Нежнее шелка - Джонсон Сьюзен - Страница 31

Если перестанет с ней спать, вернет ли он свою свободу?

Если перестанет с ней спать, перенесет ли он это плавание?

Так и не разрешив проблему, он наконец уснул — только под утро.

У Юкиё не было неразрешимых проблем, касающихся его эротических намерений. Этой ночью он спал с Сунскоку. Для этого он приготовился с почти ритуальной торжественностью, тщательно вымылся с ног до головы, расчесал и надушил чистые волосы, как это всегда делал его парикмахер, оделся в самое хорошее платье ради той, кого любил. Любил уже много лет.

Она ждала его, сидя в кресле, одетая в свой самый великолепный халат, как полагается хорошо обученной куртизанке.

Он улыбнулся:

— Я тебя еще не удивил.

— Вряд ли ты меня изумишь чем-либо, — ласково ответила она.

— Понимаю. Я принес тебе подарок. — И, подойдя к ней, он протянул ей на раскрытой ладони маленькую лаковую коробочку.

Она открыла ее, а он, стоя неподвижно, наблюдал за ней.

— Как красиво! — Она потрогала драгоценное украшение для волос. — Благодарю, — сказала она, поднимая на него глаза. — Хочешь немного саке?

Он покачал головой:

— Я выпил достаточно. Капитан, пригласил нас к себе на виски. А ты хочешь саке? Я подам.

Ее ресницы взлетели:

— Ты прислуживаешь женщинам?

— Почему нет? — Он улыбнулся. — Точнее, одной женщине. Ты нервничаешь?

Она слегка пожала плечами:

— Не знаю. Наверное.

— Не нужно. Никаких неожиданностей не будет.

Она тихо рассмеялась:

— Это, пожалуй, грубо.

— Да нет. Просто я хотел сказать, что перед нами вся жизнь. Одна ночь не имеет значения.

— Я бы хотела немного саке, если не возражаешь.

Он подошел к маленькому столику, где стоял поднос с саке и пиалами, налил немного и, вернувшись, с поклоном подал ей.

— Прошу тебя, садись. Но, боюсь, здесь можно сидеть только на креслах — пол холодный.

Он сел, положил руки на колени, спокойно расставил ноги, выпрямил спину и смотрел, как она пьет саке.

— Помогает? — вежливо осведомился он. Она кивнула.

— Хочешь еще?

— Да, если можно.

Он налил еще пиалу, подал ей с таким же спокойным достоинством и снова сел.

— Сколько тебе было лет, когда ты первый раз имел дело с женщиной? — быстро спросила она хриплым голосом.

— Забыл. Довольно много.

— Мне было двенадцать.

— Очень жаль.

Она глубоко втянула воздух, чтобы удержать слезы, внезапно навернувшиеся на глаза.

Мгновенно он оказался рядом с ней, взял у нее из рук пиалу, поставил ее, а потом поднял Сунскоку на руки.

— Я не причиню тебе боли. — Он подошел к своему креслу и сел, посадив ее на колени. — Мы спаслись от постигших нас несчастий. Можем делать что угодно — или вообще ничего не делать. Можем снова помечтать. Не бойся.

— Это было так давно. Теперь я мечтать не умею.

— Я тебе помогу. Только попроси.

— Что ты будешь делать, если я тебя поцелую? — спросила она вместо этого.

Он улыбнулся:

— Буду наслаждаться.

— А что потом?

— Буду ждать, чтобы ты снова меня поцеловала, если тебе захочется.

— В самом деле?

— Конечно. У меня никаких хищных намерений.

— А я думала, что все мужчины — хищники.

— Не все. — Хотя сам он встречал их больше чем достаточно.

— Что, если я приглашу тебя к себе в постель?

— У меня закружится голова от желания, как у дамы Каса, и я приду.

Она улыбнулась на его намек на старинное любовное стихотворение.

— А меня, как Сикибу Идзуми, смутит страстное желание, которое я почувствую к тебе, — ответила она в том же духе.

Он ласково коснулся ее руки:

— Любовь и томление не бывают легкими. Но эти исторические любовники чувствовали также и красоту.

— А что ты чувствуешь?

— Безусловную любовь, — без колебаний ответил он.

— Ко мне?

Неуверенность в ее голосе причинила ему боль; ее родные бросили ее такой маленькой!

— К тебе, — спокойно ответил он.

Нижняя губа у нее задрожала, и он привлек ее к себе, ласково обнимая.

— Поцелуй меня. — Слова ее прозвучали еле слышно, так что он не сразу понял — не почудилось ли. Но она подняла к нему лицо, и он понял.

В первый раз он поцеловал ее нерешительно, боясь испугать. Но ее губы были мягкими и податливыми, ее легкий вздох затрепетал у него во рту, и он осмелился поцеловать ее еще раз. И опять целовал ее долго, медленно и сладостно, что странным образом подогревало ее чувства больше, чем самые умелые действия.

Тепло, исходящее от его губ и рук, душистый жар его тела, восхитительное, окутывающее ее с ног до головы ощущение уюта и блаженства и еще чего-то большего пленили ее. Она почувствовала быстрый, слабый прилив желания и томления — поначалу короткий, словно она пробудилась к весне; ее сердце выходило на свободу после темной ночи прошлого. А потом он притянул ее к себе ближе, так что его молодое, сильное тело коснулось ее всюду и стало для нее источником восторга; голова у нее закружилась. Она и не знала, что способна чувствовать страсть; никогда раньше не испытывала желания. Поразительно!

— Веди меня по этой дороге, — прошептала она, беря его за руку и подводя к кровати. — Ты зажег огонь в моем сердце.

И теперь, пылая желанием лечь с тем, кто мог обогатить ее мир любовью, она протянула руку к его возбужденной плоти.

Любви она, вероятно, не знала, но знала тысячи способов, как сделать мужчине приятное.

— Подожди, — сказал он, отводя ее руку. — Я не хочу быть бешеным, не хочу, чтобы меня подстегивали. Я хочу запомнить эту ночь. Чтобы твои волосы рассыпались, — прошептал он, вынимая заколку из ее прически, потом другую и, поднеся к лицу ее душистые пряди, чтобы ощутить их аромат, отпустил их, так что они рассыпались по ее плечам. — Хочу увидеть твою красоту без одежды.

Он медленно раздел ее — она стояла, дрожа от томления и желания, — снимая с нее одно за другим многочисленные кимоно, сняв с ее ног обувь, пропуская ее длинные волосы сквозь пальцы, целуя в губы и в глаза, в розовые щеки и бледную гладкую шею. И вскоре она уже задыхалась от желания и смеялась от восторга — подумать только, она жаждет ласк!

— Ты отомкнул мою душу… — Ее голос звенел от восторга.

Он улыбнулся, радуясь, что сумел подарить ей радость.

— Скоро ты сможешь положить конец моему томлению и страданию, — весело сказал он, укладывая ее на кровать. — А я мельком увижу твою душу.

— А я твою?

— Может быть, — мягко сказал он, начиная раздеваться. Он не сказал, что давным-давно запер дверь за своей душой.

Она с восхищением смотрела, как он раздевается. Мужчины, которые могли ей заплатить, не были ни молоды, ни красивы. Она очарована совершенной красотой Юкиё, его крепким молодым телом, украшающей его щегольской татуировкой, которая покрывала большую часть его тела; особенно заинтриговало ее эффектное украшение его члена, на котором изображен расправивший крылья феникс — птица, неизменно восстающая из пепла.

— Дай посмотреть, — шепнула она, проводя пальцами по этому великолепному украшению мужчины, подумав с пронзительной нежностью, что ему, наверное, пришлось вытерпеть сильную боль. — Тебе было больно?

Он улыбнулся:

— Я был молод и хвастлив и любил показать свою доблесть.

— А остальное? Какой ты сильный.

Он пожал плечами:

— Все это сделано много лет назад.

— Я никогда не видела таких мужчин, как ты. Хочу всего тебя ощутить.

— Уверена?

Она сунула палец в свое сокровенное место и показала ему жемчужную каплю на его кончике — доказательство неподдельности ее желания.

— Это убедительно?

— Да. — Но он не шелохнулся.

— Хочешь заставить меня ждать?

— Нет, — сказал он, подошел к кровати и сел рядом с Сунскоку. Благословенный час был близок, и сердце у него гулко билось.

Когда она потрогала раскинутые крылья феникса, он шумно втянул в себя воздух. Но когда она наклонила голову, чтобы взять его в рот, он обхватил ее подбородок руками, поднял ее лицо к себе и сказал: