас люблю, чтобы покинуть вас, — возразил король.

— И мы, мы тоже любим вас, — хором отвечали собравшиеся, — но только вас!

Королева, обделенная такой любовью Франции к своему суверену, плакала, топала ногами, но была вынуждена вернуться в Тюильри.

Итак, король оказался пленником; сомнений на сей счет быть не могло. Но узнику дозволено бегство. С того времени король и начал готовить побег.

Вместе с королем, желавшим бежать из Франции, две партии страстно желали, чтобы он ее покинул: роялистская, потому что, вырвавшись на свободу, король мог бы возвратиться во Францию вместе с чужеземцами; республиканская — потому что в этом случае ей не нужно было казнить короля, чтобы добиться провозглашения республики.

Совсем скоро мы увидим, что те, кто арестовал короля, принадлежали к третьей партии — конституционалистам.

Приняв решение, нужно было его осуществить. Великой вдохновительницей этого замысла являлась королева; принцессы из австрийского дома — Мария Медичи, Анна Австрийская, Мария Антуанетта, Мария Луиза — всегда были злыми гениями королей Франции.

Король мог бы уехать один, и в любом здравом уме прежде всего должна была возникнуть подобная мысль; в этом случае в путь он отправился бы верхом.

Ему, страстному охотнику, отличному наезднику, не составило бы большого труда, переодевшись курьером, добраться до любого достаточно сильного отряда охраны, и тот проводил бы его до границы.

Но в ночь с пятого на шестое октября, эту страшную ночь, королева, охваченная ужасом, заставила Людовика XVI поклясться, что если он когда-нибудь покинет Францию, то лишь вместе с ней и детьми. Добрый муж и хороший отец, хотя плохой король, Людовик XVI очень хотел совершить клятвопреступление по отношению к Франции, но не в отношении собственной семьи. Поэтому решили бежать все вместе: король, королева, дети Франции.

Это означало вдвое, втрое, вчетверо усугубить трудности, сделать план почти невыполнимым. Все интриги королева взяла на себя. Кстати, она пользовалась поддержкой иностранных государей.

Выражение «иностранные государи» вынуждает нас сделать короткое отступление.

Мы всегда будем стремиться сохранять в этом долгом повествовании беспристрастность, постоянно вызывающую у нас желание привести наших читателей, невзирая на различие их мнений, к нашей точке зрения, но, после того как мы выразили мнение народа, посмотрим на события с точки зрения монархии.

Те, кого мы, французские граждане, называем чужеземцами, а следовательно, врагами, для короля Франции никогда не были врагами и еще меньше были чужеземцами.

Короли Франции, действительно, вместо того чтобы брать в жены француженок, постоянно женились либо на принцессах австрийских, немецких, испанских, итальянских, либо, на худой конец, савойских.

Отец Людовика XVI был женат на саксонке; значит, по крови король являлся французом лишь наполовину. Сам Людовик XVI женился на принцессе лотарингско-австрийского происхождения.

Спрашивается, кто же правил Францией? Человек, в ком текла всего четверть французской крови, — вот кто; остальные три четверти составляла кровь саксонская, лотарингская, австрийская.

Поэтому, когда Людовик XVI открыто начал борьбу против Франции, именно его народ стал для него чужим, то есть врагом.

И наоборот, другом короля был чужеземец, его родственником был враг Франции. Император Австрии, будь то Леопольд или Иосиф II — его шурин; король Неаполитанский — племянник, король Испании — кузен; наконец, все. короли Европы — в большей или меньшей степени его родственники.

Если Людовик XVI имеет несчастье ссориться с собственным народом и боится его, к кому он обратится? К своим августейшим родственникам. Они — друзья короля Франции, но враги французского народа.

Адвокат, который 18 января 1793 года имел бы смелость изложить с судебной кафедры эту столь простую теорию, понятную самому заурядному уму, наверное, спас бы короля.

Мы живем в век оценок. Особенно примечательным делает наш век потребность знать истину, чистую, ясную, прозрачную, освобожденную от всяких вымыслов; история — это апелляционный суд для всех — кордельера Дантона, якобинца Робеспьера и короля Людовика XVI. Так вот, разве не справедливо, что, говоря о каждом из них, мы принимаем во внимание сословие, из которого он вышел, среду, в какой был воспитан, сферы, где действовал? Пусть не мерят одной и той же мерой тех, чьими наставниками были Вольтер и Руссо, и человека, кого воспитывал г-н де Ла Вогийон, и, следовательно, пусть судят Дантона с точки зрения естественных законов природы, Робеспьера — с точки зрения законодательных норм, Людовика XVI — с точки зрения интересов монархии.

Note8

Помни! (англ.)