Пророчество любви - Джеймс Саманта - Страница 3

У Аланы перехватило дыхание. Она положила руку на рукав старики и еле слышно проговорила:

— Обри, вспомни, ты говоришь о покойнице! Старик фыркнул:

— Я говорю правду!

Алана постаралась подавить возникшее было чувство вины. По правде говоря, такие же мысли несчетное число раз возникали и у нее. Ей было жаль, что Ровена погибла, но, положа руку на сердце, печалиться было не о чем. Однако Сибил осталась сиротою. Закрыв глаза, Алана склонила голову и помолилась обо всех: об успокоении души своего отца и Ровены, о Сибил и о том, чтобы Господь простил ей ее собственные грех. Хотя Алана и любила своего отца горячо и преданно, но вместе с тем ненавидела его за горе ее матери, и это был грех.

Она поднялась и, неслышно ступая, прошла на середину поляны

— Я не знаю, что делать, — сказала она, чувствуя себя ребенком и презирая в себе эту слабость.

— Я… я боюсь… за себя… и за Сибил. И уж в любом случае не хочу, чтобы вышло так, что в трудную минуту, когда она во мне нуждается, я не пришла к ней на помощь.

Обри разгладил бороду. Выцветшие голубые глаза смягчились, остановившись на стройной спине девушки. Он вздохнул.

— Ты совсем как твоя мать, Алана! Платишь добром людям, невзирая на то, что они… ах, если бы они так же относились к тебе! Но я советую тебе не поступать опрометчиво. Не торопись! Норманны… ходят слухи, все они исчадия преисподней, но тот, который захватил Бринвальд… имя его Меррик… самое ужасное исчадие преисподней. Одним своим взглядом он может снести голову с плеч у любого. Однако, сдается мне, он такой же презренный червь, как и герцог, которому он служит! — Обри помолчал, поглаживая бороду. — Мы не знаем, какие еще они замышляют бесчинства. Надо быть настороже.

Обри не успел договорить. Неожиданно раздался резкий хриплый смех.

— Верно сказано, старик! Однако боюсь, твое предупреждение запоздало.

Алана обернулась. Кровь застала у нее в жилах при виде шестерых всадников, которые один за другим потихоньку выехали из леса и окружили поляну. Слова, сказанные сегодня утром, пришли ей на ум. «Может, повезет, и моя стрела поразит очень крупную птицу — норманнского воина»; Но не суждено тому было случиться, наоборот, кажется, они сами оказались в ловушке у норманнских воинов.

Мужчины похотливо посматривали на Алану, все шестеро были на высоких гнедых конях. Похожи они были на голодных волков. Ей показалось, что она и есть та добыча, которую мужчины-звери начнут сейчас рвать на части.

Девушка бросила взгляд на лук и стрелы, оставшиеся на земле возле Обри в то время как она стояла посередине поляны. Ярость и отчаяние овладели Аланой: схватить лук невозможно, любой из шестерых воинов опередит ее!

— Что, хочешь всадить стрелу кому-нибудь из нас в сердце? А я бы хотел сделать то же самое… но не стрелой, — мужчина ухмыльнулся, — … и не в сердце.

Воин сошел с коня, из-под шлема блеснули черные глаза, взгляд скользнул по нежной округлости ее груди под тонкой Шерстяной рубашкой. Как бы ей хотелось, чтобы сейчас на ней оказался плащ — не для защиты от зимней стужи, а чтобы спрятаться от этого жадного взора. И все же страх сменился гневом, когда норманн подошел ближе.

— Я Рауль, — объявил он, заговорив на резко звучащем английском языке. — А ты кто, девушка? И почему оказалась в лесу под защитой всего лишь одного дряхлого старика?

Алана вздернула подбородок и смело взглянула на воина. Во имя всех святых, лучше сгореть в аду, чем удостоить ответа этого заморского негодяя. — Так кто же он такой? Твой отец? — Губы Аланы скривились:

— Тебя; не касается, ни кто он, ни что я делаю в этом лесу!

— А ведь новый лорд Бринвадьда приказал вам, саксам не покидать деревню. Ты же из деревни, да?

— Не твое дело!

— Я бы сказал, что все наоборот: это как раз именно мое дело!

Обри поднялся на ноги. Он угрожающе крикнул:

— Оставь девушку в покое, норманн! Тот, кого звали Рауль, не обратил на Обри ни малейшего внимания. Он пересек поляну и подошел к Алане поближе.

— Экая смелая саксонка! Она мне нравится… очень нравится…

Алана разглядела, что воин молод и смуглолиц, но в глазах его она заметила огонек, от которого у нее тревожно сжалось сердце.

Он развел руками и улыбнулся.

— Думается мне, он тебе не отец, девушка. Но вряд ли и муж!

Спутники воина разразились смехом.

— Тогда, быть может, ей понравится, если один из нас проделает то, что ночами должен проделывать с телом жены муж? Уж любой из нас окажется в этом деле попроворнее старика.

Снова раздался грубый смех:

— У старика, должно быть, хрен дряхлее, чем он сам!

Алана чуть не задохнулась от ярости:

— Прекратите! Слышите… вы! Он мне не отец и не муж! Отстаньте от него, вы, норманнские свиньи!

— Алана, молчи, их оскорбления меня не трогают.

Глаза Рауля вновь остановились на девушке.

— А… так старик ее защищает, или она защищает его? — Он протянул руку, зажал золотистую косу в кулак и, намотав на руку, сильно дернул. Алана попыталась вырваться. Лицо Рауля исказилось бешеной злобой.

— Иди сюда, сука! — он свирепо рванул ее за волосы, и с туб Аланы сорвался сдавленный крик боли. Лицо Обри покрылось красными пятнами.

— Оставьте ее, мерзавцы! — он бросился на Рауля, но не успел и шагу ступить, как один из норманнских всадников нанес ему удар по голове плоской стороной своего меча.

Обри без единого звука упал ничком.

— Обри! Ой, Обри! — тревога разрывала Алане сердце.

Она попыталась броситься к старику на помощь, но стоявший рядом воин обхватил ее за талию. Алана словно обезумела и, бешено извиваясь в руках мужчины, начала, царапаться и пинаться. Она дотянулась до его лица и почувствовала, как ногти вонзаются в щеку норманна. Он гнусно выругался и попытался вновь ухватить косу: Каким-то чудом Алане удалось увернуться. В отчаянии устремилась она к старику на край поляны. Ей вслед несся хриплый смех.

— Ну что скажете, парни? Развлечемся — по очереди?

— А не могла бы она принять и двоих сразу? Дрожь потрясения пробежала по всему телу девушки. Впервые она доняла, каковы их намерения. Они ее схватят и будут грубо насиловать, снова и снова… Алана упала на колени рядом с неподвижным телом старика. Когда она дотронулась до его плеча, он тихо застонал. Хвала всем святым, он жив!

— Обри! Обри! Ну, пожалуйста, поднимайся! Нужно бежать, вставай… Воин, назвавшийся Раулем, приблизился к ним.

— Иди сюда, девка! — отрывисто приказал он. Алана вскочила на ноги и обернулась. Она размахнулась и ударила его по лицу. Рука сразу же заныла, но Алана не обратила внимания ни на боль, ни на ярость, исказившую лицо война.

— Оставь меня в покое, норманнский подонок!

Он выругался

— Черт побери, девка, или ты сама замолчишь, или я заставлю тебя замолчать, и надолго!

Он отвел руку для удара. Алана видела, как сжался огромный кулак, и съежилась, ожидая, что сейчас удар обрушится на нее. Но удара не последовало. Это было странно. Она открыла глаза и увидела, что между ней и Раулем неожиданно встал еще один рыцарь.

Боже милостивый! От ужаса она оцепенела, сдавленный крик застыл в горле. Это был он…

… всадник на вороном коне из ее сна.

Глава 2

Был среди норманнов рыцарь по имени Меррик. Цветущий мужчина, полный жизненных сил, он был высок и хорошо сложен, подобно могучему дубу. Как и большинство норманнов, его растили воином, с детских лет обучая искусству боя. Меррик хорошо усвоил уроки: мечом и копьем он владел наравне с лучшими ратниками, был искусен в верховой езде и охоте. Он, сын графа д'Авилля, не имел никаких надежд на наследство, будучи самым младшим в семье — у него было пятеро старших братьев и две сестры.

Ему надлежало завоевать для себя земли. Гордый и упрямый, он был из тех людей, которые сами творят свою судьбу. Мечтая о награде, Меррик присоединился к воинам герцога Вильгельма, пообещавшего обширные владения в случае победы. Он решил добыть себе богатое поместье в стране, лежащей за проливом, — в Англии.