Поглупевший от любви - Джеймс Элоиза - Страница 71

Как-то ночью Дарби вообще не смог заснуть. Очемонтоль-ко думал? Позволил Генриетте пожертвовать жизнью ради ребенка, который тоже может погибнуть! Что станется с Джози? Ненависть маленькой сиротки к окружающему миру превратилась в свирепое обожание Генриетты. И Аннабел больше никогда не звала мамой незнакомых людей. Она точно знала, кто любит ее больше всего. Сумеют ли дети перенести потерю второй матери?

Наконец он оставил попытки заснуть и сел, втягивая в себя ледяной ночной воздух. Представить жизнь без Генриетты было все равно что существовать в мире без тепла и света. Она лежала рядом и в сером предрассветном свете казалась мертвенно-бледной. Фарфорово-белая кожа словно… словно…

Он осторожно коснулся ее щеки. Она дышала. И, ощутив прикосновение сквозь сон, слегка улыбнулась и прижалась к его ладони. Это его Генриетта, с ее глубокой любовью к Джози, Аннабел, мужу, нерожденному младенцу. Казалось, любовь определила течение всей ее жизни.

Генриетта открыла глаза и рот, но неожиданно охнула. Невысказанные слова замерли на губах.

Дарби нервно дернулся.

— Что? — осведомился он, с удивлением слыша, что собственный голос звучит ровно.

Генриетта жизнерадостно улыбнулась. Но она никогда не умела хранить секреты.

— Это схватка, — констатировал он.

— Возможно.

— Я пошлю за Ортолоном! — рявкнул Дарби, спустив ноги с кровати.

Генриетта попыталась схватить его за руку.

— Нет, Саймон. Я хочу подождать. Я почти ничего не ощутила. Просто легкая судорога.

— Вздор.

Оказалось, что Ортолон ничего не мог сделать. С точки зрения Дарби, он вообще ни на что не годился, только бормотал какую-то чепуху о том, что все идет как полагается, и собрался вернуться в клуб. Но Дарби проводил его до двери и немилосердно стиснул руку.

— На вашем месте я не стал бы ничего пить в этом вашем клубе, Ортолон.

И плевать ему на то, что сейчас он, Дарби, непростительно груб. Пусть акушер будет благодарен за то, что ему вообще позволили покинуть дом.

Но Ортолон сердито одернул его:

— Возьмите себя в руки, молодой человек! Дверь за ним захлопнулась.

Генриетта снова легла в постель. Боли, казалось, не слишком ее беспокоили.

— Знаешь, Саймон, — сонно пробормотала она, — я привыкла к некоторому неудобству.

И, к полному потрясению мужа, она преспокойно заснула.

А он лежал на боку, вглядываясь в ее лицо. Она вовсе не так уж красива. И не наделена от природы классическим римским носом. Но каждая частичка его тела была связана с ней: с ее коротким английским носиком и с этими голубыми глазами, не способными ничего скрыть.

Время от времени Генриетта хмурилась и чуть ежилась от боли. Среди ночи она опять проснулась и пробормотала его имя.

— Я здесь, — прошептал Саймон.

— Но почему ты не спишь?

— Думаю о стихотворении, которое ты цитировала в этом абсурдном любовном письме.

— Джон Донн, — улыбнулась она. — Как я могу забыть стихотворение, с помощью которого поймала тебя в сети брака?!

Она сильно сжала его руку.

— Боже! Это уж… о нет, все прошло.

— Я немедленно пошлю за Ортолоном.

— Нет, он все равно ничего не сможет сделать. Остается только ждать. Кстати, что ты думаешь о стихотворении Донна?

— Погоди… дай припомнить… — прошептал Дарби, обнимая ее. — «Разорван поцелуй, последний, нежный. Он наши две души уносит прочь…» Видишь, он скорбит о потере возлюбленной. Две души слились в одну, но их разлучили. Разорван поцелуй… И кто знает, что теперь с ними будет?

Генриетта передернула плечами.

— Зато со мной ничего не случится! Неужели за все это время ты ни разу не выслушал Ортолона?!

Но Дарби проигнорировал ее.

— Дальше он говорит, что его возлюбленная — лучшая часть его самого. И это правда. Ты — лучшая часть меня.

— А я думала, что в этом семействе любовные письма пишу я, — прошептала Генриетта, поворачиваясь к нему.

Он коснулся губами ее губ.

— Он советует любимой притвориться, что время, проведенное в разлуке, — это всего лишь долгий сон. О Боже, Генриетта, если что-то случится с тобой, моя жизнь будет не чем иным, как одним кошмарным сном.

— Сном? Ты ужасно выглядишь, Саймон! — покачала головой жена. — Ты что же, совсем не спал?

Он провел рукой по волосам, и без того уже растрепанным.

— Нет.

— Но почему?

Она сморщилась и снова вцепилась в его руку.

— Господи милостивый. Эти боли действительно усиливаются. Так почему ты не спал?

— Если я засну, значит, час-другой пробуду с тобой в разлуке, — пробормотал он в ее волосы — И…

Договорить он не осмелился.

— Чепуха!

Но она на всякий случай поцеловала его.

— Я даже ни разу не ощутила тех ужасных болей, на которые жалуются все женщины. Наверное, потому, что привыкла день за днем испытывать боль, хотя и другого рода. Лично мне кажется, что я вообще обойдусь без…

На этот раз она едва не сломала ему руку и, вздрогнув, пронзительно взвизгнула.

Глава 45

Недостойное поведение

Если бы кто-то спросил доктора Ортолона, что самое сложное в этих родах, он скорее всего затруднился бы ответить. Сами роды особенной трудности не представляли, а вот муж роженицы… Правда, такое часто бывает. Как лучший лондонский акушер, он давно понял, что мужья могут быть еще надоедливее жен. Но этот экземпляр переплюнул всех остальных представителей своего пола, даже членов королевской семьи, в которых сентиментальность сочеталась с поистине ослиным упрямством.

Все девять месяцев беременности мистер Дарби казался вполне разумным человеком. И во время визитов доктора Ортолона рассуждал вполне здраво, проявляя подобающую случаю тревогу за жену.

Но в последнюю неделю или около того этот человек словно с цепи сорвался. Похоже, он всерьез считал, что от беременности можно отказаться, как от надоевшего слуги.

— Для этого слишком поздно, не находите? — спросил доктор Ортолон с хриплым смешком. Разумеется, он смеялся в одиночестве. Мистер Дарби в это время метался по вестибюлю подобно дикому зверю. А когда Ортолон стал подниматься по ступенькам, мигом очутился рядом, бормоча угрозы и сыпля крайне невежливыми репликами.

И что бы вы подумали? Он вломился вслед за акушером в комнату роженицы!

К этому времени леди Генриетта испытывала довольно сильный дискомфорт, хотя держалась, с точки зрения доктора, прекрасно. Мистер Дарби подскочил к изголовью кровати и о чем-то заговорил с женой. Доктор предложил ему уйти, поскольку сейчас необходимо провести обследование его жены, но несчастный круто развернулся с таким выражением лица, что доктор отпрянул в полной уверенности, что место светского джентльмена каким-то образом занял абсолютно нецивилизованный дикарь из джунглей.

— Даже не мечтайте! — прорычал он.

Ортолону показалось, что он видел обнаженные клыки. Пришлось сдаться. Но присутствие мужа в комнате отвлекало пациентку, что в таких обстоятельствах было даже к лучшему.

Схватки, как и полагается, усиливались, а леди Генриетта в это время неустанно журила мужа за грубость и за то, что наотрез отказался уходить из комнаты.

Позже, когда начались потуги, пациентка развлекалась, устраивая мужу скандал за скандалом. Обычно гнев будущих матерей обращался на доктора, и Ортолону подобные вещи всегда действовали на нервы. Теперь же оказалось, что и мужья на что-то годятся… если, разумеется, смотреть сквозь пальцы на крайнее неприличие такого поведения.

В конце концов, все прошло благополучно. Никаких сложностей. Даже немного обидно. Как истинный профессионал, Ортолон обожал безумные скачки со смертью, сопровождавшие трудные роды.

— Абсолютно обычный случай, — заявил он пациентке. Она подняла глаза. Знакомое зрелище. Волосы потемнели от пота и прилипли ко лбу. Белое от усталости лицо. Темные круги под глазами.

Но эти глаза светились неземным светом при виде крохотного свертка в ее руках: синюшного, уродливого человеческого комочка, который уже довольно энергично сосал грудь.