Искушение ночи - Джойс Лидия - Страница 44

– Их простоте. Их наивной храбрости. Они не боятся трудностей.

– Когда-то вы тоже так поступили, по крайней мере я знаю это с ваших слов.

Она покачала головой:

– Надеюсь, жизнь не обойдется с ними жестоко, как со мной.

Виктория снова взглянула на влюбленную парочку и почувствовала пустоту в груди.

– Если бы только я могла, стоило бы снова испытать боль.

Когда появилась Энни с обедом, она все еще пылала и улыбалась. Девушка поставила поднос на сундук, отошла к двери и стала теребить в руках передник.

– Вы что-то хотите сказать? – спросил Рейберн, не обращая внимания на насмешливый взгляд, брошенный на него Викторией.

– Ваша светлость... – Энни залилась румянцем. – Ваша светлость, мы с Эндрю решили пожениться. – Она опустила глаза.

– Я обещал ему домик привратника, но не раньше, чем умрет старый Сайлас, – ответил Байрон.

Энни подняла сияющие глаза.

– Ах, я знаю, ваша светлость! В том-то и дело, Сайлас будто собрался жить вечно, а дядя Том просит меня поехать с ним в Лидс, потому что, когда он уедет, здесь у меня не будет семьи, вот Эндрю и сказал, что он станет моей семьей. – Она вздернула подбородок. – Надеюсь, вы дадите нам свое благословение и позволите служить вам и дальше, после того как мы поженимся. Дядя Том продает нам свой дом в деревне, и не так уж будет далеко ходить каждый день.

Байрон долго смотрел на нее, потом кивнул.

– Милости просим оставаться и вас, Энни, и Эндрю. Как я и обещал, вы получите сто фунтов.

– Спасибо, ваша светлость! – просияла Энни. Потом она опустила руку в карман передника, и снова вид у нее стал робкий. – Перед смертью его светлость, ваш двоюродный дедушка, дал мне вот это. – Она вынула из кармана передника нитку жемчуга с медальоном из драгоценных камней и застежкой. – Он сказал, это часть того, что отошло бы герцогине, но раз у него не было герцогини, он подарит эту вещь мне, и я могу делать с ней что хочу. – Энни волновалась, путала слова. – Я не брала это, он мне подарил. И я хранила это до сих пор, но зачем мне, простой девушке, драгоценности?..

– Я верю вам, Энни, – прервал ее Байрон, видя, что она сейчас заплачет.

– Спасибо вам, ваша светлость, – обрадовалась Энни. – Я хотела бы это продать, но не знаю, как это сделать.

Байрон протянул руку.

– Если вы доверите драгоценность мне, я попрошу ювелира ее оценить и предложу вам за нее справедливую цену.

Лицо Энни расплылось в улыбке.

– Ой, вот спасибо, ваша светлость! – Она протянула Байрону ожерелье и отошла к двери. – Чуть не забыла! Это принесли сегодня для вас, миледи. – Она вынула из кармана письмо, положила на край подноса с обедом и удалилась.

– Опять от мамы, – сказала Виктория и, бросив на Байрона взгляд, промолвила: – Вы благородно поступили с Энни.

Он пожал плечами:

– Не вижу здесь особого благородства. Ведь она – моя кузина, вы сами сказали.

– Но не каждому это пришло бы в голову. – Виктория хотела было распечатать письмо, но, увидев на конверте почерк Джека, нахмурилась.

– Что-нибудь не так? – спросил Байрон.

– Письмо от брата. А Джек никогда мне не пишет. – Она сломала печать, прочла письмо и нахмурилась еще больше.

– Что случилось? – спросил Байрон. Вместо ответа Виктория протянула ему письмо.

«Виктория!

Я знаю, что ты занята весьма деликатными переговорами по моему делу, и не стал бы писать, если бы не крайняя нужда. У матушки начались припадки, дрожат руки, речь бессвязная, и налицо признаки слабоумия. Это началось в тот вечер, когда ты уехала, и поначалу мы подумали, что это обычная ее манера все драматизировать.

Врач говорит, что, возможно, это пройдет, но пока трудно сказать что-либо определенное. Она спрашивает о тебе почти каждый час, и отец подозревает, что это ее последняя воля. Он настаивает на твоем немедленном возвращении домой, и я присоединяюсь к нему.

Поторопись, пожалуйста.

Джек».

– Вам нужно ехать, – сказал Байрон, охваченный отчаянием.

– Да, – согласилась Виктория.

– Завтра утром...

– Какая нелепость! – вдруг рассмеялась Виктория. – Я сломала лодыжку и заставила вас пострадать для того лишь, чтобы нарушить наш договор за день до его истечения!

– Порвите этот договор, – произнес Байрон. – Я больше не буду преследовать вашего брата.

В глазах у Виктории блеснули слезы.

– Благодарю вас, – прошептала она. – Какой же вы добрый! Я этого не заслужила.

Он сел рядом с ней, обнял за плечи.

– Господи, неужели я стану мстить Джеку, зная, что это причинит вам боль?

Она положила голову ему на грудь, по ее щеке скатилась слеза.

– Если вы поедете первым поездом, завтра будете в Рашворте. Не прошло и трех дней с тех пор, как написано это письмо. Будем надеяться, что за это время с вашей матушкой ничего плохого не случилось.

Виктория снова рассмеялась.

– Ужасный я человек, не правда ли? Я оплакиваю не только свою мать, но и саму себе.

– Вчера ночью вы тоже плакали.

– Я думала, вы спите.

Он смахнул слезу с ее щеки и поцеловал свою влажную ладонь.

– Я заметил следы слез сегодня утром. Почему вы плакали?

Виктория закусила губу.

– Вы пострадали из-за меня. К тому же у меня болела лодыжка. И мне... мне не хотелось думать об отъезде, потому что я вдруг почувствовала себя счастливой.

– Счастливой? – Байрон ошеломленно смотрел на нее. – И это явилось причиной ваших слез?

– Да. Потому что счастье недолговечно.

Она подняла на него глаза, полные боли и нежности. Рейберн задохнулся от радости.

Он положил руку ей на плечи и повернул ее к себе.

– Тогда давайте сделаем так, чтобы эта ночь стала незабываемой. – Рейберн привлек к себе Викторию и запечатлел на ее губах поцелуй.

Глава 21

– Жаль, что я не могу прикоснуться к вашему лицу, – задумчиво произнесла Виктория, пропуская сквозь пальцы волосы на затылке Рейберна.

Они лежали на ее кровати, совершенно голые. Тарелки, оставшиеся после ужина, стояли на столике рядом с мерцающей свечой. Рейберн велел Энни оставить поднос у двери и потом принес его, так что им не пришлось одеваться. Рейберн поднес ее руку к губам.

– Прикоснитесь.

– Вы знаете, что я говорю не об этом.

– Если посчитать площадь в квадратных дюймах, я более открыт и доступен, чем вы в данный момент. – Он указал на ее забинтованную лодыжку.

– Но кому хочется трогать мою лодыжку? – возразила Виктория.

Рейберн перекатился и оказался сверху, прижав ее к кровати. Кожа у него была теплее и грубее, чем у нее, а короткие волосы на груди щекотали ее соски.

– Мне хочется трогать вашу лодыжку. Хочется трогать каждую частичку вашего тела. – Его плоть у ее ног пошевелилась, и ответный жар сгустился у нее внутри и отозвался в позвоночнике.

– Это глупо, – едва слышно произнесла Виктория, но его резкий ореховый взгляд вызвал у нее головокружение.

– Возможно, – согласился он, потеребив ее губы своими губами.

Виктория вздрогнула. Она хотела поймать его поцелуй, но Рейберн слегка отстранился.

– Каждую частичку, – повторил он. – Хочу владеть вами целиком.

– А что я получу взамен?

– Воспоминание обо мне, которое будет согревать вас по ночам.

Его прикосновения возбуждали ее. Приводили в восторг.

Она обхватила его голову обеими руками и приникла к его губам, обхватила Рейберна ногами и приподняла бедра. Рейберн застонал, когда их губы встретились, наклонил голову так, чтобы кончик его носа с волдырем не коснулся ее щеки, и ответил на призыв ее губ. Даже язык у него был горячий, уговаривающий, настойчивый, обещающий, его плоть пульсировала у нее между ног, но входить внутрь он не спешил.

Все было так, как в их первую ночь. Она схватила его за плечи и оттолкнула.

– Вы не могли бы прекратить ваши игры хотя бы на минуту, на час? – В ее тоне звучали приказание и мольба.