Под небом Италии - Джонс Дебора - Страница 24

Бельдан повернулся к французу спиной и направился к Кристиано. Франческа не смогла бы объяснить, что случилось в следующую секунду: то ли она прочитала о намерении Фернальда по его лицу, то ли заметила, как юнец потянулся за мечом. Но, не раздумывая, крикнула:

– Берегись!

Арнонкур молниеносно обернулся. Как раз в тот момент, когда француз бросился на него – и навстречу собственной смерти.

Удивление разгладило черты умирающего. Меч, звякнув, упал у его ног. Не менее удивленный Бельдан положил Фернальда на землю и вынул из раны клинок.

– Успокойся и дай мне руку.

Француз улыбнулся и умер.

Все застыли, словно пораженные громом. Постепенно Франческа начала приходить в себя: различила журчание ключа, пение птиц и звон колокольчиков пасущегося вдали стада.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросила она.

– Ничего, – ответил Кристиано, тронув носком сапога поверженного Жака. – Разве что похоронить и убираться подобру-поздорову. Ну и дурак же этот малый!

Бельдан поднялся – лицо непроницаемо-спокойное, словно не было двух трупов на их приятном пути во Флоренцию.

– Сколько ему лет? – прошептала Франческа.

– Какое это имеет значение? – отозвался он. – Двадцать, не больше. Наверное, ни разу не случалось видеть сражение. Во всяком случае, в роли рыцаря.

– Значит, это в самом деле его первая кровь.

– И последняя.

Суровые слова положили конец разговору. Бельдан повернулся к Кристиано:

– Помоги Ги забраться в повозку. Нам надо немедленно ехать.

Они решили похоронить французов в лесу, а лошадей отпустить на волю. Сицилиец нырнул под повозку, где находились инструменты, и появился с лопатой и мотыгой. Но когда Бельдан обернулся, Франческа по-прежнему стояла на том же самом месте.

– Неужели вам не жаль? Он был таким юным.

Она думала, что Бельдан попытается оправдаться. В конце концов, это Фернальд напал на него и попытался ударить в спину. А до этого издевался над Ги и приказал своему воину приставить кинжал к ее горлу. Так что жертва казалась неизбежной. Она ждала объяснений.

– Неужели не жаль? – повторила она.

Бельдан лишь мельком взглянул на нее, но Франческа успела заметить, как от таящегося в глубине огня потемнели его глаза. На скуле дернулся и замер мускул.

– Нет, – отрезал он. – Не жаль.

– Значит, правы те, кто считает вас жестоким.

– Возможно. Но благодаря этому, дорогая леди Франческа, вы пока еще живы.

– Таков Бельдан, – грустно проговорил Ги. – Война вошла в его плоть и кровь. Он блестящий воин и выше всякой жалости. А уверенность делает его еще сильнее.

Случай с Фернальдом послужил им хорошим уроком. Бельдан укрылся среди холмов, и до самой темноты они не решались разбивать новый лагерь. Все работали не покладая рук, пока не натянули оранжевую палатку для дам и не проветрили и не подготовили к ночлегу убежище Ги в повозке.

Кристиано доказал, что умеет охотиться на диких кроликов, а Бланш – столь же искусно их готовить. Но день был омрачен смертью, и каждый стремился поскорее с ним распрощаться и отойти ко сну.

– Но он не проявил никаких чувств. – Франческа взбила Ги подушку. – А француз был так юн. Почти мальчик.

– Не имеет значения, – отозвался Ги. – Для Бельдана это не важно.

– Он это сам признал. – Франческа помедлила, перебирая пальцами ленту на тунике и прислушиваясь к тишине ночи. – Француз Мальвиль назвал его рыцарем тамплиеров. Ты говорил, что тоже слышал эту историю. Будто он заключил некий нечестивый договор, благодаря которому к нему благоволит судьба.

Ги коротко рассмеялся:

– Что ты знаешь о тамплиерах?

– Только то, что моя мать крестится при одном упоминании о них. Они богатые, могущественные люди. Но очень порочные.

– Были, – перебил ее Ги. – А теперь мертвы. И очень давно. Репутация Бельдана не из лучших, но причина кроется в ревности. Даже я иногда ревную.

– Почему? Он такой жестокий, а ты...

– А я – младший сын. Всего лишь тень великого рыцаря. Даже юнец Фернальд это понял. Однако кончим разговор о тамплиерах. Ложись спать. Завтра предстоит нелегкий день.

Но Франческа не могла уснуть. Она ворочалась и металась, пока Бланш и Летиция не принялись на нее ворчать. Тогда она поднялась, перерыла все свои вещи и нашла то, что ей требовалось. Взяла свечу, трутницу и выскользнула из палатки.

На лагерь опустилась ночная тишина. Костер почти догорел, а из-под повозки, в которой уютно устроился Ги, доносилось мерное посапывание Кристиано.

«Бог его знает, что там творится в лесу», – подумала Франческа, но не отступилась от своего намерения и направилась к краю опушки, полная решимости выяснить раз и навсегда, что такое это самое «Бог его знает».

Пыль с манускрипта ощущалась на пальцах. Хотя падре Гаска, по его собственным словам, очень ценил эту рукопись, было очевидно, что он не часто ее открывал. Даже при тусклом свете свечи Франческа различила грязь и заметила, что перевязывавшая свиток красная лента превратилась в розовую.

Тем не менее манускрипт представлял собой настоящее произведение искусства. Автор явно постарался. Франческа придвинулась ближе к стволу дерева, на котором в лужице расплавленного воска укрепила свечу. Страницы открывали изящно выписанные золотые буквы. Иллюстрации были просто восхитительны. Неудивительно, что король Филипп Красивый заметил дарование молодого Краона и немедленно пригласил в переписчики.

Но больше всего поражала сама история – буквально с первого слова.

«То были времена охоты на ведьм, – писал Краон, и красота его почерка расходилась с грозным содержанием манускрипта. – Мудрый тот муж, кто хранит свои знания в тайне.

Хотя я всего лишь бедный служитель Божий и не могу сравниться с теми, кого отправили на костер, моя короткая жизнь – и особенно годы при французском дворе – научила меня, что советоваться надо исключительно со Всевышним, а потаенные мысли беречь от алчного внимания людей. Настоящие записки предназначены только для меня, дабы освежить память в нелегкие времена старости.

Я окончил Парижский университет в 1305 году – немаловажное событие для безродного крестьянского сироты. И в том же самом году был рукоположен и намеревался провести жизнь в мирном и достойном служении Создателю, а также в посильном продолжении земного труда бенедиктинца-алхимика, исцелившего меня, воспитавшего и давшего образование.

Но мои собственные опыты в стенах университета позволили мне разработать много новых оттенков чернил и красителей, что в сочетании с богоданным талантом к письму привлекло внимание французского монарха, и тот настоял, чтобы меня отпустили к нему на службу.

Жизнь при дворе сильно отличалась от моей тихой юности в Провансе и от ученой университетской суматохи, но я довольно скоро с ней освоился. Времена стояли непростые. Совсем недавно король Филипп послужил орудием в избрании французского папы Климента V на святейший престол. Но новый папа не отправился в Рим, как того требовала традиция, а предпочел остаться в Авиньоне в Провансе. Походя замечу, что Авиньон не французская область, а принадлежал и принадлежит к владениям Королевства обеих Сицилий, но эта деталь нисколько не успокоила римлян. Это всего лишь дело времени, и они снова захотят, чтобы папа восседал на престоле Святого Петра в Ватикане. И тогда начнется война.

Но откуда бы ни правил святейший папа – из Рима или из Авиньона, – это нимало не тревожило течения моих мирных дней при дворе. Кроме обычных секретарских обязанностей, король Филипп милостиво поручил мне заняться делами алхимической лаборатории. Щедрый жест, но не без личного интереса. Подобно многим другим государствам, монархия короля Филиппа отчаянно нуждалась в деньгах.

Крестьянство и городской люд настолько ободрали налогами, что больше из них нельзя было бы выжать ни экю. Об обложении податями знати и речи не шло. Это сословие было освобождено от налогов. Не оставалось надежды даже на крестовые походы, чтобы наполнить земные сундуки долгожданной небесной славой. Война и сама жизнь сделались для короля непомерно дороги.