Серебряное пламя - Джонсон Сьюзен - Страница 62

Успокоив своего взрослого ребенка, она прошептала:

— Пойдем, — и коснулась кончика носа Аделаиды, как она всегда делала, чтобы польстить ей, — помой руки и помоги мне.

Не дожидаясь ответа, старая женщина направилась к фарфоровой раковине в углу комнаты и стала тщательно намыливать руки.

— Нам не нужен этот глупый врач, чтобы ребенок появился на свет. Моя мама и бабушка рожали детей задолго до того, как эти доктора появились на свет.

— Слава Богу, — сказала Аделаида со вздохом облегчения.

— Не благодари Бога, — ответила прагматично старая крестьянка, проворно вытирая руки. — Я буду более полезна, но если хочешь молиться, то молись за то, чтобы утроба этой молодой женщины выдержала. Мы будем переворачивать ребенка.

Это был жестокий, напряженный процесс, и Аделаида послушно выполняла все приказы Беатрис держать или давить, как только старуха отдавала свои распоряжения.

— Не так! Не так! — закричала она однажды, когда давление Аделаиды ослабло, и ребенок скользнул обратно.

Аделаида заплакала, видя, что их маленький успех мгновенно сошел на нет, руки ее устало опустились.

— Вытри глаза, детка, и начнем сначала, — спокойно сказала Беатрис, хотя и сама уже побаивалась за Импрес. Пульс у нее был прерывистый, слабый, работа шла медленно. Во время этих утомительных операций Импрес оставалась в бессознательном состоянии, но ее глаза несколько раз все же открылись в беспокойном волнении.

Трей! — вскрикнула однажды она громко, наполовину поднявшись, словно увидела привидение. — Не говорите Трею, — прошептала она, скользнув обратно во мрак забытья.

Она не в себе, решила Аделаида, устраивая ее поудобнее и ласково поглаживая по плечу.

— Трей — ласкательное имя ее мужа, — пробормотала сестра, когда Беатрис подняла глаза. — Он умер в Америке шесть месяцев тому назад.

— Бедное дитя, — выдохнула Беатрис негромко, подживая маленькую темную головку, когда ребенок Импрес наконец-то появился на свет. — Мы должны заставить твою маму жить, чтобы ты не был сиротой.

Мальчик был сильный и здоровый, со смуглой кожей редкими волосами; после того как его вытерли, он смотрел на всех огромными блестящими светлыми глазами которые больше любых слов говорили о его происхождении.

— Его отец был американцем, — сказала Беатрис, пристально глядя на ребенка, лежащего у нее на руках. — Я имею в виду самых первых, индейцев.

Аделаида посмотрела на крепыша и не увидела никакой схожести с белокурой миниатюрной матерью:

— Она говорила, что он очень красив и черноволос.

— А она говорила, что он краснокожий?

— Нет, — ответила Аделаида тихо.

— Ну, он им и был, — заявила Беатрис безапелляционно, — и ему бы понравился сильный здоровый мальчуган.

Повернувшись к Импрес, которая была бледна как смерть, Беатрис протянула ребенка Аделаиде и вытащила маленькую бутылочку из плетеной ивовой корзинки, которую привезла с собой. С величайшим терпением она заставила Импрес проглотить черную жидкость из ложки.

— Теперь кровотечения не будет, — сказала Беатрис с удовлетворением, — и ребенок не останется в этом мире сиротой.

Когда через несколько минут Импрес очнулась, Беатрис уже выкупала ребенка и завернула его в снежно-белое полотенце.

— Я хочу подержать его, — прошептала Импрес. Беатрис положила ребенка рядом с ней.

Импрес приподнялась, опершись на локоть, чтобы взглянуть на малыша, и слезы покатились у нее по щекам.

Ее крошка смотрел на нее глазами Трея. Разве может быть такое сходство? — подумала она с изумлением и слегка коснулась мягкой бархатистости темной брови.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

Холодным декабрьским утром Трей, неся на руках Бэлли, вошел в комнату, в которой завтракали родители.

— Куда это ты задумал ехать? — участливым тоном предполагавшим, что он переменит решение, спросила Блэйз.

Не собираясь прислушиваться ни к материнским, ни к каким другим предложениям, Трей дружелюбно ответил вопросом на вопрос:

— Как мы выглядим, мама?..

Он был одет в брюки из оленьей кожи, на нем было пальто с капюшоном и отороченные мехом мокасины, Бэлли была упакована в меховой конверт.

— Ты понимаешь, как сейчас холодно?

Блэйз посмотрела на Хэзэрда, ища поддержки, но он только улыбнулся и сказал:

— Сегодня ветер с северо-запада.

— От тебя много помощи, — пробормотала Блэйз.

— Мама, Бэлли любит прогулки, и хотя ничего не говорит, но взгляни на ее глаза. Видишь? — И он с чувством исполненного долга показал ее Блэйз. — Теперь налейте мне горячего шоколада, я выпью его и отправлюсь на конюшню.

— Ты бесчувственный человек, — проворчала Блэйз. — Что, если она замерзнет?

— На ней меха больше, чем на белом медведе в Арктике, и вовсе я не бесчувственный, она говорила мне, что хочет поехать кататься, — закончил он с ухмылкой и, забрав шапку, отправился к двери.

— Ты едешь с нами в Вашингтон? — спросил Хэзэрд, поставив свою чашку с кофе. — Лоуэлл спрашивал меня на днях, а я не знал, что ответить.

Теперь, когда Монтана стала полноправным штатом, о делегаты могли голосовать, и каждый, имевший свои интересы, стремился быть на сессии конгресса.

Трей повернулся.

— Когда вы едете?

— После Рождества.

— Не знаю, правда, могу ли я быть на уровне тех схваток, которые идут в Вашингтоне, — сказал Трей со слабой усмешкой. — А если я не поеду?

— Ты будешь скучать по Бэлли.

— В таком случае, я отправляюсь с вами в Вашингтон.

— Ты всегда был разумным мальчиком, — приветливо произнесла Блэйз.

— Бэлли — большая радость для него, — сказал Хэзэрд после того, как Трей ушел. — Она отвлекает его от мыслей об Импрес.

— Знаю, но я хотела бы, чтобы он поиграл с ней сегодня в детской. Слишком холодно, а Бэлли всего три месяца.

— Когда Трею было три месяца, — напомнил ей Хэзэрд мягко, — мы были в лагере на руднике. — Он улыбнулся.

— Ты помнишь те дни?

Словно это было вчера, Блэйз увидела Хэзэрда, стоящим в утреннем тумане, сквозь который пробивались первые солнечные лучи.

— Я помню цветы на твоей шее, — ответила она нежно.

— Ты покорила мое сердце в то утро, родная, и я хотел украсть для тебя всех лошадей на равнине. — Их глаза встретились, и особая энергия, которая существовала между ними, вспыхнула, жизнестойкая и вечная.

— Как будто это было вчера, Джон.

— Да, словно годы были одной вспышкой, и мы не заметили ее.

— Это были хорошие годы, не так ли, — прошептал Блэйз, — несмотря на то, что большинства наших детей нет с нами.

Хэзэрд поднялся из кресла прежде, чем скатилась первая слезинка, подошел к жене и обнял ее.

— Не плачь, родная, — прошептал он ей в ухо, прижимая Блэйз к груди. Его глаза блестели от переживаний. Они были с нами долгое время. Подумай о счастье, которое мы разделили.

Подняв голову с его плеча, Блэйз поцеловала Хэзэрда в место, где резкая черта его скулы переходила в ухо.

— Я нашла тебя в этом огромном мире. — Обожание было в ее влажных глазах, на которых не просохли слезы. — Мы были так счастливы.

Он нежно поцеловал ее и улыбнулся быстрой сияющей улыбкой, которая всегда восхищала ее.

— Мы и сейчас счастливы, — сказал он.

Кит уехал на Рождество к матери; семья Брэддок-Блэк провела Рождество на ранчо и вскоре после нового года отправилась в Вашингтон. Они пробыли там три недели, когда пришло второе письмо от Гая, переправленное с ранчо. Он писал об общих новостях, уже слегка устаревших; упоминал о дождях, о том, как вырос Эдуард, о своих занятиях, и о том, чем занимаются девочки, и как все скучают по Трею. В конце этого заурядного перечня событий Трей прочитал: «Пресси себя уже хорошо чувствует. Она едва не умерла в прошлом месяце».

«Она едва не умерла», — мелькнула в уме грохочущая мысль.

Трей вскочил так внезапно, что кресло, на котором он сидел, опрокинулось. Он едет во Францию! Колокола страха затихли, и приподнятое настроение охватило его.