Сильнее только страсть - Джеймс Роби - Страница 44

Уже начинал брезжить рассвет, когда Джиллиану ввели в большой зал замка Канросс. Лицо ее было исцарапано колкими ветвями кустарника, короткие волосы растрепаны, кисти рук крепко связаны, ибо она оказывала сопротивление и ни за что не хотела возвращаться в замок. Пленницу сопровождал Джейми Джилли, вид у которого было непривычно мрачным и выражал полную растерянность.

Несмотря на неурочный час, в зале оказалось много людей, в том числе брат Уолдеф, закончивший смазывать и перевязывать рану на руке Брюса и успевший помолиться в церкви за благополучное разрешение случившегося.

Роберт успел уже успокоиться и сейчас больше думал не о том, что произошло, а о том, как поступить с Джиллианой, ведь она покушалась на жизнь первого человека в Шотландии, ее короля, обвинив его в смертном грехе предательства.

Карлейль, напротив, все еще не мог прийти в себя от ярости, вызванной диким поступком Джиллианы, и, чем больше думал о нем – а ни о чем другом он думать не мог, – тем сильнее становился его гнев, и он не видел никакого исхода, кроме самого плохого, самого ужасного, но в то же время самого естественного и справедливого в подобных обстоятельствах. Что она наделала, безумная дочь прекрасного воина! Строптивая, гордая девчонка, которую он не сумел вовремя образумить, найти ключ к ее душе, метавшейся в одиноком заточении... А значит, и он тоже виноват и должен понести наказание, ответить перед своим верховным правителем Робертом Брюсом и перед самим собой.

Агнес также присутствовала в зале, она сидела рядом с братом и тихо плакала, слезы обильно текли по ее лицу. Когда ввели Джиллиану, она поднялась, чтобы подойти к ней, но Карлейль остановил ее и велел снова занять свое место.

Брюс, сидевший на высоком резном кресле, заменявшем трон, начал говорить, и шум голосов в зале умолк.

Обратившись к Джейми, он громко произнес:

– Подведи ее сюда!

Удерживая Джиллиану за связанные руки, Джейми поставил ее спиной к Карлейлю и его сестре, окруженным воинами клана, – так, чтобы она видела перед собой только Брюса, только человека, на чью жизнь покушалась.

– Оставь ее, – обратился Брюс к Джейми. Освободив ей руки, Джейми отошел от Джиллианы.

Поднявшись со своего кресла и стоя на возвышении, Брюс спокойным громким голосом произнес:

– Теперь я готов услышать вас, леди Джиллиана. Посмотрите на меня и повторите, считаете ли вы по-прежнему, что я виновен в грязном предательстве моего учителя и военачальника Уильяма Уоллеса? Ответьте перед всеми, кто здесь присутствует.

В зале поднялся гул, вскоре утихший и сменившийся напряженной тишиной. Молчали Черный Дуглас, Морэ и Мантит. Молчали присутствующие здесь воины – те, кто участвовал в сражениях вместе с Уоллесом, и те, кто просто слышал о нем как об одном из героев многих битв, главной и самой знаменитой из которых была битва при Стерлинге.

Джиллиана думала, что у нее напрочь исчез голос и она не сумеет произнести ни звука, но, к своему удивлению, услышала собственные слова:

– Нет, милорд. Если бы я продолжала верить в свое обвинение, то не убежала бы из ваших покоев и из вашего дома куда глаза глядят...

Она умолкла, не зная, что еще сказать, думая об одном: «Да, да, конечно, я заслужила наказание за то, что совершила. Но только скорее... скорее назначьте его... любое, вплоть до самого страшного... Я приму его с открытой душой».

– Ваш поступок, леди, – ровным холодным тоном продолжал Брюс, – из очень тяжких. Попытка убить того, кому убийца, то есть вы, обязан быть преданным душой и телом: ведь я верховный правитель Шотландии и сеньор вашего супруга... Итак, отрицаете ли вы, что предприняли попытку отнять жизнь у вашего короля?

Она молча покачала головой. С той же искренней верой, что и несколько часов назад, когда с ножом прокралась в спальню Брюса, чтобы нанести смертельный удар, она осуждала себя сейчас за безумный поступок и готова отвечать за него, нести кару вплоть до смертельной. Как истинный воин, каким являлся ее отец. И ее решимость принять смерть не ослабеет, нет... Она не убоится ее.

– Отвечай. – В голосе Брюса, внимательно наблюдавшего за ней, уже не слышалось прежней суровости, однако Джиллиана не заметила начавшейся «оттепели» – ей было не до того.

Она начала говорить и запнулась на первом же слове.

– Я не... я не должна была пытаться отнять у вас жизнь, – наконец выговорила она.

– Но тогда почему, – снова повысил голос Брюс, – почему ты решилась на такой поступок? Почему вообще посчитала себя вправе мстить за Уильяма Уоллеса?

Он скосил глаза на стоявшего неподалеку Карлейля и увидел, как тот напряжен. Остальные, кто присутствовал, тоже замерли в ожидании.

– Говори! – повторил Брюс, обращаясь к Джиллиане. Она снова запнулась, потом выдавила из себя:

– Я его дочь.

– Незаконнорожденная дочь, – поправил ее Брюс.

– Да...

Она хотела выкрикнуть, но ответ прозвучал хриплым шепотом.

Джон Карлейль ясно почувствовал, что Джиллиана в самом деле находится на краю смерти – всего один шаг отделяет ее от всеобщего осуждения. И все, что требовалось сейчас сделать Брюсу, – задать следующий короткий вопрос о матери: кто твоя мать? Джиллиана не станет отрицать, что ее мать из семьи Плантагенетов, английских королей, и тогда вряд ли кто-либо из находящихся в зале не сочтет ее достойной смертной казни, и спасти ее будет невозможно.

Через голову Джиллианы он увидел в другом конце зала брата Уолдефа, в руках он держал четки, губы беспрерывно шевелились, бормоча слова молитвы. Сам Джон молиться сейчас не мог; лишь неотрывно смотрел на Джиллиану с неизбывной печалью в глазах и в груди, с безмолвным, но яростным осуждением ее поступка. И своей беспомощности. С болью, от которой не мог и не хотел избавиться.

Вопроса о том, кто ее мать, Роберт Брюс не задал. Он произнес:

– Сэр Уильям Уоллес был лучшим из воинов, каких я знавал в своей жизни. И те из нас, кто даже невольно способствовал его выдаче врагу, не могут не чувствовать своей ответственности. Должны чувствовать. Ответственность, но не вину!.. Однако сейчас речь не о том. И я хочу спросить тебя, дочь великого воина, тебя, кто называет саму себя воином... Хочу спросить: какое наказание должен я избрать за твое преступление?

Почти все в зале затаили дыхание. Лорд Мантит подумал, что Брюс сошел с ума, если задает такой вопрос преступнице. Морэ предположил, что тот, видимо, решил пожалеть преступницу за молодость, красоту, за принадлежность к слабому полу и пытается облегчить ее участь. Эдварду Брюсу пришла в голову мысль, уж не влюбился ли, часом, его братец в эту девицу, поскольку не раз говорил о ней в восторженных тонах. И лишь Черный Дуглас понял: Роберт ценит дружбу Карлейля, знает его как хорошего воина, знает о его любви к жене и не хочет бесповоротно лишиться верного друга, уже потерявшего первую жену полтора десятка лет назад.

У Джиллианы голова шла кругом: она ожидала всего, чего угодно, только не такого вопроса, и пыталась заставить себя мыслить трезво и разумно. Конечно, самым правильным и честным с ее стороны стал бы ответ: я заслуживаю отсечения головы. Такой приговор, несомненно, вынесли бы настоящему мужчине. И справедливо. Око за око. Смерть за смерть... Но она не хотела... не могла позволить, чтобы с ее губ сорвалось слово, после которого уже не будет ничего. Совсем ничего. Пустота и темень...

Она сделала над собой усилие и произнесла слова, за которыми тоже могла стоять смерть, но и боль. Длительная боль. А боль она умела терпеть.

– Сто плетей, – сказала она.

В притихшем зале послышался крик Агнес. Кто же не понимал, что и тридцати плетей бывает достаточно, чтобы наступила смерть?.. Карлейль на мгновение прикрыл глаза. Гнев покинул его, осталась лишь печаль. Он услышал, как Брюс спокойно проговорил:

– Нет, леди, так не пойдет. Во-первых, вы хотели отомстить за собственного отца, а дочерняя или сыновняя преданность всегда казалась мне одним из лучших качеств в человеке...